— Я бы хотела, чтобы у меня была вечность.

— Не хотелось бы жить так долго, — мрачно отзываюсь, поежившись. — Мне хватит и средней продолжительности.

— Ты просто спишь, Никита. Спрятался в раковину и не желаешь выходить, — смеется она тихо, а затем внезапно кричит:

— Лови! — и срывается вниз, едва не доводя меня до инфаркта.

Ткань раскручивается так быстро, что я едва успеваю оказаться рядом и подхватить ее раньше, чем она падает. Вместе мы оказываемся на полу манежа. Я на спине, считая цветные круги перед глазами, а Диана сверху, наклоняется, внимательно всматриваясь в мое лицо и улыбаясь.

— Точно больная, — сипло выдыхаю, раскинув руки и внезапно начинаю смеяться. — Окончательно чокнулась!

— Зато тебе весело, — хмыкает она, поднимаясь, протягивая мне руку. — Пойдем. Это не страшно.

Я секунду раздумываю над ее словами, после чего хватаюсь за тонкое запястье, поднимаясь на ноги. К черту все, сам же решился на эту безумную поездку.

— А теперь-то что?

— Теперь будем тренировать твое тщедушное тельце, мой мальчик!

Вы когда-нибудь пытались поднять собственный вес в воздух без подготовки? И не пытайтесь, помрете на первых попытках. Мне кажется, руки так не болели даже после двух часов занятий в спортзале, который я иногда посещаю для поддержания здоровья и формы после лечения от зависимости. Пытался исполнить хотя бы «вис» или, упаси Боже, «шпагат», и меня чуть не порвало на десяток страдающих Никитосов. На этих чертовых полотнах я больше напоминал бьющегося в истерике жирного неуклюжего пингвина, пытающегося улететь на юг, чем виртуозного гимнаста. Два раза сам себя чуть ими в мумию не замотал и с десяток раз упал, попросту не удержавшись даже двадцати секунд в воздухе.

Она считала. И смеялась, подбадривая внизу. Учила, подталкивала и снова хохотала, обходя мое изнеженное нелетающее тельце, безвольно валявшееся на полу.

С меня сошло десять потов и вытрясло остатки мозгов. И это всего-то за пару часов такой тренировки. Я даже не понял, в какой момент зал наполнился незнакомыми людьми. Поначалу они удивленно на нас косились, затем подходили здороваться, и каждый из них не преминул пошутить:

— Новичка учишь, Ди? Эй, пацан, давай, держись. Мы в тебя верим.

На пассажирское сиденье машины Дианы я не сел, а упал. Бутылка холодной воды была прижата к груди, но дрожащие пальцы даже не могли повернуть крышку, чтобы открыть ее. Загорская — я, наконец-то, узнал ее фамилию! — посмеивалась, забрав минералку, и с шипением открыла, подавая живительный напиток, от вкуса которого я буквально застонал.

— Вижу, тебе понравилось, — улыбнулась Ди, складывая на руле руки и внимательно наблюдая за тем, как я пью.

— Ненавижу тебя, женщина-дьявол, — бурчу в ответ, пытаясь отыскать в своей пустой голове хотя бы одну умную мысль. Ничего.

Организм так устал, исчерпав все ресурсы, что нервная система просто объявила внеплановый выходной. Типа завтра приставай со своими проблемами, сегодня я уже не онлайн.

— Куда тебя подбросить?

Она не задавала типичных вопросов, вроде: «Понравилось ли тебе? Хочешь еще?».

Скорее всего, ответить сейчас я бы не смог при всем желании. Во-первых, очень устал. Во-вторых, не слишком хотелось снова погружаться и побираться по закоулкам подсознания, выискивая нужные слова. Да и ответов я не знал. Кто знает, что будет завтра.

Время на часах перевалило за полдень, а в шесть у меня было собрание нашей наркоманской общины. Если очень постараться, я бы успел заехать домой и переодеться, сходив в душ, но почему-то…. Мне пока не хотелось показывать Диане, где и как я живу.

— Отвези к переулку Ездоков, — говорю, затем — мелькнувшее на лице удивление. Да, знаю. Андреевский мужской монастырь, а рядом элитный жилой комплекс «Гринхиллс». Не самое близкое направление, да еще мост рядом.

— Не буду я с моста прыгать, — заверяю, на что Диана фыркает, заводя машину.

— Смотри, ты обещал. А обещания надо выполнять.

На самом деле я собирался к Тимуру. Его дом располагался неподалеку от Андреевского оврага. Настоящий рай рядом с природой и набережной.

Пока мы ехали, пытался с телефона Дианы набрать номер, однако Тим не брал трубку. Меня выбрасывало на автоответчик после нескольких гудков, пока я не бросил эту затею. Пофиг, все равно ключи у соседей. Они меня знают, впустят, там у него и подожду. Или возле Андреевского пруда погуляю, затем поеду на собрание на такси.

Пока мимо проносились дома, мы говорили. О всякой ерунде, вроде: «Бузова такие стремные песни поет» или «Завтра дождь, представляешь? А у меня зонтик сломался». Глупые разговоры ни о чем, но такие нужные в моменты словесного застоя. Было даже немного жаль расставаться, когда мы добрались до места назначения. Странно, но нас не задержали ни пробки, ни час пик в Москве, когда народу на улицах больше, чем в торговом центре по выходным.

— Мы с тобой еще увидимся?

Вопрос вырвался сам собой. Он казался таким правильным, особенно когда Диана улыбнулась в ответ. Она отстегнула ремень и наклонившись, коснулась губами моей щеки, опаляя ее горячим дыханием, шепнув тихо, едва слышно:

— Я гораздо ближе, чем ты думаешь.

А затем невозмутимо попрощалась, дав мне выйти, и умчалась куда-то в сторону железнодорожного моста, пока я стоял посреди улицы. Идиот же, надо было хоть номер попросить. От этого даже передумал идти к Тимуру, направившись прямо к лесному массиву, вдыхая полной грудью, стоило шагнуть на территорию парка. Вместе со мной покорять лес отправилась целая толпа возбужденных туристов и любителей зелени, которые, кучкуясь по группам, тут же потащились в сторону пруда. С лежанками, рюкзаками, напитками и детишками.

Вокруг, несмотря на обилие людей, было хорошо. Достаточно спокойно и свободно, чтобы можно было обходить толпы, не натыкаясь бесконечно друг на друга и не слушая ворчание недовольных по поводу сигарет. Делая затяжку одну за другой, я лениво шагал в сторону воды, ощущая приятную прохладу вечернего ветра и наслаждаясь покоем. Даже на собрание не хотелось, хотя знал, что если там не появлюсь, куратор нашей группы обязательно сообщит Роме. Тот без того своей опекой уже начал доставать, поэтому проще было их посещать, дабы избежать лишней головной боли.

— Мам, мам, смотри там тетя голая в озере!

Крик девочки, а затем последующие за ней ахи, охи и вздохи меня не впечатлили. Ну голая, ну баба. Будто бы в наше время психов-нудистов мало, что люди так удивляются чьему-то желанию показать эпатаж. Я даже голову не повернул в ту сторону, пиная травинку и делая очередную затяжку.

— Господи, что она творит! Сумасшедшая! Эй, вылезай оттуда, эй!

Мой взгляд переместился с верхушек деревьев на водную гладь к тому месту, куда тыкали люди и снимали на телефон, попеременно спрашивая друг у друга, вызвать ли скорую или полицию. Может быть, отвернись я в тот момент, все было бы гораздо проще. Нам бы позже зачитали речь, и мы повесили на общей стене памяти еще одну фотографию того, кто не справился.

Но не отвернулся. Более того, стоило прыгающей чокнутой девчонке в воде повернуться на крики, как осознание происходящего пришло за секунду. Я сорвался с места и бросился в холодную воду, практически не раздумывая.

Маша Городецкая смеялась, будучи в наркотическом угаре, похоже, собиралась сегодня утопиться.

Вот же твою мать!

Глава 10 

Холод воды проникает под кожу, заставляя мое тело буквально дрожать от каждого нового шага. Одежда тяжелеет, а в ботинках столько воды, что останется их отправить в утиль, когда выйду. Люди где-то позади, и никто не хочет помогать, им важно зрелище. Точно голодные чайки, они размахивают руками и носятся со смартфонами, стараясь сделать кадр получше.

Я пытаюсь двигаться быстрее, но ноги будто ватные. Мне страшно, ненавижу воду и совершенно не умею плавать. Пока Машка ловит неведомых нормальному здравому разуму цветных бабочек и хохочет, уплывая все дальше, я могу только барахтаться на поверхности, создавая брызги. В голове трещит одна мысль: «Сейчас ее накроет и она утопит себя. Давай бросим, зачем париться. Развернись, беги на берег, пусть звонят в полицию и скорую».

Беда в том, что когда сюда прибудет бригада в белых халатах, Городецкая уже отправится к праотцам на Божий суд. Будет доказывать свою профпригодность для работы на адских котлах. И, возможно, не будь я сегодня рядом, положил бы болт на это. Бросил бы пару роз на дешевый гроб, кинул горсть земли на крышку и с равнодушием смотрел, как еще одна из десятка тысяч таких же отправляется кормить червей в темную яму.

Но я не могу так поступить. Знаю, что идиот и с наркоманкой в наркотическом угаре мне будет сложно справиться. Я даже не уверен, что она нас не утопит по-дружески и никто на берегу не сдвинет свою задницу, дабы помочь. Ведь крайняя хата — это так удобно.

Вода заполняет рот и легкие, а я захлебываюсь. Чувствую себя неуклюжей лягушкой, которую бросили в болото. Кашляю, вдыхаю и забиваю носовые пазухи посторонней жидкостью, с трудом добираясь до чокнутой идиотки, кричащей на весь парк:

— Мамуля, я нашла! Нашла!

Ей весело, и она ржет. Маша отбивается неуклюже, как только мои руки обхватывают ее талию, оттаскивая в сторону берега. На какую-то долю секунды меня накрывает ужас: я не ощущаю под ногами дна, носки кроссовок скользят в пустом пространстве. Оно засасывает меня вниз, отчего на мгновение опускаюсь под воду, непроизвольно отпуская визжащую от радости Машу.

— Мама, мама, иди сюда! — вновь кричит Городецкая, пока я с трудом выбираюсь на поверхность и снова хватаю Машку за руки, тяня на себя.

— Мама там, плыви туда! — рычу сквозь зубы, откашливаясь и пытаясь удержать девчонку. Ее худые, хрупкие ручонки внезапно наполняются неведомой силой. Расширенными зрачками под воздействием химии на фоне воспалённых белков глаз она смотрит на меня, словно на чудовище.

Движения хаотичные, но повторяются из раза в раз с одним и тем же набором слов, точно у заведенной куклы. Взмах, хлопок, смех, крики, обращенные к матери. Что она использовала? Клей? Героин? Крэк? Смотреть вены у меня нет времени, особенно когда я ощущаю слабость в мышцах. Сегодняшние занятия на полотнах выбили из меня весь дух, поэтому стоило поторопиться на берег. Мне даже удается уговорить Машку проплыть несколько метров, но затем ее накрывает, и она неожиданно принимается вырываться из моих рук, крича точно дикая:

— Нет!! Убери свои лапы! Ненавижу тебя! Мама!!

Короткие ногти царапают кожу до крови. Городецкая бьет руками, куда достает, с такой силой, что на секунду выбивает из меня остатки дыхание. Краем глаза, откашливаясь, замечаю пару парней, спешащих в нашу сторону. Я бы порадовался помощи, однако нет ни времени, ни сил. Все уходит на то, чтобы удержать Машку от возможности навредить себе.

Удар затылком мне по лицу разбивает мне губу до крови. Боль в переносице, но благо все цело. Едва не выбивает зубы, но я успеваю удержать ее за шею, пока еще двое ребят хватают ее за ноги, помогая тащить эту чокнутую к берегу. Под моими пальцами так бешено стучит ее сердце, а в голове у меня царит паника, что я не осознаю, в какой момент Маша обмякает и внезапно становится очень тихой.

— Кажись, все, успокоилась, — бормочет один из мужиков, стоя по колено в воду и удерживая одну ногу Маши за щиколотку. Кроме трусов, на ней ничего больше нет. Только всем плевать: такой концерт у любого отобьет всякое желание.

— Что? — хрипло задаю вопрос, осознавая смысл сказанного. Убираю захват, пытаясь дрожащей рукой нащупать пульс на шее.

Сука! Пусть это окажется просто обмороком!

— Вроде сознание потеряла. Слышь, Лех, скорую давай вызовем и ментов. Эй, парень, идти можешь? Выглядишь паршиво, ну и кошка дикая… — говорит второй, тот, что покрепче и в костюме. Где-то там, на берегу, видимо, бегает его супруга, потому что он поворачивается и кричит:

— Галь, в скорую позвони!

— Нет, нет, нет… — дышу через раз, придерживая Городецкую и хлопая по щекам. Приступ такой внезапный, а может, я просто его пропустил. Ее подбрасывает, а рот наполняется рвотой с пеной, отчего парни резко отскакивают.

— Сука! Че с ней?

— Эй, она жива? Надо помощь, тут есть врач?!

Передоз для наркомана — это шаг в никуда. Свою границу Маша нарушила быстро, без какого-либо сожаления и помощи. Мое сердце колотится, будто готово выскочить из груди вместе с ошметками кожи и мяса. Я даже не понимаю, когда успеваю добежать до берега с ней на руках, укладывая на траву и резко переворачивая, дабы не захлебнулась. Все звуки вокруг становятся не важны, они больше не имеют никакого значения. Сидя на коленях перед тощей молодой наркоманкой, чье тщедушное тело содрогается в рвотных спазмах, уже не понимаю ни слова из того, что кричат люди.