Чтобы потом, отвернувшись и наливая в его любимую большую чашку кофе, почувствовать, как он, встав, прижимается к тебе со спины, недвусмысленно намекая большой выпуклостью, чего он сейчас хочет больше, чем крепкого кофе…

А потом, приведя себя в порядок и аккуратно убирая в хвост растрепанные волосы, не увидеть его отражение в зеркале и прожить день, вечер, неделю без его звонка, с заледеневшим сердцем понимая, что и он не ждет от тебя ответного, не нуждается больше, потому что твое место рядом с ним заняла очередная длинноногая красотка, которая в это самое время, в пушистых тапках с помпонами и в наспех натянутом на голое тело халатике, на своей кухне готовит для него крепкий кофе в новой любимой чашке… И это ей предназначены нотки нежности и страсти в любимом голосе, это ее тело он ласкает, к нему тянется и вожделеет, забыв, как совсем недавно такими же отточенными движениями его руки оглаживали твое тело. А тебе точно никто не заменит, ставшего за короткое время самым желанным, неповторимым, и ни в чем, ни на кого не похожим, мужчину, которому незаметно сама отдала сердце, сейчас валяющееся отброшенным, ненужным подарком в куче всякого забытого дерьма.

Просто жизнь может продолжаться и так, — каждому свое.

Я тепло попрощалась с коллегами из офиса, раздала необходимые распоряжения адвокатам и нотариусу и, почувствовав себя легче, наконец-то настроилась на разговор с сыном. Забрав его у няни под предлогом прогулки по парку, купила ему мороженое и пока он ел, осторожно начала говорить:

— Сынок, ты знаешь, так сложились обстоятельства, что нам с тобой придется переехать в другой город, вдвоем, без нашего папы. Маме предложили там работу, а папа с нами не поедет. Он больше не будет с нами жить. Егорка, ты же знаешь, что так порой случается, и взрослые люди иногда расходятся…

— Мамочка, я знаю, папа говорил, что любит тетю Марго и ты с нами больше не будешь жить. Но я не хочу с тетей Марго, я хочу с тобой, а она мне больно ухо крутила, когда я сказал, что хочу жить только с мамой!

Вот стерва, сволочь, я ей руки вырву за моего сына! Я вскочила со скамейки, на которой мы сидели, не в силах сдержать клокочущий внутри гнев. Попадись мне сейчас эта крыса, я ее зубами загрызу, но пугать ребенка я не имела права, вон, как тревожно Егорка взглянул на меня.

— Извини, мой хороший, больше тебя никто не обидит, мама об этом позаботится, обещаю! Ты кушай, смотри, сейчас твое мороженое капельками потечет. Вот скушаешь и на качельки пойдем!

— А вы с папой разводитесь?

— Егорка, откуда ты такие сложные слова знаешь?

— В садике воспитательница так говорит, в нашей группе пап нет у многих детей, они со своими детьми в разводе, вот! Помнишь, девочка Леночка, я тебе ее показывал, она тоже с папой в разводе, он к ним давно не приходит, потому что с чужой тетей себе новенького ребенка родили, а Ленка старая, давнишняя.

— Малыш, что ты такое говоришь?! С детьми не разводятся, это папа с мамой ребенка разводятся, а дети так и остаются любимыми для них обоих. И неважно, сколько детишек появится в новой семье, они все одинаково любимые. Ты не должен так думать, это совсем неправильно.

Я была в ужасе, когда заводила этот разговор, и даже не представляла, что Егорка об этом думает и как причудливо переплетаются в детской головке наши взрослые проблемы. И теперь не понимала, что мне делать.

Задумавшись об этом, пропустила вопрос сына, который он настойчиво повторял уже третий раз, упорно стараясь до меня достучаться.

— Мам, ну почему ты молчишь-то?

— Прости, милый, я задумалась и пропустила, что ты спросил. Повтори, пожалуйста, еще раз.

— Я спросил у тебя про дядю Олега! Теперь он будет с нами жить?

Господи, ну за что мне все это?

— Егорка, а почему он должен с нами жить, этот чужой дядя? Он просто друг, помогающий маме по работе. У него своя жизнь. И вообще, откуда такие мысли, что ты себе придумал?

— И ничего я не придумал, просто слышал, как дядя Миша разговаривал с Асей и говорил, что дядя Олег и ты очень подходящая пара, и вам надо пожениться, а Ася смеялась и сказала, что она видела, как вы целовались и дело идет к свадьбе! Разве с друзьями целуются, мама? Я же с Леночкой даже в щечку не целуюсь!

Вот черт, что они при ребенке языки не сдерживают, заразы? И когда эта девчонка нас видела, как мы были так неосмотрительны? Сама виновата, хорошо еще, что сын не видел.

— Нет, сынок, жить в другом городе мы с тобой будем вдвоем, разве нам вместе плохо и нужен еще кто-то?

— Просто мне понравился дядя Олег, он прикольный и всегда мне что-нибудь приносит, видела, какого воздушного змея подарил? Он придет его запускать, он обещал!

— Сына, взрослые не всегда могут собой распоряжаться, Олег сейчас очень занят, я не знаю, скорей всего он не сможет его с тобой запустить. Ты должен это понять, ты ведь умненький мальчик, правильно? Мы сами с тобой его попробуем отправить в небо, ладно?

Вот и поговорили, называется. Что же так тошно на душе стало?!


Олег

Вполне в человеческих силах создать для любого индивида себе рай или ад на земле. Я и создал, для себя, персональный ад с индивидуальным котлом кипящей смолы, когда ушел практически на неделю в жесткий пьяный загул. А что, имею право, за столько лет воздержания, напиться до «положения риз», трусливо уходя от решения, которое, воспаленный алкоголем мозг не хотел принимать. Кто-то скажет, что «не по-мужски», «слабак», «не захотел разбираться», а мне плевать на чужое мнение, если я не могу принять собственное, потому что хочу только одного — сдаться без сопротивления, без борьбы, без начала войны, в мягкие ручки одного единственного человека. И это до чертиков пугало, заставляя трепыхаться в алкогольном дурмане, повторяя как мантру, что это все блажь, так не бывает, — со мной то уж точно. И это все, что угодно: тоска, возраст, одиночество, пьяный бред. Мне не нужно ее одобрение и признание, ее любовь и она сама рядом. Она обыкновенная баба, которая проста, как прямой угол без единой извилины. И совсем неважно, что она там наговорила, я это сам всем телкам говорю, когда меня достают. Да кто она такая, эта невзрачная пигалица с высоко вздернутым носом? Только нос и выдающийся. Я свободный человек и руководствуюсь только собственными поступками и мнением. Сука, какое чужое мнение, какие отношения, какая, бл*дь, любовь, откуда эта зараза влезла в мой организм и сейчас ядом разлагает мое сердце, печень, кровь и мышцы, выжигая алкогольное опьянение почище огненного напалма и, заставляя заливать в себя все новые порции алкоголя, лишь бы не думать и не вспоминать эту дерзкую девчонку, сразу встававшую перед глазами в редкие минуты просветления…

После запоя стало только хуже, я загружал себя на работе, почти проводя все время в кабинете.

Как же сложно мне осознавать такую простую мысль, что я влюбился, как простой мужчина, что Полька для меня самая ценная, а остальные женщины больше не котируются, хочу я этого или нет.

Она предназначена мне и только мне. И в моих силах убедить ее поверить в мои чувства после всего дебилизма. Как бы сложно это ни было.

Она была из тех людей, которые случайно появившись в нашей жизни, переворачивают все в ней и остаются, чтобы уже никогда не покидать ее. Ты смотришь на такого человека и понимаешь — все, приехали, готовь соль и спички, это надолго, навсегда! И это так основательно и правильно, что бороться бесполезно, да и не хочется, потому что это ничего не изменит, ничего, — нельзя бороться против себя.

Сколько ночей я провел, наблюдая, как в ее квартире постепенно в окнах становится темно?!

Сколько раз тайком любовался профилем Полины, когда она выходила подышать на лоджию?! И с обреченностью понимал, что настанет такое время, когда я приползу к ее дверям, как побитый пес за помощью и лаской хозяина, потому что иначе просто сдохну в своей шикарной, пустой квартире, до сих пор сохраняющей ее уже почти неуловимый яблочный запах.

Но пока меня коробило, выгибало и ломало, от осознания, что та, которой я так хотел мстить, кого назначил на роль трепещущей жертвы, сама отомстила мне самым жестоким и изощренным способом, обезоружив. Я так хотел ее возненавидеть, но смог только полюбить. Мою девочку, эту заносчивую занозу, дышать без которой уже не мог.

Как я мог подпустить ее так близко, не заметив, что она смертельно опасна для меня, потому что смогла, как вирус, переформатировать мои мозги за короткое время, заставив сгореть годами работающие предохранители. Опасна не та женщина, которая за х*й держит, а та, которая за душу! И вдвойне, втройне опасна та, которая вдобавок к первому и второму, держит в своих нежных женских ручках твое впервые сжимающееся от любви сердце. А ты сам готов ко всему этому добровольно положить к ее длинным ох*енным ногам всю свою жизнь. И цербером встать рядом для ее защиты от посягнувших на твое, самое нужное, необходимое, родное. Я не нуждаюсь во всеобщем признании и не стремлюсь понравиться всем, теперь мне достаточно пары понимающих глаз и любящих губ, вместо тысячи пустых взглядов и кучи лести от тех, кто мне безразличен. Только ее глаза, Полины, а все остальное — по*уй, я легко переживу, если она будет рядом. И от осознания этого не спасает никакой алкоголь, потому что рано или поздно он из организма выводится, а вот Польку вытравить изнутри невозможно, разве только с летальным исходом. Любовь не всегда приходит в красивой обертке, когда ты к ней готов и встречаешь ее с распростертыми объятьями, сам принарядившийся и вышедший ей навстречу. В моем случае, этого бы не было никогда, я и сейчас не готов совсем это принять, рыча и упираясь, хотя уже не в силах ничего изменить. Я не в лучшем виде, моя любовь встречает только мой раздрай и хаос. Но и эту женщину терять я не готов. Плевать на все, я хочу ее так, как никого и никогда. Полина моя женщина и никакая другая, я слишком долго к ней шел. До меня это наконец-то дошло, с болью, с кровью, с выдиранием без наркоза всех нервов и жил. Моя девочка — хрупкая, нежная, сладкая и сильная до того, что сломаюсь сам, пока буду стараться ее прогнуть под себя. Но я не дурак, я буду бережно охранять то, что дорого мне до хруста зубов и костей, но то, что обрел с таким трудом-никому не отдам. Она моя слабость, все остальное чушь, я приму это, как аксиому, как данность.

Лучше один раз вдохнуть запах ее волос, один раз поцеловать ее губы, чем вечность жить без этой женщины. Плевал я на все принципы, они были давно, до нее, а с ней теперь другие. Кто не поймет это и тронет ЕЕ, — а значит МОЕ, — узнает, как я защищаю свое, уничтожая все ваше. Все, что мне отныне нужно, это чтобы она была рядом со мной, подо мной, на боку, на четвереньках, как угодно и где угодно, я день и ночь хочу наслаждаться ее страстными криками и мольбами о том, чтобы не останавливался. Я болен, а Поля мое лекарство, мое выздоровление и жизнь. Я просто не смогу без этого жить, сдохну без нее, без этих огромных глаз. Эта женщина принадлежит мне, она для меня особенная, отличная от всех. Родная по жизни и привычкам, очень важная в моей судьбе, просто до трясучки. Чем? Ответить сложно, да и плевать сейчас, просто чувствую, что без нее пусто. Даже ее недостатки для меня, как свои, как-то по-особенному ценятся. Незаменимых нет, но есть те люди, кто навсегда останется внутри, независимо ни от чего. Они просто останутся, и все! Вот такой человек Полина, которая по-особому на меня действует: может расстраивать, порой даже обижать, но это ничего не меняет.

Мы с ней всегда будем друг у друга. Нас многое связывает, мы угадываем желания, настроения друг друга, чувствуя тем особенным чувством, которое не понять другим, оно не поддается никаким объяснениям и меряется только любовью. Любовью мужчины и женщины, огромной и всеобъемлющей, благодаря которой Полина МОЯ, к ней я буду рваться с любого континента, потому что люблю и таю в ее ответной любви. Она для меня самый Важный Человек, та, кому я, вернувшись откуда-нибудь, самой первой напишу с вокзала или аэропорта: «Любимая, я скоро буду дома, жди!»

И как бы я не сопротивлялся, это будет! Только как быть с моей клятвой, которая тоже печет в груди, не давая примириться и забыть? Хватит ли того, что я отомстил Варламову и Марго, не тронув дочь и внука Антона Синягина? Как мне быть, ведь это тоже мешает мне принять свою любовь к Полине?! Именно об этом я размышлял, стоя на кладбище у могилы отца и сестры, куда приехал, чтобы обрести хоть немного душевного равновесия. Почему-то здесь я всегда чувствовал себя ближе к ним. Я стоял и думал обо всем случившемся, а потом решительно развернулся и поехал к Дмитрию, зная, что только он сможет меня выслушать, понять и посоветовать что-то стоящее…

— Эх, Олег, как был ты мальчишкой, который мне встретился, так им и остался внутри, несмотря на то, что вон как снаружи-то заматерел. Пора тебе свою боль отпустить. Если дальше держать обиду, как месть, она, как горечь, ядом отравит всю твою жизнь, так и не дав тебе жить спокойно.