Мужлан.

— Отлично сохранился, — сказал он, проходя мимо гобелена.

Маргарет вытаращила глаза, что, к счастью, осталось незамеченным, поскольку она шла впереди.

— Однако дом требует ремонта.

Маргарет замерла на месте, боясь даже повернуться в его сторону.

— Вы не согласны? Вся эта мрачная обшивка внизу. Долой ее — на стенах должны быть яркие обои. — Он поднял голову к потолку галереи. — Новая люстра — бог мой, как здесь, должно быть, темно зимним вечером. Вы об этом не думали?

Он совершенно невыносим.

— Галерея последний раз ремонтировалась под контролем самой герцогини, десятилетие назад. Мне бы не хотелось противопоставлять свои вкусы ее изысканной утонченности.

Его брови почти сошлись у переносицы.

— Разумеется, вы имеете право на собственное мнение.

— Разумеется. И только что его высказала.

Ее тон был излишне резким, в его глазах мелькнуло удивление. Конечно; сиделка не позволила бы себе быть столь смелой в высказываниях. Только не с наследником герцога. Даже не с успешным торговцем, от которого зависит, будет ли она служить в доме и дальше.

Он произнес лишь следующее:

— Итак, я хам, посмевший усомниться в выборе герцогини. Полагаю, я посягнул на древние традиции. Но только с добрыми мыслями. Только для того, чтобы сделать лучше.

Жизнь самой Маргарет вряд ли стала лучше, когда он объявил ее незаконнорожденной. Этого она, как известно, сказать не могла, поэтому просто вздохнула.

— Вы всегда так разговорчивы с прислугой?

— Только с симпатичной. — Он посмотрел на нее долгим пронзительным взглядом и усмехнулся: — Симпатичной и умной.

Внутри нее все сжалось, и девушка поспешила продолжить путь. До конца галереи, затем вниз и вновь прямо по длинному коридору. Вскоре она остановилась у массивной двери.

— Сейчас мы войдем в комнату, поэтому прекратите ваши заигрывания. Его светлость нездоров.

Мистер Тернер кивнул и принял строгий вид.

— Жаль. Я предпочел бы видеть его в кабинете, крепкого и бодрого. Победа над инвалидом не делает чести.

Маргарет взялась за медную ручку двери в комнату ее отца. Она не могла повернуться к мистеру Тернеру из страха, что он поймет правду по выражению ее лица. Медальон матери, висевший на толстой цепочке, внезапно стал невероятно тяжелым.

— Вы именно поэтому так поступили? Для этого добились, чтобы после тридцати лет брака герцог был признан двоеженцем, а его ни в чем не повинные дети объявлены бастардами и лишены наследства? — Голос ее дрожал. — Вы говорите, что честь не позволит вам домогаться женщины, которую некому защитить, но без стеснения одерживаете победу над… обладателем титула герцога?

Он выдержал долгую паузу.

— А вы всегда так разговорчивы с работодателями? Могу себе представить, что так повели бы себя Далримплы — мисс Лоуэлл же никогда. Я не намерен объяснять вам свою позицию по поводу наследников, «детей» и «неповинных», как было замечено, — поскольку эти эпитеты совершенно к вам не относятся.

— Я служила герцогине, когда она болела. — Чистая правда; все дни она проводила у постели больной матушки. — Она всегда была слаба, особенно последние годы, но, когда вы объявили на весь мир, что ее муж двоеженец, а она все тридцать лет была прелюбодейкой, этим погубили ее. У нее не осталось желания продолжать жить. Через несколько месяцев ее не стало. Крайне неприятно слышать, с какой легкостью вы рассуждаете об обстоятельствах, приведших к ее смерти.

Мистер Тернер ничего не ответил, и Маргарет осмелилась повернуться и взглянуть на него. Он смотрел на нее с полной серьезностью, губы сжались в тонкую полоску. Казалось, он действительно ее слушает, словно она сказала нечто очень важное. Возможно, это дало ей силы продолжить.

— Вам не приходилось заставлять ее есть. Вы не были свидетелем того, как затухал огонек в ее глазах, пока совсем не померк. Вы, мужчины, не способны предвидеть последствия своих поступков. Вас заботило лишь получение титула и имущества. Это бесчестно.

Снова долгая пауза.

— Вы совершенно правы, — произнес он наконец. — Это бесчестно. Это месть. Сомневаюсь, что вы понимаете всю сложность отношений в семье. Но, по крайней мере, я не желал герцогине смерти. Парфорд же… — Его пальцы сжались. — Не думаю, что Парфорд сказал бы то же о моей сестре, если бы вы поинтересовались. Что же касается тех, кого он называл сыновьями, честно говоря, из-за того, как они поступили с моим братом в Итоне, я желал бы им худшей участи.

— Ричард был сложным ребенком, но это не повод так поступать с его титулом.

— Ричард? Вы называете бывшего маркиза Уинчестера просто Ричардом?

Вместо ответа Маргарет толкнула дверь:

— Его светлость ждет.

Мистер Тернер бросил на нее испытующий взгляд. Сердце Маргарет трепетало. Несомненно, он поймет, что это была не просто случайная оговорка. Мужчина вскинул голову и прошел в комнату. Она вошла следом.

За последние месяцы Маргарет привыкла скрывать, как глубоко ранит ее состояние отца. Она понимала, что он тяжело болен. Но между ее посещениями — даже если интервал был не больше часа — его образ худого как жердь человека, закутанного в одеяло, никогда не оставался с ней надолго. Она помнила его здоровым и сильным, большим и более удивительным, чем небо. Воспоминания сплетались в ее воображении, не желая уплыть вместе с течением времени. В ее сердце отец навсегда останется прежним. Он мудрее ее и сильнее, он более грозен к врагам.

Действительность была сурова. Он сжался до размера полупрозрачной оболочки человека, цеплявшегося за жизнь с такой невероятной силой, какую тратил и на то, чтобы удержаться на кровати в сидячем положении. Он должен был лежать.

— Парфорд, — произнес мистер Тернер. Он сунул руки в карманы и стоял, сверкая глазами и осознавая, что весь задор от предвкушения разговора улетучивается. Эш застыл, глядя прямо перед собой, словно каменное изваяние. Эта суровость разительно отличалась от легкости, с которой он общался со слугами.

Герцог лениво повернул голову для приветствия:

— Тернер.

Эш несколько секунд не сводил с него глаз, затем резко повернулся к тазу на туалетном столике и потом, не в силах более сдерживать интерес, перевел взгляд на беспорядочно стоящие лекарства в коричневых аптекарских бутылках. Он взял одну и повертел в руке.

— Что ж. Моя тщательно продуманная за все эти годы речь кажется слишком помпезной для этой комнаты.

— Ох, подтяните штаны и будьте мужчиной. Чего, ради всего святого, вы ждете? — Скрипучие властные нотки в голосе отца вызвали у Маргарет оскомину. — Покончим с этим, Тернер. Назовите цену. Мне надо поспать.

— Неблагородно трубить о победе пред закутанным в белое пугалом. — Мистер Тернер взял пузырек с опиумом и принялся тщательно изучать. — Однако, полагаю, другого пути вы не приемлете?

Герцог подавил раздраженный хрип.

— Приступайте, Тернер. Я умираю. У меня нет никакого желания тратить последние дни жизни на пререкания и выкручивание рук. Мы оба знаем, как все должно произойти — зуб за зуб, и всякое такое. Вы хотите, чтобы я умолял вас, как вы когда-то умоляли меня?

Маргарет понятия не имела, о чем говорит отец.

Но Тернер, вероятно, имел, поэтому сердито нахмурился.

— Вы все превращаете в фарс.

— А вы надеетесь на другое. — Парфорд фыркнул. — Хотите бросить мне в лицо мои же слова. Что я тогда сказал тому всклокоченному, дурно пахнущему существу, явившемуся ко мне? Ах да: «У нас так же много общей крови, сколько у королевы со свинопасом». Я ведь сказал — со свинопасом, верно?

— Скорее уж с угольщиком. В то время правил король Георг.

— Черт. Сколько дырок в памяти. Все же мы отклонились от сценария. Несмотря на все мои старания, вы здесь, наследный герцог Парфордский. Вы же не собираетесь тыкать меня носом? Ваша жажда мести удовлетворена? Или вы предпочитаете вонзить кинжал мне в грудь и выпить всю кровь?

Тернер стиснул зубы и потянулся к небольшому мешочку на поясе. В какое-то мгновение Маргарет ощутила, как ужас сжал ее грудь, она рванулась вперед, чтобы остановить его.

— Расслабься, девочка, — проворчал отец. — Что он может прятать в кошеле? Самую маленькую в мире шпагу?

Мистер Тернер мельком взглянул на сиделку, вытащил нечто из кошелька на поясе и протянул герцогу:

— Вот. Он ваш.

Парфорд посмотрел на свою ладонь, и поток его острословия иссяк. Еще несколько секунд он не отрывал глаз от предмета, а затем сжал пальцы.

— Тот шестипенсовик, — горько произнес мистер Тернер. — Когда я пришел к вам с просьбой о заступничестве, вы бросили мне в лицо эту монету и сказали, что единственное, чем хотели бы мне помочь, — дать денег на баню. Моя сестра умерла, братья… — Он покачал головой. — Я предупреждал, что заставлю вас сожалеть об этом поступке. И вот я здесь.

— Да. Мои поздравления. Вы украли герцогство. Меня должно это тревожить?

— Вы сами повинны в этом. Не я сделал детей бастардами. Не я украл у них наследство. Это сделали именно вы, будучи уверенным, что о первой вашей жене никогда ничего не станет известно. Теперь вы понесли заслуженное наказание.

Герцог откинулся на подушки.

— Я? Наказание? Едва ли. Я герцог — и останусь им до смерти, которая, надеюсь, придет совсем скоро. — Он широко зевнул. — Когда я уйду в мир иной, для меня уже не будет иметь значения, что ждет моих отпрысков на этом свете.

Маргарет затрясло в ознобе. Руки уперлись в гладкую оштукатуренную поверхность стены. Ее отец никогда не был человеком внимательным и ласковым. Тем не менее она верила, что он беспокоится о ней, пусть и несколько своеобразным образом. Сейчас, после его слов ей хотелось вжаться в стену или просто раствориться в воздухе.

Ее отец даже не повернулся в ее сторону.

— У вас создалось впечатление, что мне наплевать на тех щенков, что произвела на свет та белолицая девочка, которую меня заставили представлять женой. Это не так.

«Та белолицая девочка» была матерью Маргарет — добрая и тихая, сердечная, нежная и любящая. Всего шесть месяцев, как она лежит в могиле. Маргарет смотрела прямо перед собой ничего не видящими глазами и сжимала от волнения кулаки.

— А сейчас, если вы высказали все гадости, что хотели, уходите. Мне это надоело. — Герцог запрокинул голову и прикрыл глаза.

Тернер несколько минут не сводил с него глаз, желваки на лице напряглись. Бросив быстрый взгляд на Маргарет, он вышел. Девушка тихо затворила за ним дверь и повернулась к отцу. Он лежал не шевелясь, словно успел заснуть, хоть она и сомневалась в этом. Маргарет наблюдала, как медленно поднимается и опускается его грудь, и не знала, что думать.

Что же, ради всего святого, имел в виду мистер Тернер? Определенно он не первый раз видится с отцом. Для него это значило нечто большее, чем устранение наследников и присвоение титула, но если все верно, то Маргарет слышала об этом впервые. Более того, столь страшные слова, произнесенные отцом, были ли они сказаны с целью убедить мистера Тернера в том, что судьба детей безразлична старому герцогу, лишь для того, чтобы разрушить дальнейшие его планы мести? Может, отец всего лишь сказал правду?

Словно услышав ее вопрос, старый герцог открыл глаза. Вероятно, он заметил выражение безграничной боли на ее лице, поскольку громко выдохнул с видимым отвращением.

— О боже, Анна. Кроме того что ты девочка, так еще и незаконнорожденная. Не делай себя сама трижды никуда не годной тем, что станешь плаксой.

Маргарет не была плаксой. Все это время она прятала слезы. Но сейчас ее лицо окутала тонкая обжигающая паутина печали. За последние несколько месяцев она потеряла все: имя, когда Анна Маргарет Далримпл была объявлена незаконнорожденной, приданое, поскольку суд решил, что, коль скоро она прижита во грехе, не имеет права на средства, оставленные ее матерью.

Маргарет с трудом сделала вдох. Она освободилась от всего, кроме правды о самой себе. Нечто странное перекатывалось в животе маленьким шариком.

— Может, стакан воды? — спросила она ровным голосом.

Возможно, отец принял ее ровный тон за проявление покорности, поскольку скривил губы. Он не понял. Маргарет потребовалось все ее самообладание, чтобы не развернуться и не выбежать из комнаты. Мистер Тернер был прав в одном. Со стороны отца было наивысшим проявлением эгоизма — скорее цинизма — лгать ее матери, притворяться ее мужем, производить на свет детей, зная наперед, что им никогда не быть наследниками.

— Только никакой этой теплой дряни, — предупредил он.

На столике была лишь вода комнатной температуры, но ей совсем не хотелось отправлять ее в погреб в ледник. Собственно, в теперешнем унизительном положении сиделки придется идти вниз самой. Она налила стакан воды, в ее движениях не было вызова или пренебрежения, что доказывало, что она так и осталась прежней леди Анной Маргарет. Она не превратилась в безликую служанку в большом доме, подчиняющуюся герцогу.