— Ты хочешь отсюда уехать? Мы можем перевести тебя в частную клинику.

Я рассеянно вертел в руках телефон. В больнице запрещалось читать даже «непроверенную» литературу. Она могла нанести вред, а уж о телефонах и смартфонах говорить нечего. Мой сосед Костя каждый день читал толстую книгу русских сказок, лишь бы отвлечься от желания быстрее выписаться. Мы почти не говорили. Только успели познакомиться, сообщить причину попадания в это место, а затем дальше сосуществовали в одном пространстве, почти не пересекаясь.

— Нет.

Рома втянул носом воздух, с силой сжимая кулак. Кажется, я довел его до ручки. Еще бы, ведь их отдых с Аней накрылся по моей вине. Собственно, весь Новый год прошел в беготне по больнице ради меня одного. Приятно, хотя глупо. Лучше бы принесли еще пару-тройку пачек барбитуратов, дабы я мог закончить начатое.

— Может, тебе что-нибудь принести? — задала вопрос уже Аня, кладя свои руки на плечи Ромы и вставая позади него. От ее легких поглаживаний Сташенко чуть расслабился, прижимаясь спиной к своей девушке, будто ища у нее защиты от моего вселенского похуизма в сложившейся ситуации.

— Нет, — вновь ответил я, беспорядочно тыча пальцем в сенсорный экран. Под визги хрюшек я запускал катапульты с птичками, выбивая очки.

Хрю-хрю, ви-и-и.

— Никита.

Бах-бах, хрю-хрю.

— Никита!

«Ви-и-и» — это с визгом полетела моя жизнь куда-то в пропасть. Я вздрогнул, когда Рома со злостью выхватил смартфон у меня из рук, рявкнув:

— Твою мать, ты можешь уделить мне свое царское внимание?!

— Рома, тише, — попыталась привести его в чувство Аня, обнимая со спины Сташенко. — Помни, что говорил Гриша.

Сташенко тяжело дышал, пытаясь привести дыхание в норму. Но мне не хотелось его спокойствия. Пусть орет, чего нет? Вон медперсонал уши греет у стенок, собравшись на скандал. Их все любят. У них тут каждый день бесплатный цирк и экшн в одном флаконе. То домой просятся. То истерику в кабинете врача закатывают. Одна вчера пыталась сбежать из окна на простыне, теперь привязана к кровати и ходит на утку.

Люблю это место. Почти психушка. Только каждый второй знает, где достать спайс по дешевке, и никаких Наполеонов через две палаты.

— Рома, фу, Рома, сидеть, — насмешливо потянул я, намеренно издеваясь. Нет, мне не было стыдно.

Убойная доза лекарств не действовала так, как осознание своей никчемности. Если ты уже на дне, чего еще можно бояться? Я потерял все: любимую девушку, друзей, Федю с Василисой. Теперь оставался последний оплот: человек, заменивший мне несуществующего брата. Которому почему-то еще было на меня не плевать.

— Ты этого не сделаешь, — хрипло выдохнул Сташенко, прикрывая глаза и сжимая Анину руку. Она тоже смотрела на меня. Устало, печально, с какой-то затаенной болью, словно я убивал их своими выходками.

Да бросьте уже, хватит страдать! Жил до этого один, проживу снова.

— Что именно? — поинтересовался я, откидываясь на спинку кожаного диванчика в коридоре.

Мимо проходили пациенты, а за ними — точно военный конвой — медсестры. Я с равнодушием отметил, что сегодня смена Ноны Владимировны — суровой дамы за пятьдесят с копной рыжих крашеных кудрей на голове и неизменной помадой цвета моркови. Она любила орать на всех, кто пачкал едва помытый пол, и ругалась так, что уши в трубочку сворачивались. Пару раз я даже попросил ее повторить на бис.

Подозреваю, она меня ненавидела больше остальных. Не зря вечно величала «паршивой овцой среди молодежи».

— Не выведешь из себя опять. Хоть и очень стараешься, — тихо ответил Рома.

«Нарик? Диана, нарик?! Господи, я говорил тебе, что эти отношения до добра не доведут!»

Егору Загорскому было чем крыть. В тот день, когда я увидел Диану в последний раз, она только молчала. Стояла передо мной такая бледная, измученная болезнью и очень печальная, пока ее брат распинался вовсю в палате. Не знаю, зачем Илья поднял свои связи, чтобы пропустить их ко мне. Я не хотел этого. Не нужно было ей видеть меня таким.

«Зачем?» — тихо спросила она одними губами.

— Потому что я — наркоман. Зависимый, отброс. Не знала? С добрым утром, — сообщил я ей, указывая на дверь.

Гриша приходил после. Не психовал, не орал, наоборот. Целенаправленно выводил меня. Пришлось просить вышвырнуть его из больницы. Дабы не докучал несчастному пациенту. Затем был Илья, а после ребята из центра. Вначале они приходили часто, затем постепенно количество желающих поддержать стало таять. Ничего удивительного, я очень старался. В конце концов, остались только Рома с Аней да Машка, как ни странно. Последняя, кажется, совсем не реагировала на мои излияния.

Но мне все это не нужно. Ничего уже не нужно. Я точно знаю, что как только выйду, опять подсяду на таблетки. Без них снова вижу сны, которые мне не хочется вспоминать днем. Кричу по ночам, пугая до смерти своего соседа, и вырываюсь из ремней, которые удерживают меня на кровати. Теперь шрамы на запястье скрывают уродливые следы, а ломка стала таким привычным чувством, что я почти перестал ее замечать. Эти спазмы уже не вызывают дикой боли, голова не взрывается от малейшего звука. Иногда только прикусываю губу до крови да сую голову под ледяную воду в общей ванной. Становится чуточку легче, меня отпускает, и так до следующего приступа.

— Я не знаю, что делать, — Рома признает свое поражение, и где-то в глубине меня противный голос насмешливо произносит: «Так и знал».

Все сдаются, в итоге это неизбежно. Нельзя бесконечно тянуть со дна всех. Некоторые просто не способны выплыть.

— Тогда прощай, — легко произношу, поднимаясь со своего места.

Я не обращаю внимания на голос Ани, зовущей меня по имени. Впереди длинный коридор со светлыми стенами. На подоконниках цветы, в воздухе пахнет лекарствами и какими-то средствами дезинфекции. Тапочки издают противный писк каждый раз, когда моя нога скользит по гладкому полу.

Они смеются и радостно принимают меня в свои объятия. Дедушка по-родственному хлопает по плечу, а Лена ладонью касается щеки. Всегда рядом, постоянно вместе. И днем, и ночью моя семья находится подле меня. В моей голове, в моем сердце и изгаженной душе. Надо ли мне еще кого-то?

Нет. Каждый заслуживает тех родственников, что заслужил.

— Нянечки пол моют не для того, чтобы его пачкали, — слышу голос Ноны Владимировны. Резко останавливаюсь, оборачиваясь к ней. Она что-то заполняет у стойки, бросив на меня сердитый взгляд.

— Так помоете еще раз, — хмыкаю в ответ, рассеянно шаря по карманам. Туго тут без сигарет, от этого ломка усиливается. Возможно, эти люди вовсе не демоны. Но в моих глазах это место лучше всего сейчас походит на маленький филиал Ада.

— Засранец, — цедит Нона Владимировна, а я ответ громко смеюсь.

К вечеру погода за окном портится. Метель бросает комья снега в стекла, а непроглядная тьма лишь местами освещается желтым светом уличных фонарей. Отбой объявили почти час назад, поэтому я просто сижу в темноте на подоконнике, прижавшись к холодному стеклу, и разглядываю улицу. Костя причмокивает во сне, беспокойно мотая головой и шурша одеялом на скрипящей кровати. Удивительно, но еще никто не явился, чтобы согнать меня с насиженного места и привязать к бортикам до утра. Пользуясь иллюзией свободы, осторожно крадусь в темноте мимо двух пустых кроватей, на которых в скором времени обязательно кто-нибудь поселится.

Свет в коридоре горит только в дальнем конце, где находится комната отдыха медперсонала. Оттуда доносится шум телевизора, сегодня дежурит Нона Владимировна, а она большая поклонница музыкальных телешоу на федеральном канале. Мои руки начинают трястись, приступ ломки приближается вместе со звоном в ушах и смехом родни рядом. Они скалят зубы и ждут от меня какой-нибудь выходки.

Не дождутся. Мне бы только немного воздуха, больше пространства. В палате я просто задыхаюсь.

Знакомая дверь в ванную комнату приоткрыта. Это странно, потому что обычно на стойке хранится ключ, и его еще нужно выклянчить у медсестер. Часы посещения строгие, внутри, кроме душевой, только брусок мыла и ничего колюще-режущего, поэтому тихий звон заставляет меня замереть. Осторожно касаюсь ручки.

Я не знаю, зачем иду туда. Мне бы сейчас в палате сидеть, как несколько дней подряд. Просто дождаться утра, когда ночные кошмары отступят, а солнечный свет разгонит ночные тени. Я больше не буду видеть бледное лицо Блажены перед глазами, которая с ужасом и страхом смотрит на меня. Забуду на время слезы в глазах Дианы, рыдающую на груди ее разъярённого брата. Такую беззащитную, совсем слабую.

Я едва не убил одну девушку, и постепенно разрушаю другую. Лучше, когда меня нет, просто не станет в их жизни.

— Хочешь оттянуться? Отменный Гаррик*, моя детка принесла, — передо мной парень из соседней палаты. У ног пара пакетиков с белым порошком, в руках третий. Он втягивает жадно носом, шумно сморкаясь. Худой настолько, что больничная пижама на нем просто висит, словно на вешалке. Его должны были выписать завтра, но, похоже, случится это нескоро. Глаза стеклянные, взгляд рассредоточен. Еще пара вдохов, и можно будет звать сюда команду реаниматологов.

Где он достал наркоту? Здесь строгий контроль, проверяют даже чертовы продукты!

— Что пялишься? — голос мгновенно становится злым, едва он замечает мое разглядывание и чрезмерно долгое молчание. Похоже, я уже ему не дружок на вечеринке, которому можно предложить дозу. — Ты из барбитурщиков, да? Это к тебе та телочка с отменными сиськами приходила?

Меня передергивает от его слов. Где-то в глубине зарождается знакомое чувство ненависти. Хочется раскрошить ему череп о плитку. Все равно же сдохнет, зачем такого спасать?

«Убей», — шепчет коварный голос на ухо.

Пелена застилает взгляд, а боль в мышцах становится сильнее. Пальцы дрожат, стоит мне сделать шаг вперед.

— Эй, ты че? Сука, отойди нахер! Мое! — шипит этот отброс, сгибаясь над маленькими пакетиками героина.

Просто схватить за шею и сломать ее. Она такая тонкая, ничего не стоит. Станет легче, точно. Голова перестанет звенеть, во рту появится влага. А еще он ответит за свои мерзкие слова в адрес Дианы. Подлая, гнусная крыса.

«Давай же», — вновь подстёгивают голоса.

Крысеныш подскакивает, роняя на пол мыльницу со стуком. Мои руки почти дотянулись до его шеи, но замирают всего в нескольких сантиметрах. Я вижу страх, несмотря на его состояние, он боится. Наркотики еще не успели затуманить разум окончательно, и он дергается в сторону, пытаясь сбежать. Только вижу я не этого парня, а Блажену.

Ей больно, она плачет и пытается отчаянно дышать.

— Какого черта тут происходит?! — раздается крик Ноны Владимировны, и одновременно парня накрывает доза героина. За секунду из испуганного задрота он превращается в дикого зверя, готового убивать. Особенно, когда медсестра замечает злосчастный пакетик в его руках.

— Ах ты ж…

— Убью! — истерично орет наркоман.

Несмотря на общую слабость, я ориентируюсь довольно быстро. Успеваю перехватить парня раньше, чем он бросается на испуганную медсестру. Держать его еще сложнее, чем Машку в озере в тот день. Его колотит, несколько раз в истеричном припадке он бьет меня затылком по лицу. Больно, кажется, разбит нос и кровь течет по подбородку.

— Позовите кого-нибудь на помощь! — рявкаю я, но медсестра и без меня знает, что делать. Она мгновенно исчезает.

Вот только не успеет. Неведомая сила, подаренная этому психу наркотиками, отбрасывает меня к стене. Резкая боль в голове выбивает воздух из легких. Удар такой силы, что мой череп в буквальном смысле, трещит по швам. Сознание меркнет, когда я вижу парня, бегущего в сторону выхода.

Да еб твою мать, даже тут спокойно пожить не получается.

В себя прихожу от противного травяного запаха. Голова болит, в ушах звенит, но, кажется, приступ ломки немного отступил. Я уже в палате, на постели, в окружении половины медперсонала больницы. Кости рядом нет, стены вокруг буквально ходят ходуном. Надо мной склонился врач, а рядом Нона Владимировна хмурит свои густо накрашенные брови совсем не в тон цвету ее волос.

— Ну вот, очнулись, молодой человек, — как-то чересчур радостно сообщает мне дядя доктор. — А мы уж подумали — все, потеряли парня.

— Вадим Петрович, опять ваши шуточки, — жалуется кто-то из толпы.

— Да лучше бы все, — выдыхаю с трудом, морщась от яркого света. Хочу спросить про парня, куда его дели, где наркотики взял, что с бабкой будет. Я уже привык к этой рыжей вредной старухе, она на меня смотрит правда странно. С добротой, что ли?

— Я тебе дам все, — грозит мне пальцем Нона Владимировна, тяжело вдыхая. — Это же надо в мою смену такое «счастье». А ты лежи. Надо рентген сделать, вдруг сотрясение…