Стоя на кухне, я услышал шаги позади себя. Нетрудно догадаться, кто пришел. Катя — супруга Загорского — сейчас с Дианой была в спальне. Они болтали о какой-то ерунде, пока остальные помогали сервировать стол. Гриша сегодня проводил время с семьей, Блажена уехала к родителям куда-то в другую область. До этих праздников я как-то не задумывался о ее семье. Аня радостно щебетала о новом рецепте салата, дразнила Рому и громко хохотала. Филатову было слышно на всю квартиру. Илья с Лерой и сыном должны были приехать только завтра, а Федя с Василисой хоть и остались в приюте, уже успели получить свои подарки. Заведующая по-прежнему не разрешала брать их к себе хотя бы ненадолго — строгие правила.

— Хочешь поссориться? — устало спросил я, доставая очередную партию тарелок. Этот праздник мне никуда не уперся, но точно не хотелось скандала. Не нужен он сегодня ни мне, ни Ди, хоть последний месяц мы с её братом сосуществовали мирно.

— Прости.

Моя рука замерла у дверцы подвесного шкафчика. Мне показалось, что я ослышался. Оглядываясь на стоящего в дверях Загорского, я повернулся к нему и сжал края стола пальцами до боли, стараясь унять учащенное сердцебиение.

— Ты справляешься с этим лучше меня, — махнул он рукой, продолжая говорить. — Продолжаешь улыбаться, смеяться, говорить ей комплименты. Я не… — Егор запнулся, затем с трудом втянул носом воздух. Привалившись к косяку, Загорский закрыл ладонями лицо и сполз по нему на пол.

— Не могу, — прошептал он.

Хочешь подобрать слова, а не можешь. Их просто не существует, правильных, точных. Чтобы раз, и человеку полегчало. Нельзя по щелчку пальца или двумя короткими фразами заделать огромную дыру в сердце, которая с каждым днем разрастается. Поэтому у меня не нашлось для него ответа. Даже самого дурацкого.

Я запомнил в ту ночь взрывы салюта в ночном небе и холод от снежка, брошенного Аней мне за воротник. Громкий смех Ромы, что улыбался впервые так искренне и широко. Забавные программы по федеральным каналам, «Голубой огонек», знакомые старые фильмы, запах мандаринов и песни, которые мы пели абсолютно фальшиво.

Крики детей Гриши, позвонившего поздравить нас, и лай Бублика, когда Блажена напомнила о себе.

— Все будет хорошо, — сказала она ласково.

— Конечно, — ответил я, передавая смартфон дальше по кругу.

Рассвет утром первого января показался особенно красивым. Ни скрип колес инвалидного кресла по снегу, ни ужасный холод не испортили впечатления. Народу немного, не считая детей, играющих во дворах с первыми лучами, пока родители отходили от гулянок. Местами валялись целые куски мишуры, остатки конфетти и брошенные елочные ветки с использованными хлопушками.

Люди такие люди. Понимаю, праздник, но зачем гадить, где живете?

— Красиво… да?

Я отвлекся от осмотра пострадавшей территории и прищурился. Ладони легли на плечи Дианы в удобном пуховике. В отличие от нее, я шапку натянуть не удосужился, а она закутана под пингвина.

— Неплохо, — хмыкнул я, наклоняясь и поправляя Дианин шарф. Затем обошел кресло, приседая перед ней на корточки. Только на меня Ди не смотрела, больше её интересовала улица. Будто она пыталась запомнить, зафиксировать в памяти.

— Буду скучать, — пробормотала она с трудом, затем перевела на меня взгляд. — Я была счастлива.

Я улыбнулся, заключая в замок своих пальцев ее руки в мохнатых варежках.

— Впереди еще целая праздничная неделя, — хмыкнул я, — можно Новый год устраивать хоть каждый день. Придумаю сопливый пост с поздравлениями.

— Конечно.

Она с трудом улыбнулась, подаваясь вперед. Шапка слетела с волос Ди, когда я поцеловал ее, зарываясь пальцами в длинные волосы. Этот момент мне тоже врезался в память. Лимонный вкус после утреннего чая и морозный воздух. Я ничего не сказал — все слова вымело из головы. Она тоже промолчала, потому что иногда это просто не нужно.

В тот день белый цвет казался особенно мерзким, а запах лекарств въелся в кожу. Спустя почти три месяца Дианы не стало. Она умерла, как положено, среди многочисленных приборов, будучи подключенной к аппарату искусственной вентиляции легких. Такая банальная, скучная смерть под бдительным присмотром медперсонала.

Тридцать первого марта меня тоже не стало. Где-то там, среди унылых стен и бесконечного потока пациентов, мое время закончилось. Стрелка часов остановилась: ни кошмаров, ни страха, ни видений, ни эмоций — ничего не осталось.

Никита Воронцов больше не хотел бороться.

Глава 45 

Есть что-то мистическое в моменте, когда гроб опускают в землю. Вот был человек, затем не стало. Посреди кладбища, утопая ботинками в месиве из грязи и талого снега, ты смотришь в эту яму — она засасывает тебя, зовет шагнуть следом.

Дурацкая традиция — бросать ком земли напоследок. И цветы эти: Диана не была фанаткой хризантем, да и гвоздики ей никогда не нравились. Она называла их «похоронными», каждый раз морщась от взгляда на букет. Венки, букеты и красивая фотография, где запечатлена её солнечная улыбка, так дисгармонирующая с мрачной погодой и плачем позади.

— Никита? — я ощутил прикосновение к своей руке и поднял взгляд на Романа.

Обеспокоенное выражение лица и тревога в голосе меня нисколько не трогали. Он чуть крепче сжал мое запястье, пока я стоял у самого края могилы, разглядывая лакированную крышку гроба. Мне вдруг вспомнилось, какая она сегодня красивая. На ней любимое платье, туфли, только платок на голове никуда не вписывался. Говорил Егору, что все эти суеверия и традиции ерунда.

— Я в порядке, — напротив стояла Лена, улыбаясь и поднимая бокал шампанского. Нам есть что праздновать. Раньше я не понимал, что значит умереть.

— Не думаю, — поджал Сташенко губы, оглядываясь вокруг. Кладбище на него навевало не самые приятные мысли, ничего удивительного. — Понимаю твое положение, знаю, каково это.

— Знаешь, — эхом повторил я, продолжая разглядывать унылый пейзаж вокруг. Весна вроде, почему деревья никак не оживают? Где первые листья, солнце куда спряталось?

— Сейчас будет трудно, больно и…

— Ром, — прервал я его рассуждения, кладя ладонь на плечо и похлопывая осторожно. — Все нормально. Я не напьюсь таблеток. Честно-честно. Это слишком долгий процесс, мне бы побыстрее.

Моя улыбка, видимо, похожа на оскал, он вздрогнул и прищурился. Не особо поверил, однако я сказал правду. Не собираюсь возвращаться к наркотикам. Эффект от них весьма преувеличен. У меня вот не получилось ни умереть, ни кайф получить. Печально, даже в этом я провалился.

— Никита, — хмурится Сташенко, вновь пытаясь достучаться до меня. — Ты не в себе. Тебе нужна помощь.

Слушать дальше не хотелось, поэтому я отступил от него к насыпи, напевая под нос:

— Только волки, только совы по ночам гулять готовы.

Взял горсть влажной земли и подошел к вырытой яме.

— Рыщут, ищут, где украсть. Разевают клюв и пасть. Ты не бойся, здесь кроватка. Спи, мой мальчик, мирно сладко.

Бух, и ритуал выполнен. Хлопки призраков прошлого, невидимых для остальных, сопровождали меня до Ани, стоящей с красными, опухшими глазами. Она открыла рот, желая выразить словами чувства, но поперхнулась и беззвучно заплакала. Дальше Лера с Ильей, которые выразили какие-то слова соболезнования, ребята из центра, по очереди, обнимавшие меня. Где-то там Егор с Катей: к ним подходить не стал. Со смертью Дианы наше хрупкое перемирие рухнуло в необъятную пропасть недопонимания и бессознательной ненависти. Только вчера Загорский кричал, кидался обвинениями и требовал моего отсутствия.

Последней оказалась Блажена. Она стояла поодаль, не считая Соболева, и грустно смотрела на то, как выполняют свои обязанности гробовщики — закапывают могилу. Чем ближе я подходил к ней, тем сильнее хотелось оттолкнуть, когда Солнцева подошла первой, заглядывая мне в глаза, словно ища там что-то.

— Скажешь, что соболезнуешь, денег больше не получишь. Соперницы нет, можно не притворяться добренькой, — не дал ей вставить хоть слово. Во взгляде Блажены мелькнула боль, отчего мне стало чуточку приятнее.

Ты же любишь меня? Страдай, прочувствуй мое состояние.

— Зачем ты так? — прошептала она, отступая от меня на шаг.

— Потому что никто больше не поймет, — ответил ей, отворачиваясь и идя в сторону выхода по дорожке, меж мраморных плит с фотографиями незнакомых людей.

«Вряд ли Солнцева теперь придет хотя бы в гости. Не мазохистка же», — подумал я на автомате, слыша радостный смех позади себя.

— Согласись, это был неизбежный исход, — попыталась вставить пять копеек тетушка, но мне абсолютно все равно. Лену это очень злило. Она топнула ногой и цыкнула от ярости. Будь у нее возможность, перевернула бы все кладбище в приступе истерии.

— Нам надо поговорить, — дорогу мне преградил Гриша. На нем черное пальто в тон пиджака, край которого виднелся в распахнутом вороте. Он принес Диане красные розы, явно рассчитывал порадовать.

— Конечно, — согласился я без споров, замечая складку меж Гришиных бровей. — Сегодня или завтра?

Он внимательно посмотрел в глаза, будто анализируя и разбирая на атомы, чтобы получше изучить. От перенапряжения дернулась мышца у него на щеке, затем Соболев с шумом выпустил воздух из легких. Я знаю, к какому выводу ты пришел. Не нужно долго копаться в голове, задавать наводящие вопросы и делать выводы по тестам. Я не чувствовал ни рук, ни ног — собственное тело стало чужим, оставляя меня безмолвным наблюдателем со стороны.

— Будет ли толк от этого, — задал Гриша вопрос, получая в ответ улыбку.

— Не-а, но пробовать никто не запрещает, — хмыкнул я.

Поминать умершего — тоже глупость. Десятки посторонних людей пьют, едят, желая мягкой земли покойному и потребляя алкоголь в немеренном количестве. Наши с Дианой коллеги, друзья и знакомые собрались в уютной столовой, где не было ни пафосного интерьера, ни резных стульев. Стандартный набор для поминок: картошка, котлеты, оливье, голубцы, конфеты, блины.

Я продолжал наблюдать за действиями других, изредка позволяя доливать себе в рюмку немного водки, а затем выливал ее в стопку своего соседа — коммерческого директора радиостудии Дианы. До тех пор, пока он не рухнул лицом в тарелку и не захрапел.

— Господи, Лешка — настоящая свинья, — процедила Наташка, помогая другим парням вытащить несчастного из-за стола. — В такой день нажраться!

Она бросила на меня несколько извиняющихся взглядов, но я только кивнул. К концу дня энергия организма истощилась, хотелось вернуться домой и лечь в кровать. И когда народ начал потихоньку отчаливать по домам, я с радостью ухватился за возможность уехать. Только не Ромой и остальными, кому сегодня хотелось утешить несчастного мальчика с разбитым сердцем. Уж лучше с коллегами, половине из которых не было никакого дела до меня и моих чувств.

— Эй! — позади хлопнула дверь салона автомобиля Стаса. Возмущенный ведущий новостей обернулся вместе со мной, рассматривая невозмутимую Машку вместе с Гришей.

— У меня машины нет, а такси ждать долго, — беспечно улыбнулся Соболев на возмущение Касаткина. — И даму в беде не оставишь.

— Да, автобусы нынче ни к черту ходят, станция метро от моего дома далеко, — поддакнула Городецкая.

Такая банальная отмазка, я ведь знал, что едут они не домой. Собирались прокатиться вместе со мной до квартиры, дабы убедиться в моем здравомыслии.

— Так куда везти всех? — пробурчал Стас, сжимая руль и явно мысленно подсчитывая расходы.

— Ко мне, — ответил я, расслабляясь и откидываясь на спинку кресла, закрыв глаза. — Это группа поддержки.

Стасик рассмеялся, подумав о шутке. Невдомек ему, что в юморе подчас правды больше, чем в обычных фразах. Ведь они действительно прокатились со мной до элитного жилого комплекса, где я бывал крайне редко. Мы с Дианой жили у нее, а теперь пришло время возвращаться в родные пенаты, оставляя часть вещей там, в прошлом. Не хотелось их забирать, пусть Егор выкинет или сдаст. Вряд ли понадобятся.

— У меня ничего нет, не успел купить, — пробормотал я, отпирая дверь. Вахтерша у нас сменилась, минут пять искала меня в списке жильцов и проверяла данные. Из ФСБ, что ли, вызвали? Откуда, по ее мнению, у меня ключ?

Внутри пахло свежестью — постаралась клининговая компания, явно вызванная Ромой. В коридоре я заметил сумку, значит, вещи он с Аней забрал сам, не согласовав со мной. Получается, Егор желал избавиться от всякого напоминания обо мне в квартире сестры. Что же, я не в обиде, ему сейчас тяжело. Дианы нет, родителей тоже, осталась лишь Катя и бесконечная череда воспоминаний. Я для него — источник боли, ненавистная часть всего этого. Тем более он прав насчет вины. Без меня Диана прожила бы дольше и гораздо счастливее.