Яна Мелевич - Разрушающие себя

- Я… - захлебнулся словами, не сумев даже выговорить букву первого слова после местоимения.

- Скажешь потом. Утром, - промурлыкала она в ответ, приподнимаясь и вновь касаясь моих губ обхватив ногами бедра. Откинув голову назад в момент нашего соединения, Диана громко вскрикнула, цепляясь за мои плечи, словно ища поддержки.

Ни на следующий день, ни неделю после, чертовы три слова произнести не смог. Будто боялся, что после нам придется сразу попрощаться. И по итогу, я просто сам себя вернул в исходную точку. Туда, где было привычно и безопасно таким же отбросам общества. К таблеткам, дающим мне уверенность в завтрашнем дне.

Я бегу, но все равно не могу настигнуть свою жертву. Она уже на два пролета выше, громко смеется, и этот противный звук отражается от бетонных стен старого здания. От него мороз пробегает по коже, заставляя мурашек активно расползаться по коже. Лена перегибается через перила, смотря на меня внимательным, чуть насмешливым взглядом, и продолжает призывно улыбаться.

Где я? Не помню, как сюда попал. Мне очень холодно. Такое ощущение, словно иду по ледяному полу босым. Противные острые камешки впиваются в ступни, несмотря на толстую подошву зимних ботинок. Странно, воздух вокруг такой, словно я нахожусь на улице и вовсю валит первый декабрьский снег. Кажется, вчера дикторы по всем каналам предупреждали о возможных осадках в двадцатых числах декабря.

— Ну что же ты? Не хочешь со мной разобраться? Передумал? Струсил? — доносится до меня Ленин голос. Он звучит странно, будто чуть искажен из-за некачественной записи. Я точно знаю, что ее тут нет. Тогда почему бегу за ней?

— Что с тобой, милый?

Вздрагиваю, ошарашенно смотря на образ Дианы, сменивший Елену. Ее фигура исказилась слегка, но по-прежнему была отчетливо видна в ярких лучах солнца, появившихся невесть откуда. Она поманила меня пальцем, и ее улыбка не имела ничего общего с оскалом Лены.

— Никита!

Я сделал неуверенный шаг вперед, затем еще один. Чем выше поднимался, тем сильнее бил в глаза яркий свет солнца. Уже вся лестница давно утонула в нем, почти ничего не разобрать в округе. Образ Ди постепенно мерк, но я все еще слышал ее голос и шел на него.

— Ник, пойдем отсюда.

Протянув руку, я попытался нащупать хоть что-то впереди себя. Пальцы судорожно пытались поймать ускользавшую от меня Диану. Никак не получалось дотронуться до нее, поэтому я мог лишь слепо метаться по помещению и ежиться от холода, выпуская вместе с судорожным дыханием пар изо рта.

— Ди? Ты здесь? — позвал Загорскую, оглядываясь и потянулся к вороту зимней куртки. Странно, почему одежда совсем не греет?

— Я здесь, — выдохнула Лена мне на ухо, коснувшись плеча.

Вздрогнув, попытался отступить, однако ничего не вышло. Ноги будто примерзли к полу. Она тихо рассмеялась, скользнув ладонью по моей груди. Волна отвращения буквально заставила дернуться и силой перехватить тонкое запястье, сжимая горло.

— Не трогай меня! — я чуть сильнее надавил пальцами, все еще слыша раздражающий смех и встряхнул эту дрянь с силой. — Где Диана? Куда дела ее?

— Давай же, милый, — завораживающе прошептала Лена, смотря на меня томным взглядом. — Сделай это. Или у тебя не хватает смелости? — выдохнула она мне в губы, стоило только ослабить хватку и отпустить ее.

Запах гари ударил в нос, и яркий свет потух, обнажая искореженные остатки нашего дома. Обгоревшие стены, обвалившаяся крыша и выбитые стекла. На пепелище не осталось практически ничего, что сохранило бы первоначальный облик. Черты Лены смазались передом мной, являя вновь Диану. Я просто закрыл глаза, позволяя тянуть себя вперед вглубь темных развалин. Туда, где слышался тихий плач.

«Остановись Никита. Пожалуйста, услышь меня».

Мне казалось, будто я знаю того, кто прятался в глубине развалин. Уже без помощи Лены или Дианы я пытался добраться до него, преодолевая горы наваленного мусора и обдирая ладони о грязные стены. Еще чуть-чуть, совсем немного.

— Ник!

Нет, не останавливай меня.

— Никита, очнись!

Подожди, дай мне найти его. Он плачет, просит помочь ему.

— Никита!!

Я дернулся, резко распахнув глаза, и вдохнул морозный воздух. Перед глазами кружили снежинки, падающие с темного неба прямо на головы людей внизу. Терраса крыши Дианиного дома открывала потрясающий вид на многочисленные небоскребы и разноцветные огни ночной Москвы. Только сейчас я понял, что стою у самого края, а позади меня кто-то крепко прижимается к спине и тихо всхлипывает.

— Господи, — выдохнула Диана, стоило мне осторожно отступить вместе с ней назад. — Я думала, ты не очнешься! Звала, звала, но ты никак не хотел просыпаться.

Я повернулся и крепко обнял ее, ощущая, как она дрожит. Понятно, почему мне было так холодно. На улице декабрь месяц, и несмотря на снег, температура давно достигла минусовой отметки. Я стоял на крыше с босыми ногами, в одной домашней футболке и штанах. Видимо, среди ночи меня понесло сюда прямо из постели.

— Прости, — выдохнул я, касаясь мягких волос. — Дурной сон. Дурацкий тупой сон из прошлого.

— Ты давно говорил с Гришей? — Ди чуть отодвинулась, смахивая с глаз слезы. — Никит, это не шутки. В последнее время ты ведешь себя странно. Вчера чуть не сорвался на охраннике, постоянно конфликтуешь с ребятами на радио и поругался с Ромой из-за какой-то ерунды. Что с тобой происходит?

Я отодвинулся от нее, выпуская из своих объятий, и непонимающе посмотрел. Какого хера она тут мне устраивает? Заботу так проявляет? Раздражение нахлынуло почти так же быстро, как исчезло чувство паники. Захотелось рявкнуть погромче, чтобы отстала.

— Никита, с тобой что-то происходит, — поджала Загорская губы, обхватив себя руками и ежась, будучи в одном домашнем костюме. — Я волнуюсь.

Заебали, волнуются они. О себе пусть волнуется, не я тут пропускаю приемы у врача!

— А за собой следить не пробовала? Думаешь, я не в курсе, что ты на этой неделе не была в клинике? — огрызнулся я, сжимая кулаки. — Сказал же, все хорошо. Лучше займись собственным здоровьем.

Она распахнула глаза шире, ошарашенно приоткрыв рот. Не то чтобы раньше у нас не было конфликтов. Но как-то не приходилось орать на нее. Вот только если по-человечески не понимает. Просил же больше не напоминать про Гришу и вообще про лечение. Все у меня хорошо, нахер в этом опять копаться.

— Мы сейчас говорим о тебе, — видимо, Диана справилась с собой, потому что упрямо взглянула на меня. — Проснулась среди ночи, а тебя нет. Благо сосед, выходивший с собакой, видел тебя. Что я должна подумать?

— О себе я сам подумаю. Без твоей помощи. Мы вроде как трахаемся, а не друг другу в душу лезем, не?

Сказать что-то более мерзкое было нельзя в нынешней ситуации. Загорская вздрогнула, втянула носом воздух и молча развернулась, шагая на выход. Просто ушла, оставляя меня тут посреди террасы, с которой я пять минут назад едва не сиганул во сне.

Нормально так. Любовь, ага.

— Куда пошла? — я пошел за ней, морщась от мелкого мусора, который попадался под ногами. Про промерзшие пальцы вообще можно было молчать.

— Не хочу с тобой говорить в таком состоянии. Позвоню Грише, тебе нужна консультация, — упрямо заявила она, не оборачиваясь и спускаясь по лестнице.

— Какой в жопу Гриша?! Сейчас давай еще сюда всех наших знакомых позовем. Ну, чтобы наверняка! — рявкнул я, попытавшись схватить ее за руку.

Диана поспешила вниз, не желая со мной спорить, и это взбесило сильнее прежнего. Я бросился вперед, игнорируя покалывание в пальцах и боль от мелких порезов на коже. Схватил ее за запястье, дергая на себя с такой силой, что она вскрикнула и пошатнулась. Этот звук заставил меня вздрогнуть. Будто кто-то загасил яростный огонь внутри ледяным потоком воды из ведра.

— Господи, — выдохнул я, осознавая происходящее.

Диана испуганно посмотрела на меня. Точно загнанный зверек, она потерла кожу, покрасневшую от моего прикосновения. Стоило мне придвинуться ближе, Загорская на автомате отступила, едва не рухнув со ступенек вниз спиной. Пришлось действовать быстро. Адреналин разогнал кровь, и я успел схватить ее за талию раньше, чем Диана упала. Кажется, будто это отняло у меня остатки сил.

Опустившись на колени, я тяжело выдохнул, прижимаясь к ней и тихо шепча:

— Прости меня. Пожалуйста, прости.

Я повторял это словно, крепче сжимая Диану в своих объятиях. Медленно, но верно до меня доходило осознание того, что я чуть не натворил. Наговорил гадостей, чуть не причинил вред любимой женщине. И все почему? Потому что сам с собой справиться не могу.

Ничтожество. Какой же я неудачник.

— Тише, все хорошо. Мы обязательно решим это, — услышал я ее мягкий успокаивающий голос. Она осторожно коснулась моих волос, зарываясь пальцами в пряди и ероша их. — Слышишь? Я позвоню Грише, он подскажет.

Если бы это было возможно. Однако Соболев бессилен изменить во мне что-то.

— Я… я сам, — выдохнул я откровенную ложь, стискивая мягкую ткань домашней кофты Дианы. — Правда сам.

— Пообещай, что сделаешь это утром. Хорошо?

В голосе столько надежды и ласки, что мне хочется удавиться от собственного вранья. Киваю, лишь бы ничего больше не говорить. Диана позволяет подняться и обнять себя, тихо мурлыча от удовольствия. Она посмеивается, стоит мне прикоснуться губами к ее шее. Неприятный инцидент стирается из памяти невероятно быстро за тихими словами прощения, обещаниями стать лучше и поцелуями между ними.

Мы прощаем близким многое. Верим в то, что они обязательно постараются ради нас. Живем бесконечными надеждами, будто завтра станет лучше.

Уже стоя посреди ванной и выпивая три белые таблетки за раз, я просто прислоняюсь к зеркалу лбом. От вздоха на поверхности появляется конденсат, на котором вычерчиваю дрожащим пальцем слово «лгун».

Я позвоню завтра Грише.

Вранье.

Обещаю вновь пойти на собрание.

Снова ложь.

Клянусь, Ди, я стану лучше.

И… третий раз обманываю, нарушая собственное правило.

Лучше бы Рома дал мне в тот день сгореть в чертовом доме. Возможно, тогда все стало бы лучше.

Диана все-таки простыла.

Под Новый год, к которому она так тщательно готовилась, в постель ее свалила самая обычная простуда. Началось все с чихов по утрам и ворчания на слишком промозглую погоду, затем начала повышаться температура, заболело горло. Казалось бы, ничего особенно. Все болеют по сезонам.

— Дыхание жесткое. Нужно срочно сделать рентген. С твоим заболеванием это не шутки, — нахмурился Илья, убирая стетоскоп и снимая с указательного пальца Загорской пульсоксиметр. — Мне не нравится твой кашель, Диана. Давно он у тебя?

Я сжимаю горячую кружку кофе, почти не чувствуя, как она обжигает кожу. От волнения сжимается сердце, а рука самопроизвольно тянется к карману. Таблеток нет. Закончились еще вчера, новые купить не успел. Теперь мне приходилось опять ходить на собрания, выслушивать чьи-то жалобы на тяжело протекающий процесс лечения и делать вид, будто все в порядке.

Ничего не в порядке, я хочу свою чертову таблетку.

— Это опасно? — срывается с моих губ вопрос раньше, чем я успеваю его переформулировать. Северов нахмурился, скользнув по мне внимательным взглядом. Пришлось приподнять кружку, дабы скрыть от него выражение своих глаз.

Мне кажется, что он знает. Врач же, они за несколько километров чуют зависимых.

— Да, — не стал отпираться Илья, постукивая пальцем по коленке и вновь поворачиваясь к Ди.

— Это просто простуда. А Никита — паникер, — хмурится она, недовольно поджимая губы.

Ей не нравилось, что я вызвал врача. Отпиралась до последнего, тыча пальцем в гору лекарств на тумбочке. Только они не помогали. Температура повышалась, а облегчение было лишь временным.

— Сейчас очень напряженное время. Осталась пара дней до праздников, кто меня сейчас лечить возьмется? Еще нужно подготовить отчеты, дабы в праздники не пришлось никого вызывать, — прикусив губу, Загорская внезапно содрогнулась и зашлась протяжным кашлем.

Словно по команде, как настороженный пес, я бросился на кухню. Выплеснувшийся из кружки кофе обжег пальцы, однако я вновь ничего не почувствовал. Поставил ее просто на стол, ворвавшись в помещение, и быстро набрал стакан фильтрованной воды. Уже вернувшись в спальню, отдавая Илье, сидящему на краю кровати, свою ношу, заметил покрасневшую кожу.

— Сунь быстро под холодную воду, — нахмурился он, помогая Диане сделать глоток.

— Ага, — и не сделал ничего.