К. Рейсс - Разрушение

— Я просто хочу сконцентрироваться на этом прямо сейчас, ладно? — объяснила я. — Я не могу волноваться о том, как вынуть его кишки, потому что да, я до сих пор хочу это сделать. Мне нужно сказать двоим мужчинам, что кто-то из них может оказаться отцом. Мне кровь из носу нужно убить в себе желание принять наркотики. Мне нужны новые друзья, которые не шляются по вечеринкам. Мне нужно взять жизнь под контроль. У меня ни на что другое нет сил.

Марджи взяла мои ладони в свои.

— Я не могу просто так это оставить.

— А я и не говорю, что могу это сделать. Но этого слишком много. Подумай, как можно отомстить и дай мне знать.

— Так ты оставишь его? Ребенка?

— Да.

— Папочка обделается.

— Нахрен его. Он в любом случае обделается.

— Вот это моя девочка.

— Мне нужно, чтобы ты провела Дикона сюда. Не хочу сообщать ему новость по телефону.

Сестра кивнула.

— Ты его получишь, сестренка. 

Эллиот

Я видел Фиону во вторник и в четверг в коридорах и в общей зоне. Наблюдал, как она разговаривает со своим братом и несколькими друзьями, которых здесь завела. Мы обменялись теплыми словами. Я следил за Уорреном. В выходные без предупреждения заехал оформить документы, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Поговорил с персоналом о том, чтобы они не подпускали ее к Уоррену, потому что даже если пациенты были не в курсе обвинений Фионы, мир за пределами больницы знал.

Вечное состояние стресса и пустоты преследовали меня повсюду. Я отменил сеанс с Ли, потому что не мог вынести ее осуждения. Она была права. Я не имел права прикасаться к пациентке, и мне было все равно. Мое право не обосновывается на этике. Оно пришло от Бога.

В коридоре прямо перед встречей с персоналом я увидел ее одну. Она стояла в дверном проеме обеденного зала, который терялся на ее фоне. В тридцати футах от места, где я остановился, Фиона повернулась ко мне, и, как бы далеко она ни находилась, я знал, что в ней что-то изменилось. Она не суетилась, а сосуществовала со вселенной в безмолвной гармонии.

Я позволил своим губам сформировать одно беззвучное слово.

— Скоро.

Улыбка тронула один уголок ее прекрасных губ. Она продолжила завтракать, а я пошел на встречу с персоналом.

— Доброе утро, — поздоровался я, войдя последним. Как долго я смотрел на Фиону? Стоило быть более осторожным.

— Чепмэн, — поприветствовала Френсис, отмечая мое имя в списке.

Здесь собрались все. Трое лицензированных терапевтов, двое докторов медицины и трое администраторов.

— Два инцидента на этой неделе, — начала Френсис.

Я вытащил отчеты. В одном инциденте участвовал Чилтон. В другом его подозревали как зачинщика. Он действительно использовал длинную веревку, чтобы повеситься.

— Он играет на публику, — сказала Деанна. Она проводила его сеансы. — Дело с девушкой Дрейзен его расстраивает.

— Он не способен расстраиваться, — отреагировал я.

— Ему нужно знать, что его голос услышан, — сказала Деанна. — Ему не дают ничего делать из-за обвинения. Это плохо сказывается на нем.

— Что он принимает? — Френсис заглянула в свой файл.

Последовала дискуссия, где говорили о нем, как будто парень был нормальным человеком с чувствами, с которыми ему нужно было справиться, и ничем не отличался от других.

— А как же «Паксил»? — перебил я. — Возьмет контроль над вспышками.

— Противопоказан из-за побочных эффектов в виде суицидального поведения, — перебил один из терапевтов.

— У пациентов с депрессией, — сказал я.

— Гнев — форма депрессии, — вмешалась Деанна.

— Не в его случае. Он расстроен. Это не одно и то же.

— Я думаю, что все в порядке, — не отрываясь от своей повестки дня, добавил один из докторов медицины.

— Решено, — сказала Френсис, проверяя свой список. — И мы отделяем его от Фионы. Извини, Деанна. Мы позволим им пообщаться через неделю, но Дрейзен однозначно будет эмоционально нестабильной.

— Почему? — спросил я слишком быстро и прочистил горло. Похоже, никто не заметил.

— Она беременна и дозы ее препаратов снижены.

Каждый нерв в моем теле послал воспламененный сигнал в мозг, чтобы остановить его реакцию. Не реагировать. Оставаться на месте. Смотреть вниз. Моргать. Вырабатывать слюну. Вдыхать. Сглатывать. Дышать, мать его.

Они перешли к другим темам. Я смотрел на движение карандаша между пальцами. Пристроил грифель под углом 45 градусов к бумаге, которая лежала точно под углом 90 градусов к краю стола.

Моргать.

Убрать туман перед глазами.

Не думать об этом.

Беременна.

Она сохранит ребенка?

Заткнись.

Ребенок мой?

Забудь об этом, пока не выйдешь из этой комнаты.

А есть ли разница?

Я хочу его. Я его хочу.

Мы перевернули страницу, и, положив карандаш точно под тем углом, который давал мне некоторую степень эстетического удовольствия, я увидел, где оказался грифель. На списке посетителей.

Дикон Брюс. Среда. 9 утра.

Я сломал карандаш пальцами.

— Мне нужно прийти в среду, — сказал я.

— У нас пока нет графика, — ответила Френсис, тыча пальцем в повестку дня. Она обратилась к доктору медицины. — Теперь, ребенок Робертсов. Мы видим улучшение...

Я держался до конца встречи. Ушел после стандартного обсуждения в финале и направился в свой кабинет. Через пятнадцать минут у меня был сеанс, но сердце колотилось. Меня бросало в пот. Лицо горело.

Господи, блядь, Боже.

Я хочу поблагодарить Тебя.

Но не знаю, смогу ли.

Я хочу его. Хочу его. Хочу его. Хочу его. Хочу его.

— Боже, я ненавижу это, — обратился я к небесам. — Я хочу поговорить с ней.

И не могу. Нельзя.

Или все же можно?

Если бы я мог и потерял свою лицензию, все хорошее, что я делал для кого-либо, было бы уничтожено. Люди, которые нуждались во мне в Алондре, были бы оставлены. Пациенты в Вестонвуде, с которыми я добивался прогресса, остались бы с гребаной Деанной, у которой отсутствовал талант и имелось слишком много амбиций.

— Не могу. Нужно потерпеть. Господи, я хочу поговорить с ней пять минут.

Потребность была осязаема на физическом и химическом уровне. Каждая клетка моего тела тянулась к Фионе. Я хотел сказать ей, что нуждался в ней. Хотел ребенка. Хотел во всех отношениях. Мои внутренности казались слишком большими для моего тела. Еще немного — и они разорвут мое тело, оставив от меня лишь желание.

Руки лежали на подлокотниках кресла, и я смотрел в пустое пространство перед собой.

— Переживи сегодняшний день. Люди рассчитывают на тебя. Она в порядке. Ты в порядке.

Я вздохнул и встал. Окно выходило в сад. Уоррен направлялся на восток вместе с парнем помладше. Фиона уходила в противоположную сторону одна. Я сжал кулаки, когда они прошли. Ничего не случилось. Они даже не посмотрели друг на друга. Я расслабил кулаки. С облегчением начал отворачиваться, но увидел, как Уоррен обернулся и указал одной рукой на спину Фионы, а другой схватился за свою промежность. Она обернулась, словно что-то чувствуя, и он послал ей поцелуй, все еще держа руку на своем члене. Она ушла.

Держи ее подальше от этого животного.

Приказ был дан голосом моего отца, а я ни разу его не ослушался.

Фиона

Я начала ненавидеть слово «беременна». Его важность. То, как оно застревало в горле. Вес стыда, который я должна была чувствовать и не чувствовала. Тишина, которую, я знала, услышу после того, как произнесу его.

Мне не удавалось уснуть во вторник вечером. Я слышала каждый шорох и стук. Моя комната находилась на верхнем этаже, и в какой-то момент ночью показалось, будто кто-то танцевал танго на крыше. Сверчки снаружи казались очень громкими, их песня беспрепятственно лилась густым жидким стеклом. Около полуночи из зала донесся писк и всплеск, словно в ведре всколыхнули воду.

Затем наступила тишина.

Я прислушалась к своему сердцебиению. Затем дыханию. Чувствовала каждый дюйм своего тела на простынях и под одеждой. Воздух имел вес. Пахло отбеливателем и апельсинами. Вкус ужина заглушал привкус мяты во рту.

Мне не было жаль себя. Я чувствовала, что должна сделать что-то, чего не успевала из-за спешки, напичкать чем-то свое тело. Я позволила этой цели заполнить меня в пустом пространстве ночи. Вдохнула ее. Позволила засесть в себе. Выдохнула дрянь.

Я потеряла счет часам бодрствования, или вдохам, которые делала. Время на часах не имело значения. Важным было только изменение цвета потолка, пока всходило солнце.

Наступила среда. Это был день, когда я все взяла в свои руки.

* * *

Френсис открыла дверь в конференц-зал, и я затаила дыхание. Вошел Дикон. Он все еще занимал слишком много пространства. Все еще командовал и требовал, не говоря ни слова. Все еще смотрел на меня, как будто я принадлежала только ему одному.

— У вас есть полчаса до сеанса, — сказала Френсис, глядя на Дикона, затем на меня. — Не покидай эту комнату.

Я кивнула. Он улыбнулся ей. Ее глаза сузились. Конечно, она находила его привлекательным. Френсис же человек. Она вышла и закрыла дверь.

— Привет, — пискнула я. Не знала, что у меня бывает такой голос. Дерьмо. Не стоит затягивать.

Дикон сел рядом со мной и подтянул стул так, чтобы наши колени соприкасались.

— Котенок, — он взял меня за руки.

— Не называй меня так. — Я не могла смотреть на него, но его взгляд был прикован ко мне. Я знала это по тому, как реагировала моя кожа.

— Ты хотела меня видеть?

— Ты был прав. Я не сабмиссив. Не так, как мне казалось. Не так, как я думала, должна была быть.

— Думаю, что именно отсюда берет начало твое притворство. Ты можешь переключиться. Я могу научить тебя.

— Да уж. Мог бы. Я знаю. Все это. Но не думаю, что мне пойдет это во благо. Наверное. У меня нет ответов. Я хочу начать все сначала. Даже нуждаюсь в этом. И мне нужно было сказать это, прежде чем рассказать причину, по которой я хотела тебя видеть. Потому что я не собираюсь ничего делать. Это моя жизнь.

Дикон не ответил. Просто позволил моим словам повиснуть между нами, пока я смотрела на наши руки. Я была слишком ничтожной для него. Слишком незначительной. И пусть это пугало меня раньше, теперь казалось таким правильным, что несло освобождение.

Я посмотрела на него. Он ждал. Дикон использовал лосьон после бритья и надел чистый костюм, чтобы я могла сказать ему это. Лучше сделать это по-хорошему.

— В последний раз, когда я была здесь, они удалили мой внутриматочный контрацептив, а я была под слишком большим количеством лекарств и не поняла этого.

Осознание сказалось на его лице, и я бросилась заполнять недосказанное.

— Ты спросишь, твой ли он…

— Стоп.

Он все еще был доминантом, поэтому, когда сказал «Стоп», я остановилась.

— Я не буду такое спрашивать.

— Мне нужно, чтобы ты отпустил меня.

Дикон разомкнул наши руки и откинулся назад, поставив локоть на стол, пальцем постукивая по губе.

— Нет.

— Дикон, серьезно? Что за хрень с тобой?

— Никогда. — Он постучал пальцем, чтобы донести до меня свою мысль. — Я никогда. Не. Позволю. Тебе. Уйти.

Я выдохнула полной грудью, закипая от раздражения.

— И позволь мне сказать тебе кое-что, — он ткнул в мою сторону. — Я взял на себя ответственность за тебя давным-давно. Сейчас, может быть, ты пошла дальше. Но я все там же. Это не мой путь. Ты всегда будешь моей, и любой, кто причинит тебе боль, будет иметь дело со мной.

— Боже, Дикон. Пожалуйста. Пожалуйста, не делай этого.

— Я сделал с тобой много плохого. Я толкал тебя...

— Я просила об этом.

— Нет, — он рубанул воздух рукой и твердо произнес, излагая факты: — тебя поместили сюда, в это место, из-за меня. Я исправлю это. Сделаю все правильно для тебя и моего ребенка. Затем уеду. Не ради себя, а ради тебя. После такого для меня здесь ничего не будет.

— После чего именно?

Он встал. Я встала следом.

— Дикон, после чего?

Он схватил меня так быстро, что у меня не было возможности даже моргнуть, и удержал мое лицо, обрушивая губы на мои, толкаясь языком в мой рот. Я позволила ему сделать это. Позволила поцеловать меня и воздала ему за те годы, которые у нас были, за то, чему он меня научил, за то, что оставался рядом со мной после всего того, что я делала неправильно.