Яна Мелевич - Разрушающие себя

Так проще и легче. Никто тебя не жалеет, не пытается забраться в самые темные уголки, выворачивая их наизнанку. И только Солнышко с упрямством робота-пылесоса бьется в дверь чулана, постепенно вытягивая всю мерзость через узкие щели.

— А я сегодня идиота встретила, — меняет она тему и за это мне хочется ее обнять. Знает, когда нужно остановиться.

— Ты пригласила его на свидание? — подкалываю, ибо знаю, что у Солнышка все очень кисло на личном фронте.

Нестандартным девочкам живется сложно. Особенно тем, у кого нарушение пищевого поведения.

— Еще чего, он меня жирной обозвал!

— Надо было дать ему в глаз, — хмыкаю, стряхивая пепел на пол, и вытягиваю устало ноги, бросив взор на часы. Хватит еще на одного балбеса в эфире, затем домой. Возможно, сегодня я посплю. Но оно не точно.

— Зачем? Возможно, у него в жизни тоже не сложилось. Надо уметь прощать людей. Ведь иногда они удивляют, — прикрываю глаза, вслушиваясь в эти хрипловатые нотки.

Ее голос кажется знакомым. Может, это потому, что я слышу его каждый четверг по ночам в наушниках. Здесь нет никакой романтики, просто она умеет быть гибкой и понимающей одновременно. Солнышко ничего не ждет взамен на свои действия — она просто такая… добрая, что ли? Не знаю, может, этот мир еще не рухнул благодаря им.

Девочка, простившая своих обидчиков, что травили ее всю жизнь. Ни на кого не держит зла и всегда находит слова утешения. Кто ты такая? Святая или просто блаженная?

— …И я подкинула ему подарок!

— Бомбу замедленного действия? Солнышко, да ты жестока, — хохочу, слыша удар ноги по двери и рычание:

— Все, песня заканчивается. Вставай, и завяжи наконец свой длинный язык. Или найди ему хорошее применение!

— Какая ты пошлая… Раз так ставишь вопрос…

— Никита!

Машина гонит по проспекту, а из динамика доносится унылая музыка. Не то Моцарт, не то Шопен — у Ромы просто кошмарный вкус, нафталином попахивает. Бла-бла-бла, это же классика. Бла-бла-бла, Никита, приобщайся к прекрасному.

— Знаешь, ты мог хотя бы предупредить. Представляешь, как я волновался? Позвонил Грише, разбудил Илью, а ему сегодня на смену…

Сташенко продолжает читать нотации, внимательно следя за дорогой. Аня — его единственная слушательница. После второго круга о моем непомерном эгоизме перестал его слушать и разлегся на заднем сидении: ноги в открытое окно, под головой — пакет с какими-то шмотками. Наконец Рома смотрит в зеркало заднего вида и заводится вновь, как трактор «Беларусь».

— Вытащи ноги из окна!

— Ага, — лениво отзываюсь, продолжая отвечать на кучу нервных сообщений Тима в ВК.

Тим: «Маша пропала. Не можем ее найти».

Откинулась поди или в ломке бьется. Зачем ее искать, сама приползет. Или нет, если дойдет до ближайшей станции «Смерть» без пробок и приключений.

— Никита!

— Слушаю тебя, дорогой, — продолжаю игнорировать вопли Ромы.

Хочу спать, пару таблеток и хотя бы пять часов провала в памяти без привычных кошмаров. Не хочу ничего решать — я сегодня безответственная скотина. Впрочем, я всегда такой, не вижу поводов меняться. Солнышко перед уходом попросила быть добрее: никому не вреда ни приношу — делаю доброе дело.

— Никита, — рычит сквозь зубы Сташенко, и в нашу «милую» беседу вмешивается Аня. Она приподнимается, удерживая ремень безопасности, и шепчет что-то на ухо Роме. Ее прикосновения — магия. Он затихает, нервно дергает головой и шипит:

— Ладно, говори с ним сама. Меня он вообще не слушает!

Ничего, я никого не слушаю. Кредо у меня такое.

— Никит, — мягким голосом зовет Филатова, и я поднимаю голову. — Пожалуйста, убери ноги и сядь нормально. Это очень опасно.

На секунду наши глаза сталкиваются в безмолвной борьбе. Серо-голубой взор на секунду вновь относит меня к воспоминаниям.

Она очень похожа на мою мать. Не знаю, с чем связано такое сходство, но слишком многое в Ане ее напоминает. Те же русые, почти серебристые волосы, глаза, форма губ и прирожденная хрупкость. Такая тоненькая, что можно запросто переломить пополам. Когда мы встретились впервые на какой-то пьяной вечеринке, мне хотелось свернуть ей шею. Под ударной дозой алкоголя и барбитуратов я мечтал о том, как сожму пальцы и услышу хруст позвонков. Или окуну ее головой под воду в ванной, топя, пока не захлебнется.

Вот только они абсолютно разные. Ни голос, ни манеры, ни характер — хоть сейчас Анька ведет себя воспитанно и по-взрослому. Куда больше соответствуя статусу девушки взрослого мужчины. Они с Ромой друг другу подходят. Она делает его счастливым, а он снова учится любить. И всех вокруг, в том числе меня.

— При условии, что это нытье закончится, — киваю на возмущенного Ромку и сажусь нормально, доставая сигареты. Опять пачка за день улетела, да что же такое.

Тим: «Нашли, она была дома. Заперлась с героином и пыталась ширнуться. Успели».

Пф-ф-ф, вообще пофиг. Набираю сообщение в чат, которое снова не понравится другим.

Никита: «Надо было еще полкило дури подкинуть, чтоб наверняка. Один раз и все. Мементо морэ — моментально в море».

Чат взрывается всеобщей истерикой. Особенно психуют дамочки и неуравновешенный молодняк. Хмыкаю, наблюдая за потоком оскорблений в свою сторону, но ни одно не достигает цели.

Руслан: «Циничный ублюдок».

Карина: «Свинья ты, Воронцов!!! Сам недавно был таким же!»

Ира: «Для тебя люди ниже социальным статусом вообще никто?! Кем ты себя возомнил?!»

Вместо ответа отправляю картинку со средним пальцем, а после закрываю приложение, прикрывая глаза и прикуривая сигарету. Дым постепенно заполняет салон, поэтому приходится открыть окно и смотреть на мелькающие дома с живыми оранжево-желтыми огоньками. Где-то там семьи вместе ужинают, парочки целуются и занимаются сексом, кто-то вовсе в одиночестве дрочит на порнушку в интернете под пельмени. Не мир — сказка.

Все эти люди живут иллюзиями и лживыми идеалами, которые им навязывает общество. Мы все ими живем. Притворяемся, что нам есть дело до других и пытаемся сочувствовать кому-то в его горе. Вранье. И Ромино отношение — это тоже ложь. Он себя таким образом пытается оправдать, вылечить. Типа помогу убогому парню, которого спас тогда из пожара от сумасшедшей тетки — буду героем и рыцарем. Утешу свое внутреннее «я», положив на алтарь свою жизнь во имя спасения убогих.

— Никита?

Я не слышу тебя, извини.

— Давай, пожалуйста, договоримся, что отныне ты не станешь так резко пропадать? Мы очень за тебя волнуемся, — вновь заводит свою шарманку Рома, едва мы въезжаем во двор моего дома. Хмыкаю, тушу сигарету о ладонь, отчего Анька морщится словно от боли, и хватаюсь за ручку.

— Конечно-конечно. Сыграем в семью, будем пить в обед чай с печенюшками, а по вечерам делится секретиками, — ерничаю, распахивая дверь, выбираясь в прохладу ночи.

— Воронцов! — снова заводится Сташенко, сжимая руль и выглядывая из машины. — Куда ты пошел? Я не договорил!

Поворачиваюсь у подъезда и, разведя руки в стороны, пожимаю плечами.

— Просто брось меня уже. Все, баста, Сташенко, — кричу ему, хохоча и задирая голову, пока меня освещает фонарь под навесом. Соседи наверняка уже перекрестились три раза и вызвали полицию. Кто-то еще не спит, всяко наблюдает за моей истерикой.

— Я наркоман, порченный товар, плохой мальчик. Аларм, беги, иначе девушку у тебя отобью, — машу на прощание рукой, игнорируя крики в спину.

Лишь в подъезде, где пахнет моющим средством и тихо шумит телевизор в подсобке вахтера, сползаю по стенке. Ткань футболки шуршит от соприкосновения с шершавой стеной. Дом у нас элитный: не страшно сесть на пол или к стенке прислониться. Ни оплеванного лифта, ни загаженных углов. Поэтому без опаски устраиваюсь на холодном бетоне, вытягивая ноги, и достаю из смятой пачки последнюю сигарету, разглядывая ужасающую картинку — рак легких. Какая гадость, никакой эстетики.

Так бы и собирал пыль с пола, пока меня внезапно не накрыла маленькая тень. Кто-то настойчиво тянул за рукав, будто пытаясь поднять. Открываю один глаз, затем второй. Спутанные светлые волосы и испуганные большие глаза на худом лице.

— Ты мешаешь мне морально разлагаться, — бурчу, игнорируя попытку поднять меня. Девочка молчит, губы сжаты, но с упорством носорога она толкает меня в бок и знаками выказывает беспокойство.

— Ну что опять? — закатываю глаза, позволяя девчонке прижаться крепче, и утыкаюсь носом в светлую макушку, когда Васька забирается мне на колени, продолжая сжимать хлопковую ткань.

— Она опять не ложилась, тебя ждала. Ты где шастал вообще?!

Не люблю детей. Никаких. Ни подростков, ни маленьких пупсов, точно из магазина игрушек. Они гадят, орут и постоянно что-то требуют. Вот прямо как сейчас. На меня в упор недовольно смотрит Федька Соколов — сын Аллы. Год назад я дал ей шанс выбраться из наркотического болота, которое засасывало ее все глубже. Точнее, вначале предложил купить у нее сына. Шутки ради, нужен мне какой-то сопляк — сдал бы в ближайший приют. Но она отказалась, согласилась на лечение.

Тогда я впервые поверил, что человек может все. Возможно, чуточку больше. Только не справилась, не смогла — очередная ломка стала отправной точкой, и спустя три недели лечения Аллу нашли мертвой. Так бывает, это жизнь. Кто-то умирает, кто-то живет — дети становятся сиротами, как Федя. Он просто сбежал из приюта после оформления и долго бродил по городу, пока его не нашли спустя неделю. А с ним была молчаливая глухонемая девочка. Оба грязные, худые и с несчастными глазами, как у того щенка. Фу.

Ненавижу детей. Честно.

— Сдам вас обратно.

— Месяц уже обещаешь, — иронично ответил мелкий, разводя руками.

— Прямо завтра и сдам. Вы у меня как бы незаконно, — пожимаю плечами и слышу тихое дыхание. Ну, блеск, мелочь на мне заснула.

— Так заплати кому надо — денег куры не клюют, — у Федьки ни стыда, ни совести. Вообще без комплексов парень. Всего-то несколько месяцев назад в трубку ревел, просил маму найти и спасти.

Я не знаю, зачем продолжаю их кормить, одевать и пытаться что-то там вырастить. Мне не нужны ни эти дети, ни любые привязанности и отношения. Я не добрый самаритянин, даже собаку себе не взял. Тем более просто ужасный опекун, который заказывает на дом пиццу и беззастенчиво эксплуатирует детский труд — они постоянно убирают в квартире мой хлам. Бывшему наркоману никто не доверит детей, даже обычную опеку. Осенью их нужно отправлять в школу, подыскивать специальный класс для Василисы — настоящее имя которой я до сих пор не знаю, это Федя ее так назвал, — решать кучу проблем.

Есть соцопека. Есть приюты и места. Где о таких детях позаботятся лучше меня.

— Ты долго будешь умирать на полу подъезда?

— Вечность.

— Ладно-о-о… тут просто соседская овчарка где-то нассала…

— Отберу зефирных мишек.

— Всем скажу, что ты педофил, — фыркает Федя и, задрав нос, шагает в сторону лифта, крикнув по дороге:

— Ваську донеси, у нее режим!

И с каких пор мною командует восьмилетний сопляк?

Забавная ситуация в нашей стране с женщинами за тридцать — они через одну пытаются показать миру свою циничность, однако выходит из рук вон плохо. Половина или разведена, или находится в несчастливом, давно изжившем себя браке. Несчастные, озлобленные и… неудовлетворенные.

Одна такая голодными глазами смотрит через стол в конференц-зале, истинная «принцеждалка» и мисс «янетакаякаквсе». Она тяжело дышит, периодически хватается за стакан и отчаянно пьет воду, все сильнее отдергивая ворот своей полупрозрачной блузки. Вокруг серьезные мужчины, наш новый спонсор — Вадим Сафронов — пытается не скосить глаза и нервно дергает ножкой под столом.

Улыбаюсь, прикусывая указательный палец, и наблюдаю за этой картиной. Женщинам за тридцать в хорошей форме и с деньгами не нужны твои деньги. Романтика тоже стоит далеко не на первом месте, хотя в душе она жаждет быть девочкой не на раз. Рано или поздно любая, даже самая ретивая, начинает задумываться о серьезности твоего отношения к ней. Рената Литвинчук пока об этом не думает. Зная, как воздействует на мужчин постарше вокруг, отчаянно косит взгляд в сторону меня. Рома-то ей не доступен — у него бабочки в груди, цифры в ушах и вата вместо мозгов. За мужское достоинство его сейчас крепко держит Анька, поэтому Сташенко весь в делах и обсуждает сумму вкладов.

— Мы проведем благотворительную акцию…

Хватаюсь за край стола, заметив, как дергается будто от разряда тока Рената. В принципе, нигде внутри меня не ёкает, но эта игра в гляделки доставляет удовольствие. Приятное времяпрепровождение с последующими возможностями на вечернее развлечение. Все лучше, чем спать и видеть кошмары. Сегодня они вернулись под утро обрывками, поэтому мне нужна разгрузка.