К. Рейсс - Разрушение

Все, что я делал с тобой, идет вразрез с твоей природой. Ты не сопротивляешься, потому что действительно ненавидишь себя. Я не могу это исцелить. Ни любовью, ни доминированием. Поэтому, когда ты сломалась, ты сломалась не на самом деле. Не так, как настоящие сабы. У тебя есть подтверждение твоей правоты. А у меня нет. Я не играю с замешательством. Но я сделал это один раз, и сейчас это закончится. Появились новые правила. Я возьму тебя и сделаю с тобой то, что захочу, потому что тебе это нравится, но у нас новое понимание — ты и я.

Ты не сабмиссив, Фиона.

Фиона

Я такая и есть.

О чем, черт возьми, ты говоришь? Как долго мы это делаем? Ты жестко избивал меня, смотрел, как твои друзья трахают меня, связывают меня в неудобных позициях и выставляют меня напоказ. Как это, блядь, назвать, если не подчинением сабмиссива?

Но я не могла спорить за пределами своей головы. Не могла говорить, потому что он закрепил маленький кляп у меня во рту, и я смотрела вниз под таким углом, чтобы моя слюна могла стекать в аккуратную маленькую лужицу.

Что это за хрень?

Дикон, ты становишься передо мной там, где я могу тебя увидеть.

Ты позволяешь мне поговорить.

Сукин сын.

Я ненавижу тебя.

Он толкнул меня, и я начала раскачиваться, как Питер Пен. Я была рада, что он связал меня в одежде, потому что я могла хоть как-то скрыть то, что сделал со мной Уоррен, но сейчас я абсолютно не хотела быть связанной. Я хотела убежать. Куда угодно.

— Я люблю тебя, котенок, — произнес он. — И мне жаль, что пришлось связать тебя, чтобы сказать это. Но мне нужно, чтобы ты это услышала, и мне нужно, чтобы ты опустила свой щит.

Крик был уже в горле, но я не могла пошевельнуться. Это было так дерьмово. Худшее из худшего. И снова, во всех отношениях, я согласилась на это. Попросила об этом дерьме. Умоляла даже. Я не могла сердиться на него, хоть и была зла. Он действительно думал, что то, что он делает, будет лучшим для меня. И нахрен его.

Он встал передо мной на колени, чтобы я могла видеть его.

Я сказала что-то через кляп, что, я надеялась, звучало как:

— Пошел ты.

Дикон оттянул его.

— Это твой дерьмовый способ бросить меня? — выплюнула я.

— Видишь? Не сабмиссив, — он поднял палец вверх. — Тебе нравится, когда над тобой сексуально доминируют. Ты всего лишь требуешь чужой контроль за пределами игры, в мире. И я это упустил, потому что хотел тебя.

Он не выглядел таким расстроенным, какой я себя чувствовала. Он выглядел так, как и всегда, словно понял все это, и всего лишь выложил очевидный факт.

— Убирайся от меня, — произнесла я сквозь зубы.

— Ты по-прежнему моя. — Дикон был достаточно нежен, чтобы успокоить, и достаточно жесток, чтобы убедить меня.

— Прямо сейчас я не знаю, что это значит.

— Это не мой дерьмовый способ бросить тебя. Это способ перераспределить то, кем мы являемся.

— Тебе нужна саба.

Он прищелкнул языком и слегка покачал головой.

— Мне нужно доминировать, и мне нужна ты. Но тебе не нужно подчиняться сексуально. Ты понимаешь разницу?

— Понимаю, — начала я, словно соглашаясь, а потом передумала: — Что в мире полно людей, которые говорят мне, что мне нужно, а что нет. Ты знаешь, что мне нужно? Мне нужен кто-то другой, кто снимет меня. Мне нужно в туалет.

В туалет не хотелось, но я жаждала спуститься, убраться вон из этой комнаты и подальше от него и его гребаных определений. Лорел Каньон уже казался угнетающим, а веревки вокруг моего тела только напомнили мне о смирительных рубашках Вестонвуда.

— Дебби сможет тебя опустить, — сказал Дикон, вставая. Он поцеловал меня в губы и вышел за дверь, его задница напомнила идеальный овал, сквозь мой гнев и замешательство вернув к жизни желание.

Он закрыл за собой дверь. Десять секунд спустя она открылась, и вошла Дебби. На ней были черные джинсы и красная рубашка с тремя расстегнутыми пуговицами. Она была моложе меня, но мудрее на десятилетия.

Должно быть, я плакала, потому что она вытащила из кармана красный шелковый платок и вытерла мои щеки.

— Он был сам не свой, — сказала она.

Девушка обняла меня и держала, пока веревки не ослабли, и я не упала. Дебби была моим другом и больше. Она была скалой, советником. Рассматривала перспективы, даже если я никогда ее не слушала. Поэтому я позволила ей держать меня, и она делала это с любовью и искренностью.

— Я не знаю, что делать, — сказала я.

— Я абсолютно уверена, что ты разберешься. Будь терпелива сама с собой.

— У твоих волос приятный запах.

— Здесь Виллем, — ответила Дебби.

— Фу.

— Он очень помогал, пока Дикон не мог встать.

Прежде, чем я смогла сформулировать ответ, почему мне приходилось бурчать от его имени, появился Виллем. Младший брат Дикона напоминал твердую мышечную массу, которую отец назвал бы нездоровой. А я просто называла его эксцентричным придурком.

И пока он стоял в дверном проеме, сложив руки на груди и нацепив кислую мину на лицо отсюда и до реки Лос-Анджелес, мое мнение не изменилось. Его волосы были короче, чем должны были быть, будто он пытался отрубить их в знак протеста. Его глаза были такими же голубыми, как у Дикона, но взгляд холоднее, острее, страшнее для всех, кроме тех, кто считал, что ему стоит поработать над поведением.

— Привет, Виллем.

Он расставил ноги в изношенных ковбойских сапогах далеко друг от друга, джинсы были измазаны грязью южноафриканской фермы. Он много трахался благодаря своей внешности, но это никогда не длилось долго.

— Он, может, и простил тебя, но я нет, — сказал Виллем.

— Спасибо, что просветил. Теперь можешь идти домой.

Вместо того, чтобы пойти домой, он вошел в комнату, стуча каблуками по деревянному полу. Его волосы были светлее, чем у Дикона, а короткая бородка была тронута медным оттенком.

— Ты несешь позор этой семье. Ты опасна и не можешь себя контролировать. Ты ребенок. Проклятый ребенок.

Даже если бы я не была связана десять минут назад, и даже если бы Дикон не сказал мне тех ужасных слов и не вышел за дверь, его слова все равно причинили бы мне боль. Я могла стерпеть, когда меня называют шлюхой и тварью с вечеринок. Не возражала, если кто-то называл меня глупой, но он думал обо мне как о ребенке. Это было очень больно.

— Ты зануда, Виллем. Неудивительно, что ты не можешь удержать женщину.

— Достаточно, — сказала Дебби своим доминирующим голосом. Виллем не узнал тон, но я узнала. — Вилл, Мэри сделала для тебя обед. Тебе стоит поесть.

Я видела его противоречивые эмоции. Он был вынужден повиноваться, но у него было что сказать. Виллем наполовину повернулся к двери и посмотрел на меня, словно не хотел проигрывать окончательно.

— Я не заслуживаю его прощения, — произнесла я. — Я буду здесь позже, если захочешь еще покричать на меня.

Он вздохнул и вышел. Мы смотрели, как он уходит. Как только он покинул комнату, я вместе с Дебби убрала веревки.

Я поймала себя на том, что делаю нечто странное. Нечто, что связывает две части несвязанной истории. Я шла по территории Лорел Каньон, пытаясь делать это ровно, чтобы не выглядеть как жертва изнасилования, и когда закручивала веревки в плотные спирали, у меня появилась фантазия.

В фантазии я рассказала Эллиоту, что сделал Уоррен.

Рассказывала ему прямо и уверенно. Рассказывала о своей боли, физической и эмоциональной. О том, как отказ дать согласие повлиял на меня. Рассказывала ему от том, что не чувствую своей вины в случившемся. Что я была честна. Что не обманывала себя. Фиона не винила Фиону. Я винила Уоррена и хотела сунуть свой кулак ему в задницу.

Я представляла, что он понимал. Что не рассердился. Что не пытался отомстить. Он не действовал как терапевт, и не действовал как человек на задании. Эллиот взял меня на руки и сказал, что все в порядке. Что моя реакция была нормальной. Что мое тело вскоре заживет, но это займет время, и я могла с этим справиться.

Он поцеловал меня в этой фантазии так, как целовал меня во многих других. Но я только что была связана, и мои эмоции были открытыми и неукротимыми, а эффект оказался резким и сильным для моего воображения. Волосы на затылке встали дыбом, и я застыла, потому что могла ощутить его вкус. Мои губы изогнулись напротив его, его желание было реальным и глубоким, желание мужчины иметь женщину.

— Фиона? — позвала Дебби.

Идея закреплялась в моих мыслях, медленно, с каждой фантазией о том, что это могло произойти. Что он позволил бы этому случиться. Что я бы приняла это. Что могла быть взрослой, в кого Эллиот бы верил, а не испорченной девочкой, которую Дикон принимал.

Дебби поймала веревки, когда они выпали из моих рук.

— Что с тобой случилось?

Я стряхнула корку под названием «Эллиот», но ядро осталось.

— Я в порядке, — ответила я, убеждая себя, что с горем пополам смогу довести дело до конца. — В порядке. У меня завтра сьемка с Ирвингом Виттенштейном. Можешь себе представить? Она была запланирована шесть месяцев назад, и я вернулась как раз вовремя. Это безумие, как все возвращается к нормальной жизни. Механизм продолжает вращаться, несмотря ни на что.

Я улыбнулась. Дебби долго и пристально смотрела на меня. Она не поверила мне, и, поскольку я не должна была переживать о том, что она думала, я поняла, что меня это очень сильно заботило. 

Фиона

Двумя годами ранее

Дом номер два на Манди вонял сексом, и хоть звучала приглушенная атмосферная музыка, я слышала крики и стоны удовольствия и боли. Шлепки. Удары.

Свист хлыста в воздухе и шипение при встречи его с плотью. Я делала все это раньше, но в ту ночь это было чем-то новым. Я скрестила ноги под столом и поболтала своей содовой, звеня кубиками льда в стакане, пока их углы не исчезли.

С моим другом Ахмед мы несколько раз ходили в «Купол» в Нью-Йорке. Мы арендовали кушетку, и Хозяйка привела девушку ко мне на поводке. Она преклонила колени передо мной, и я развела перед ней ноги. Я называла ее хорошей маленькой сучкой, когда она вылизывала мое лоно, и я кончала жестко и приятно. Но я чувствовала себя гостем даже после того, как Хозяйка поцеловала меня в губы.

На Манди я не чувствовала себя наблюдателем. Я не смотрела в окно. Я была не почетным гостем, а кусочком головоломки. Меня всего лишь нужно было поставить на место.

Передо мной, через узкую мраморную дорожку, на четвереньках стояла обнаженная женщина. Ее волосы были завязаны в аккуратный хвост, а спина была ровной под весом ног человека, в то время, как тот откинулся на сером диване. Она не пошевельнулась, даже когда подошва одного ботинка толкнула ее, двигая, словно она была журнальным столиком.

Он поставил свой холодный напиток между ее лопатками. Без держателя. Она поморщилась от холода, но даже не посмотрела, как он повернулся ко второй женщине, стоявшей на коленях перед ним. На ней были подвязки, волосы были розовыми, и кожа в татуировках.

Мужчина сунул палец в горло девушки с розовыми волосами. Она приняла его. Всего. Он повторно сунул в нее палец, трахая ее рот своей рукой. На нем был костюм, но это был не Дикон.

Мастер Дикон, как называла его Тиффани. Ему шло. Я не была удивлена.

Я сидела одна, мой взгляд был прикован к женщине-кофейному столику. Тиффани, проводив меня и усадив, ушла несколько секунд назад. Я видела все атрибуты раньше: ремни в стенах, крюки на потолках, деревянные кресты в форме Х между окнами, вид которых выходил на Лос-Анджелес.

— Что ты видишь?

Я развернулась, чтобы увидеть Дикона, стоявшего рядом со мной. Я видела его лишь на переднем сиденье его машины. Он был великолепным, когда стоял. Высокий. С прямой осанкой. Плечи под темным костюмом сужались до тонкой талии. Несколько пуговиц на рубашке были расстегнуты. Виднелся искусный кожаный ремень с пряжкой в форме двух сомкнутых перьев.

— Многое.

— Мне можно сесть?

— Это твоя вечеринка.

Он сел. Слева от меня раздался ворчливый крик. Я даже не могла посмотреть — он был таким великолепным. Таким уверенным в себе. Он использовал уверенность там, где большинство мужчин использовали только свои члены.

— Обычно я не спускаюсь вниз, но Тиффани сказала, что ты здесь. Сказала, что ты пришла с подругой.