Юлия Колесникова - Разрешаю себя ненавидеть (СИ)

Я молчала, не способная что-либо сказать, так как горло судорожно сдавило от радости. Я была так рада его видеть, и в то же время понимала, что он видел поцелуй, потому что в салоне был включен свет. Он был непросто зол, а взбешен. И ни слова мне, не сказав, повернулся и зашел в дом. Сердце словно оборвалось.

Ирвинг виноват сам. Он мог все остановить в любой момент, сказав мне, что хочет быть со мной, но он этого не сделал. Черта, нарисованная ним, осталась. Игра продолжается. А с утра я звоню гитаристу.

Что же ты с нами делаешь, Ирвинг!??

Мои планы удались

Лендон снова стал только другом для меня, а не страдающим подростком, со щенячьими замашками. Я понимала, что нам будет сложно вернуться к той дружбе, что была у нас, и все же вполне возможно.

Денис на следующий же день позвонил Вокс, так что совесть меня не мучила, когда я перезвонила гитаристу. Гитариста звали Лукас. Симпатяжка Лукас оказался именно тем, кого я искала — безобидный, добрый, ненавязчивый, и я могла бывать в одной компании с Вокс. Другие девочки были тоже интересными, до той поры, пока однажды вечером с одной из них в компании не появился Ирвинг.

Картинка того, как они вошли в зал, часто вставала у меня перед глазами теперь. Эти объятья и светящиеся глаза девушки Ирвинга, больно задели меня. И его улыбка, которой он наградил меня, чтобы я поняла, для кого предназначался такой триумфальный выход. Подло, и эффективно.

После того вечера, вечера когда он вернулся и застал меня в машине с Денисом, счет пошел будто бы на очки. У нас появились не только ссоры и перебранки, мы играли в игру, где я, точно знала, выигравших не должно быть. Мы оба проигрывали. Я встречалась с Лукасом, а Ирвинг… да с кем он только не встречался! Но перед балом осени, на Хэллоуин, Ирвинг подцепил эту девушку из компании. Это было просто ужасно. Ненавидеть его и говорить об этом, когда мы были дома — это одно. Не скрывать свое плохое отношения друг к другу на людях — тоже было еще терпимо. Слышать о том, с кем и где он бывает, я тоже могла пережить. Но сидеть с ним за одним столом, я с Лукасом, он с Нен, и наблюдать за тем, что делает другой и ревновать — вот это было просто невыносимо.

Рашель, приехав с каникул, сказала, что не узнает меня. Мы сидели у нее дома, и делали вид, что занимаемся, но ни у нее, ни у меня не было на это настроения. Я страдала, потому что не могла ей ни о чем рассказать. Не то чтобы я не доверяла Рашель, но она, это она, и такую тайну нельзя доверять никому. Для нее такое стало бы сенсацией — наши отношения с Ирвингом. Точнее говоря, игра или война, отношениями я назвать такое не могла. Я просто сама уже не знала, во что это такое я ввязалась.

Впрочем, ей хватало изменений во мне. Я стала одеваться по-другому. Стала надевать еще что-то кроме тех «детских» вещей, как называла она их. Мои платьица и юбочки ее раздражали. Отрыв из шкафа брюки, купленные мамой для меня уже давно, я сочетала их с блузками, и конечно же в такие вечера красилась. Мама понятное дело была этому рада. Но родителей, как и Рашель, удивила и даже обеспокоила моя внезапная вечерняя жизнь. Я всегда была домашней девочкой. Редко куда ходила по вечерам, без особой причины, кроме лета, конечно же, когда не так поздно темнеет. Причиной так же часто являлась Рашель, ненавидящая мой замкнутый образ жизни. Родители такого рвения раньше за мной не замечали, а Рашель хотела понять, дело ли в новом парне. Неужели он так хорош? Я улыбалась в ответ на ее слова. Вечера вдруг ставали пыткой и наслаждением. Еще так много времени вместе с Ирвингом я не проводила. Но вид того, как он обнимает Нен, касается ее волос, держит за руку, разъедал мою кровь. Единственное чего я так ни разу не увидела, так это того, как Ирвинг прикасался бы к ее лицу. Я никогда не трогала Лукаса за волосы. По мере того, как мы углублялись в это странное отчаяние, правила все-таки появились.

— Так ты мне расскажешь, что это за Лукас такой? — настаивала Рашель. Я смотрела на нее, но думала о своем, хотя Рашель вряд ли это понимала. Я пожала плечами, потому что о Лукасе не могла многого рассказать. Я даже не старалась узнать его ближе. Мне он не был интересен, как человек, и некоторое чувство вины, из-за этого, я хотя бы испытывала.

— Лукас… милый мальчик. Играет на гитаре… хорошо целуется. — какой кошмар, это было все что я могла рассказать о живом человеке с которым встречаюсь уже несколько недель. И мне едва-едва стыдно от принятия этого факта.

— Это прям не ты говоришь, — Рашель внимательно посмотрела на меня. Она убрала волосы назад и резким движением стянула их в узел, чтобы не лезли в глаза. — Дело не в Лукасе, не так ли?

— Вполне возможно. Я уже и сама не знаю, — я улеглась на ее колено и посмотрела на нее снизу вверх. Глаза Рашель мне не верили. Я как никто другой всегда знала, что образ гламурной девушки, королевы красоты, просто прячет ее ум и интуицию. Она, не напрягаясь, делала уроки на неделю вперед за час, и всегда спокойно прощалась с некоторыми друзьями, когда понимала, что они ее предали. Не знаю, откуда, но она всегда догадывалась об их предательстве, как теперь понимала, что я вру, не краснея, и не хочу ей все рассказывать. С тайнами Рашель могла мириться, для нее тайны это святое — ведь и своих она имела кучу. Было много всякого в жизни Рашель, о чем я не узнаю, и вряд ли бы захотела узнать. Я знала, что могу скрывать то, что хочу, не рассказывая ей. И все же Рашель хотела знать хоть часть правды. Я понимала от чего это любопытство — изменения во мне были на лицо. Я стала более уверена, раскована, даже рискованна. А она к этому даже не приложила руки. Какое упущение.

— Еще я целовалась с одним парнем, когда, так сказать, уже встречалась с Денисом. — неожиданно. Даже для себя созналась я.

Рашель тряхнула головой, словно ей что-то не то послышалось.

— Ты хочешь сказать, что мисс «ледышка» не просто за две недели поменяла парня на другого, но и мутила с третьим?

Я немного скривилась, с ее слов можно было подумать, что я уже успела развратиться. Хотя если подумать, и сравнить то, кем я была раньше, то теперь понятно от чего такие слова. Я действительно несколько развратилась. И эта мысль меня пугала.

— Да. И еще, наконец, отшила полностью Лендона. — это было единственным за что я могла гордиться. Лендон наконец перестанет страдать, и надеться. И почему мне раньше не стало ума так поступить.

— Блин, и я к этому руку точно не приложила. Это явно не моя школа, — разочаровано вздохнула она, и тут же добавила: — Теперь мне у тебя нужно поучиться.

— Не стоит, — горько усмехнулась я, — ты не представляешь, в какой я ловушке.

Я всего на миг прикрыла глаза, чтобы скрыть те чувства, о которых не должна была знать Рашель.

— Неужели все настолько погано, что твои глаза стают стеклянными? — она недоверчиво согнулась надо мной.

— Еще хуже. И нет другого выхода, нужно продолжать.

— Ты говоришь так, будто участвуешь в шпионских играх, — Рашель попробовала улыбнуться, думая, что я шучу. Но сев, так, чтобы Рашель не видела моего лица, я стерла одну слезу. Чем дольше я об этом раздумывала, тем грустнее и безнадежнее все это мне казалось. И я не видела причин, чтобы продолжать всю эту игру. Ирвинг не собирался снимать оборону. Он больше не приближался ко мне, его шутки были более злыми, и я даже не могла подобраться к черте нарисованной им, чтобы оградить меня. И его это устраивало. Он держал меня на расстоянии вытянутой руки, не давая приблизиться к нему, зато мог за мной наблюдать. Я была будто пленница этого положения, и странной извращенной ситуации которую мы создали двое, но в которой я была явно ведомой участницей, и поступала так, как это было нужно ему. Он лишь наблюдал, я участвовала во всем, и не могла заставить его играть по моим правилам.

— В играх, но не шпионских. Ты делала когда-нибудь больно тому, кого любишь? — вместо вразумительного ответа спросила я. Рашель опешила. Ее лицо вытянулась, и она мгновение раздумывала, прежде чем подтвердить:

— Ну конечно же. В основном маме, наверное, она постоянно переживает из-за меня. Просто я не могу снова стать ребенком, как она бы того хотела. Или я.

— И что ты чувствовала, когда понимала это. Видела.

Где-то минуту Рашель лишь смотрела на меня, и явно не знала что сказать. Та гамма чувств, что мелькала на ее лице, говорила мне все за нее, и за ее слова. Какими они могли бы быть. Понимая это, я вовсе не обижалась.

— Боль. Однозначно, я чувствовала боль за нее, ее страдания. А еще страх, и ненависть к себе, и к тому, что так слаба, ведь не могу поступить так как того ожидает от меня она.

— Так вот, представь теперь, я живу с этими чувствами постоянно.

— Глупая, — Рашель обняла меня, — не делай глупостей, не влюбляйся, кем бы он ни был. Я боюсь, что эти отношения могут тебя разрушить.

— Постараюсь быть сильнее, чтобы этого не случилось, — пообещала я, пряча лицо на ее плече. При этом я догадывалась, что говорю заведомо известную мне ложь. Разве смогу я отказаться от того, что уже существует между нами? Мной и Ирвингом.

— Ты умная, я думаю, ты не позволишь себе упасть. — она погладила меня по голове, я постаралась улыбнуться.

— Я тоже… надеюсь.

После разговора с Рашель, мне стало так легко, словно я скинула с плечь тонны тяжести. Я пробыла у нее целый день после уроков, потому позвонила от Рашель и сказала Лукасу, что сегодня не пойду с ним гулять. Здесь я чувствовала себя так хорошо, как давно уже не чувствовала дома. Дом неожиданно тоже стал врагом, ведь там постоянно бывал Ирвинг. Я устала притворяться, и мне нужно было передохнуть. Не только от него, но и от всех других.

Пока мы говорили с Рашель, я поняла, что у меня определенно в этот день не было сил наблюдать за Ирвингом и Нен. Я не могла на него смотреть. Я боялась, что чего доброго, не выдержу, вспыхну как бочка фейерверков, и натворю то, о чем потом буду сожалеть. Мне бы не хотелось стать психом города. Просто я нуждалась в отдыхе, так как никогда раньше. И больше всего именно от него.

Через два дня костюмированный бал, и я точно узнаю его, так как буду видеть костюм дома, хотя я бы узнала его в любом другом костюме. Но мне хотелось бы спасение от него. Может даже не видеть его и ничего о нем не слышать. Но постоянно все вокруг лишь о не ми говорили, словно не было в городе больше другой темы, кроме как Ирвинг Етвуд.

Это будет очередной вечер, когда я буду вылавливать его фигуру в толпе других нарядов. Только все более болезненно станет для меня, чем раньше. Веселиться буду через два дня. Сегодня мне было плохо, потому что я посмотрела на наше сумасшествие со стороны. И мне не понравилось то, какой я становилась. Я не задумывалась о чувствах других, когда думала о нас. И это было плохо.

Я не брала машины, когда собиралась к Рашель, потому шла домой пешком, и не позволила ей меня отвозить. Мы жили не слишком уж и далеко друг от друга. Мне казалось ветер, продувает пальто насквозь, будто под ним ничего нет, и я ежилась от холода. Хотя я сама обманывала себя. Меня била дрожь, мне было плохо, и ветер здесь был не при чем. Все такой же ветер, как и все годы, что я жила тут. Я уже привыкла к нему. Дело было в том, что я из последних сил сдерживала в себе слезы. Рашель права, эти отношения могут меня уничтожить. Что же мы с ним творим? Я и раньше задавала себе этот вопрос, но сегодня он стал под таким углом, что игнорировать его я уже не могла.

Стоило мне об этом подумать, когда я поворачивала на дорожку к дому, на меня налетел Ирвинг, чуть не сбив с ног.

— Где ты была, черт возьми? — зло рявкнул он, помогая мне выровнять равновесие. Я подняла голову на него, и застыла, как того хотели его руки. Сложно двигаться когда тебе холодно. И когда тебе не дают двигаться.

— У Рашель, — пожала плечами я, не понимая в чем дело. Его злость сбивала меня с толку, и в то же время, я со злостью на себя осознавала, как рада его видеть. — А что?

Я постаралась придать своему голосу нотки равнодушия, и вполне получилось. Да, видимо на меня так влияла Рашель — внушала в меня самоуважение. Нужно почаще к ней заходить, может тогда и у Ирвинга ко мне выработается уважение.

Ирвинг покачал головой и усмехнулся, слишком неожиданно его настроение изменилось. Он моментально расслабился, его лицо, и поза больше не были такими напряженными, словно он почувствовал огромное облегчение. Такое поведение показалось мне странным.