Почему они встретились именно сегодня, в один из самых счастливых дней в Аришиной жизни?

— Зато ты — словно светофор. Мимо не проедешь.

— Хамим? Осмелела?

Ариша пожала плечами. Подумала, что действительно стала смелее. Точнее, сильнее.

— Жизнь научила. — Продолжать разговор не хотелось, но лучше уж спрашивать самой, чем раз за разом нарываться на каверзные вопросы. — В Любашевку собралась? — Девушка кивнула на огромный чемодан. — В гости или насовсем?

Спросила из вежливости, наугад, но Клара взвилась, словно Арина наступила ей на мозоль:

— Важная стала, да? Думаешь, муж вернулся, и сразу жизнь наладилась?

— Откуда знаешь, что мы с Макаром теперь вместе?

Арина и в самом деле удивилась. Не ожидала, что Клара интересуется ее судьбой.

— Знаю, и все. Вот только покой тебе не светит.

Неприятный холодок прошелся по спине. Арина даже поежилась. Потом напомнила себе, что словам бывшей подруги доверять не стоит.

— Этого никто знать не может. Тебе-то какое дело? Я в твою жизнь не лезу.

— Лезешь. Всегда лезла. Одним существованием своим. Ты — словно кость в горле, Горенко. Только на этот раз я молчать не стану.

Арина поднялась. Что-то подсказывало ей, что сейчас прозвучит что-то очень неприятное. Возможно, страшное.

— Ничего слушать не хочу. Наш автобус прибыл. Надеюсь, сидим мы не рядом.

— Нет, ты послушай. Подруга. Может, ума наберешься. Наконец.

Арина ясно видела, что Клара ее ненавидит. Понимала, что продолжать разговор глупо. Вот только выслушать придется. И не только потому, что не хочется устраивать потасовку посреди автовокзала. Она узнает новости, какими бы они не оказались. Арина смотрела прямо в злые, густо подведенные глаза.

— Ладно. Говори.

— Думаешь, Макар тебя любит? — Клара нависла над ней с высоты своего роста, да еще немалых каблуков. — Пожалел он тебя, дуру. Он же известный жалельщик. Антон мне много о нем рассказывал. Да-да, мы с ним виделись все это время. И не в куклы играли, сама понимаешь. И как, интересно теперь знать, почему Макарушка с тобой, бедняжкой, носится? Даже разводиться передумал, дуралей.

Арина прошептала вдруг онемевшими губами:

— Почему?

— Брательника своего прикрывает. Только такая недалекая, как ты, Горенко, могла переспать не с тем братом.

Она не верила — не могла поверить в такую чудовищную… чудовищную….

Арина не сдержалась, ухватила Клару за отвороты плаща, выдохнула прямо в лицо:

— Ложь! От начала и до конца!

Клара задергалась, пытаясь отцепить ее пальцы. Лицо исказила испуганная и брезгливая гримаса. Она явно не ожидала нападения.

— Угомонись, убогая! На автобус опоздаем.

— Скажи, что все выдумала — мне назло.

— Правда это. Очнись, наконец! Не любит тебя никто. Никому ты не нужна.

Руки упали, словно плети. Накатила усталость.

И вдруг откуда-то пришла спасительная мысль, что все не так. Ее, Арину, как раз любят, по крайней мере, сын и дедушка. А еще у нее есть Стелла Семеновна и Ираида Силантьевна. А у Клары… Вот кого никто не любит. Именно поэтому она и возвращается в Любашевку, откуда хотела вырваться любой ценой.

Арина отступила на шаг. Кивнула в сторону автобуса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Езжай. Может, дома ты найдешь то, что ищешь.

Ее голос звучал так спокойно, что девушка сама себе удивлялась. А Клара — у той глаза стали похожи на блюдца. Губы задергались.

— Ты, и правда, больная. Страшно ехать с тобой в одном автобусе.

— А мы и не поедем. Я передумала.

Арина повернулась к Кларе спиной, подняла сумку, которую совсем недавно собирала с памятным удовольствием, и направилась прочь — подальше от бывшей подруги.

* * *

Казалось, она ничего не чувствует. Неожиданно потеряла такую способность.

И мыслей не осталось. Они куда-то исчезли.

Лишь ноги шагали в неизвестном направлении. И Слава Богу. Значит, она жива. А все остальное вернется. Когда-то.

Если бы кто-то вдруг поинтересовался, куда она движется, Арина не ответила бы, поскольку ничего не слышала. Эти внешняя глухота и внутренняя немота убивали, но ничего поделать с этим девушка не могла.

Как оказалась у моста Маляров, она не помнила. Сразу выделила знакомую сухопарую фигурку, хлопочущую возле какого-то юноши с мольбертом. Стелла Семеновна тыкала пальцем то вдоль реки, то в сторону солнца. Неугомонная, что-то советовала очередному дарованию.

Еще утром она помогала Арине паковать вещи. Как давно это было!

Может, и ей стоит попросить совета у опытной женщины? Жизненного. Важного. Возможно, самого-самого. Однако тогда придется рассказать обо всем, и прежде всего о человеке, который обманом изменил всю ее жизнь.

Арина переложила сумку из одной руки в другую, вдруг почувствовав ее тяжесть.

Нет, негоже впутывать во все это еще кого-то. Тем более, такого хорошего человека.

Девушка уже повернулась, чтобы уйти, но замешкалась, и Стелла Семеновна заметила ее. Прискакала на довольно высоких, как для своего возраста, каблучках. Поинтересовалась:

— Рейс отменили?

— Что-то такое, — прокаркала Арина, не узнавая собственный голос. Подумала: только бы не заплакать, иначе остановиться будет сложно.

Стелла Семеновна нахмурилась, пожевала губы и безапелляционно заявила:

— Пойдем-ка со мной, — взглянула на Аришину сумку и крикнула через плечо: — Тарас, нам нужен носильщик! — На попытки девушки возразить, заявила: — Парню пора отдохнуть. Сменить умственный труд на физический. Тебе, кстати, тоже. Только наоборот.

Смирившись, Арина поплелась вслед за Стеллой Семеновной на мост. Тарас семенил рядом, поглядывая на девушку с явным интересом.

Остановились они возле временно свободного мольберта юного дарования. Стелла Семеновна указала Тарасу, где поставить поклажу, и шепнула, чтобы тот погулял где-нибудь. Парень кивнул, бросил на Арину еще один взгляд и куда-то умчался.

— Может, я лучше… — начала девушка, хотя и сама не знала, что ей делать. Во всяком случае, с Макаром она пока видеться не могла.

— Не знаю, как лучше, но сейчас ты сядешь вот на это самое место и возьмешься за работу. Тучки набежали. Лохматые. Красивейшие. На бумагу просятся. Тут парень акварелью баловался. Так что придется и тебе тень по бумаге погонять.

Ариша нехотя взялась за кисть. Всмотрелась вдаль. Оглядела небо. А руки уже совершали привычные движения. Вернулась способность мыслить.

Клара ей не солгала. Как ни болезненно это осознавать.

Арина приняла этот факт еще и потому, что после настоящей близости с Макаром подсознательно ощущала — тот случай в школе оказался обманом. Она ошиблась, но лишь потому, что слишком неожиданными и сильными оказались ее чувства к Макару, в то время как знала она его ничтожно мало. Иначе заметила бы подмену.

Сейчас Арина верила в это. И пусть тогда с ней был не любимый, она-то думала иначе. Вспоминала Макара каждый день, если не час, когда вынашивала Женечку, рожала его, кормила, рассказывала сказки и басни об отце. Именно грезы о дорогом ей человеке, а еще ожидание встречи помогли Арине выстоять, не спасовать перед трудностями.

Означает ли это что-то для нее и Жени? Безусловно. Не Антон — отец дорогого ей ребенка. Никогда ее сын не назовет этим словом обманщика. Она не допустит.

Знал ли Макар о чудовищной подставе? Ведь не только ее обманули.

Ариша почти поминутно вспомнила день, когда они с Макаром поставили свои подписи в ЗАГСе. Теперь она понимала и его поведение, и взгляд, которым он одарил ее перед тем, как покинуть на долгие годы. Только обманутый человек мог так смотреть — почти ненавидя. Значит, не подозревал брата. Верил, что она во всем виновна. Но, несмотря ни на что, женился на ней. Почему? Как же хотелось верить, что именно по той, особенной причине!

Представлять то, в чем Макар подозревал ее до возвращения в родной город, да и потом, какое-то время, оказалось слишком больно. Этот развод… Возможно, он не состоялся именно потому…

— Девушка, сколько вы хотите за этот пейзаж?

Затуманенным взглядом Арина посмотрела на мужчину с тросточкой.

— Не отвлекайся, девочка.

Благодарно кивнув Стелле Семеновне, она макнула кистью в голубую краску.

… потому, что Наташа показала Макару фотографию? Тот все понял и передумал разводиться? Неужели, и в самом деле прикрывал Антона, как это представляет Клара? Но разве можно заниматься любовью с женщиной так, словно она — самое драгоценное на свете, только для того, чтобы прикрыть братов обман? Разве признают ребенка сыном лишь для того, чтобы скрыть семейный позор?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Арина опомнилась лишь тогда, когда перестала различать краски. Огляделась вокруг и поняла, что на мосту остались только они со Стеллой Семеновной, да парочка зевак. И еще Тарас. Он курил, облокотившись на перила, и стряхивал пепел в воду.

— Это его мольберт, верно? — кивнула Арина в сторону юноши.

— Еще намарает бумаги вволю до старости, — отмахнулась Стелла Семеновна. Она тоже курила. Выпустив, по своему обыкновению, дым через ноздри, поинтересовалась:

— Ты как? Готова идти?

— Готова.

— Вот и славно. А я тут тебе деньжат подсобирала. Пять акварелей за день. Рекорд. — Бросила через плечо: — Учись, юноша. Завтра жду тебя на этом месте. — Ткнула пальцем в мольберт. — Забирай снаряжение, и сумку прихвати. Поможешь донести.

Арина хотела отказаться от помощи, но Стелла Семеновна смерила ее таким взглядом, что девушка передумала.

Да, пора домой.

* * *

Макар лишь мельком взглянул на указатель «Любашевка». Он не мог думать ни о чем, кроме того, что Арина не отвечает на звонки. Очень хотелось верить, что телефон просто разрядился, а девушка не заметила. В противном случае…

Нет, нет и еще раз нет. Он ни за что не поверит, что жена отказывается с ним разговаривать. Разве что…

И это почти невозможно. Никто из его семьи не посмеет посвятить Арину в тайну рождения Жени. Они договорились, и Макар пригрозил серьезными последствиями, если кто-то посмеет потревожить девушку даже намеками.

Что же произошло?

К Джулии Рудольфовне Макар заезжать не стал. После того, как она солгала отцу о правнуке, называть женщину бабушкой даже в мыслях не мог. С ней он пообщается позже. Сейчас важнее попасть в дом к Горенко. Если его туда впустят.

Он добрался к знакомому зданию к вечеру. Некоторое время сидел в салоне автомобиля. Смотрел на старую скамью и еще более древний сад с яркими пятнами еще неубранных на зиму яблок. Приблизительно в это время много лет назад совсем еще юная Ариша узнала, что беременна. Вместо того, чтобы писать натюрморты, вышла замуж и, возможно, страдала от токсикоза, в одиночестве, в то время, как он, Макар, лелеял свою обиду.

Он вышел из салона и решительно стукнул дверцей. Не время скулить и искать виноватых.

Дверь оказалась незапертой. В доме стояла тревожащая тишина.

Макар вошел в кухоньку. Осмотрелся. Пусто. И не изменилось ничего. Даже на столе — все та же вышитая скатерть.

Он обернулся — и увидел мальчика. Внутри, словно, все встрепенулось, а голове перемешалось. Мужчина боялся шевельнуться. Казалось, одно неловкое движение — и ребенок исчезнет.

Барабаш вспомнил свои фотографии в детстве. Именно свои, не Антона. И пусть природа не на стороне Макара, перед ним — именно его сын. Он так чувствовал.

Присел на корточки, взял за хрупкие плечики:

— А вот и… я.

Губы на маленьком личике дрогнули, но малыш вздернул подбородок, совсем, как Арина, и прошептал:

— Папа?

Макар прижал к себе детское тельце и не только потому, что не мог иначе. Пришлось скрыть внезапно повлажневшие глаза.

Кашлянув, подтвердил:

— Я, сынок, — помолчал. — Извини, что так долго добирался.

— Ничего, — голосок прозвучал бодро, но ручонки еще крепче обвили мужскую шею. — Мама говорила, что ты обязательно приедешь.

Тайком стерев предательскую слезу, Макар поинтересовался:

— А как ты меня узнал?

Женя тотчас отодвинулся, но ухватил за ладонь обеими руками.

— Пойдем, я покажу. — Мальчик привел его в скромно обставленную комнату: кровать, канцелярский стол и двустворчатый шкаф. Достав что-то из-под подушки, Женя сунул это под нос Макару. — Мама нарисовала.

Он едва замечал, как подрагивают его пальцы, когда рассматривал собственный портрет, выполненный карандашом. На него смотрел совсем еще юный Макар Барабаш. Неужели уже тогда его взгляд выражал столько скептицизма?