— Какого черта? — Фокс шлепнулся рядом со мной на пол, его большое присутствие притесняло меня, из-за чего у меня развивалась клаустрофобия.

— Отойди. Она не может дышать! — я подняла ее туловище в вертикальное положение, желая, чтобы она втянула воздух. — Давай, милая. Давай. Ты можешь сделать это. Пожалуйста. Еще рано. Давай. — Ее легкие захрипели, когда немного воздуха попало туда.

— Дай ее мне, — приказал Фокс, отодвинув меня в сторону, чтобы положить Клару на спину. Я повалилась на бок, слезы искажали мое зрение. — Звони 9-1-1.— Его пылающие метелью глаза встретились с моими. — Давай же!

Встав на ноги, я побежала в комнату, которую делила со своей быстро угасающей дочерью, и опрокинула сумку, которую Клу упаковала для нас. Одежда, туалетные принадлежности и игрушки вылетели оттуда.

— Где он? Где он, черт побери?

С отчаянием я оттолкнула в сторону ненужные предметы, пока мои пальцы не нащупали ингалятор от астмы. Выпрямившись, я помчалась в кабинет.

Фокс одной рукой зажал ее нос и делал ей искусственное дыхание. Ее грудь поднималась, затем опадала, когда он наклонился и прижал руку к ее костлявой груди.

— Это не сработает. Ей нужно это. Она нуждается в лекарстве. — Я толкнула его в плечо, ударяя, чтобы он сохранил стойкость. Его спина напряглась, когда он боролся со всеми желаниями, с которыми ему приходилось взаимодействовать.

Расположив руку на задней части ее шеи, я посмотрела в закатившиеся, паникующие глаза Клары.

— Вдохни, ладно? Ты знаешь, как делать это. — Мерцание жизни вернулось в ее взгляд, и я толкнула ингалятор мимо ее посиневших губ.

Фокс выглядел, словно всепоглощающая тьма располагалась рядом со мной, содрогаясь от ярости и страха.

— Что с ней происходит? — зарычал он.

Игнорируя его, я нажала на ингалятор, вводя облако лекарства в рот Клары. Она хрипела, глотая то, что могла.

Но этого было недостаточно.

Горячий обжигающий страх появился на месте моей крови, когда ее маленькая ручка вцепилась в горло. Ее губы из синих превратились в фиолетовые.

— Положи ее, — приказал Фокс.

— Так она не сможет дышать.

— Просто сделай это! — Фокс выдернул Клару из моих рук и снова уложил ее на спину. Положив свою огромную, покрытую шрамами руку, ей на грудь, он сильно надавил ею. Зарычав, он приказал: — Сделай это снова.

Трясущимися руками, я расположила ингалятор у губ Клары и снова нажала. Фокс медленно убрал давление с груди Клары, в результате с помощью силы лекарство оказалось в ее легких.

Секунды проходили за секундами.

— Когда я вырасту, я хочу стать доктором, чтобы люди перестали кашлять как я.

Воспоминание пришло и ушло так быстро, что я едва признала его. Но мое сердце умирало от ужаса — я не смогу отпустить ее. Нет!

Я не могла выдержать этого. Я должна дать ей еще одну дозу. Я должна спасти ее.

Затем тишина была разрушена тем, что она начала с жадность дышать, втягивая кислород в легкие и брызгая слюной. Она подскочила от ковра, как выживший утопающий, глотая воздух так быстро, как могла.

На меня нахлынуло огромное облегчение, затем вновь обрушились рыдания, когда ее крошечное тельце сотряс новый приступ кашля, напоминая мне, что она осталась жива. Но в следующий раз или следующий…

Не думай об этом.

Все что меня заботило, так это то, что она осталась жива и снова дышала. Мне нужно было оставаться сильной, а не фокусироваться на неизменном будущем.

Осознание заполнило глаза Клары, и навернулись слезы. Она потянулась ко мне, и я притянула ее к себе на колени.

— Мне не нравится это, мамочка. Когда это пройдет?

Мой желудок сжался. Я села, покачиваясь, обсыпая ее лоб поцелуями.

— Ты в порядке. Все хорошо. Дыши.

Дыхание Клары медленно изменялось от учащенного до более спокойного, и она положила свою тяжелую голову мне на плечо. Тепло ее тела успокаивало меня, напоминая мне, что я еще не потеряла ее.

Я не знала, сколько прошло времени, когда утопала в воспоминаниях о ней. Радость на ее лице, когда я разрисовала стены в нашей комнате фиолетовыми лошадьми, то, как ее лицо скривилось, когда она украдкой попробовала глоток вина. Все воспоминания о ней были словно трехмерное изображение. И меня убивало наблюдать, как она увядает.

Одинокая слеза скатилась по моему лицу, когда я качнулась и посмотрела в прошлое. Я потеряла чувство реальности. Я потеряла взаимосвязь с Фоксом. Все на чем я была сфокусирована — моя дремлющая дочь, которую я крепко и нежно сжимала в руках.

Мои руки не могли держать ее достаточно сильно. Я желала, чтобы мое здоровье и сила могли просочиться в нее. Я проклинала Господа за то, что не могла обменять свою жизнь на ее. Ком ужаса, что заменил мое сердце, висел тяжестью в моей груди и не бился.

Я подскочила, когда тень прокралась передо мной. Фокс провел руками по волосам, выхаживая с яростью, что искрилась во мраке вокруг него.

— Я дал тебе время. Я сидел здесь в течение часа, наблюдая, как ты раскачиваешь своего больного ребенка, чтобы она уснула. Я сказал себе уйти. Чтобы дать вам время наедине. Я сказал себе, что меня не должен так сильно заботить ребенок, которого я встретил совсем недавно. Я сказал себе так чертовски много всего...

Он остановился и повернулся ко мне с яростным выражением лица.

— Но затем я перестал говорить себе это и решил, что должен остаться. Я решил, что не имеет значения, что случилось, я принадлежу тебе и этой маленькой девочке, и у меня есть право знать, что, черт возьми, происходит.

Указывая на Клару, которая спала на моих руках, он зарычал:

— Начни говорить. Я знаю, что с ней что-то не так, и знаю, что ты скрываешь это от меня. Черт, Хейзел, даже ребенок знает, что она ограничена во времени, но, тем не менее, ты думаешь, что можешь скрыть это от меня?

Клара не сделала ни одного движения, чтобы проснуться, но я прижала руки к ее ушам.

— Понизь свой голос.

Он нахмурился.

— Она не услышит меня. Ты не можешь видеть разницу между обычным сном, и сном таким глубоким, что ты не услышишь и взрыва атомной бомбы? Нет? Ну, откуда тебе знать после своей идеальной жизни, а не когда ты пленник, где каждый твой сон — это желание умереть и мольба, чтобы ты никогда не проснулся.

Его злость проникала в меня, пока не просочилась в кровь из рваных ран. Он вырвал мою душу, так же как Клара вырвала мое тело.

— Не заставляй меня рассказывать тебе. Не с ней у меня на руках.

Пожалуйста.

Я знала, что это случится. Я знала, что это близко. Я пыталась подготовиться, чтобы быть сильной, когда столкнусь с концом и со следами горьковато-сладкого счастья при мысли, что она больше не будет терзаема болью. Но я не была достаточно сильной.

Втянув воздух, я пробормотала:

— Я расскажу тебе, но дай мне время.

Сохраняя голос пониженным, он полупрокричал-полупрошептал со сдерживаемой яростью.

— Больше никакого времени, dobycha. Я хочу знать ответы. Сейчас.

Что я могла сказать? Я знала, что этот день придет, я надеялась, что смогу выбрать возможность и обстоятельства, что было смехотворно, учитывая, что у Клары было так мало времени. Мне нужно было так много рассказать ему.

Время кончилось. Для всех нас. Это было несправедливо. Мужчина, которого я любила, возненавидит меня. Ребенок, которого я обожала, покинет меня. Я просто хотела лечь и погрязнуть в жалости к себе.

Он возненавидит меня.

Но он заслуживал знать. Я должна была рассказать ему в ту ночь, когда он поделился своей историей. Это было бы правильное решение.

Я ждала, что на меня обрушится вина, обрушится за то, что скрывала это от него, но вместо этого, холод, пробравшийся в мою кровь, предоставил жуткое умиротворение. Я оцепенела. Оцепенела для новой жизни внутри меня. Оцепенела к тому, что скажет Фокс.

Единственная вещь, что дополняла мое добровольное оцепенение, была злость и печаль о Кларе.

— У меня будет своя лошадь, когда я вырасту. Множество лошадей. Включая Пегаса. — Приятный голосок Клары раздавался в моей голове.

Я посмотрела в его глаза цвета снежной бури. Настало время для правды. Настало время разбить сердце Фоска.

Он наклонился надо мной, выглядя угрожающе и холодно. Его энергия ударила в меня кипящей злостью.

— Расскажи мне.

Прежде чем я смогла открыть рот, он отстранился и провел другой рукой по лицу.

— Послушай, я сожалею за то, что был так чертовски зол, и хочу утешить тебя и поддержать, но ты скрывала это от меня, и я взбешен. — Развернувшись, он повернулся ко мне как черный ураган. — Поэтому расскажи мне правду. Что, черт побери, с ней не так?

Я пыталась оставаться сильной, но слезы злости наполнили уголки моих глаз. Убедившись, что мои руки были крепко прижаты к ее ушам, и ее глаза оставались закрытыми, я сказала:

— У нее ПЛБ.

— И что это, черт побери? — зарычал Фокс.

«Не говори слово на «Р». Не говори. Это сделает его реальным. Притворись. Забудь».

— Это сокращенно от плевролегочной бластомы (прим. пер. — редкий тип рака, развивающегося в легких, у детей). Она…

Фокс замер.

— Рак?

Я повесила голову, борясь со слезами, проклиная свое вздрагивающее тело. Сделав глубокий вдох, я выплюнула всю правду, историю, страх, так быстро как могла.

— Я рассказывала тебе, что подарила ей ожерелье со звездой на четвертый день рождения. Я не могла позволить себе его, но должна была купить. Это был первый день, когда она попала в больницу с таким кашлем. Она была так напугана. Так раздражена, после того как была выписана, я не могла ничего сделать, чтобы справиться с ужасом в ее глазах, оттого, что она почти задохнулась до смерти. В следующий раз это случилось несколько месяцев спустя. Она прошла путь от здорового малыша к активному ребенку, на которого внезапно обрушивались приступы кашля. Нам дали ингалятор и очиститель кислорода и сказали, какой еды избегать. И казалось, что на некоторое время это сработало.

— Прошло несколько лет со случайными эпизодами кашля и двумя поездками в пункт скорой помощи. Клара держалась молодцом. Никогда не жаловалась, у нее была сильная воля, и она была удивительно счастливой, учитывая, что у нее было масса таблеток и ингаляторов, чтобы принимать каждое утро.

Я остановилась. Моя губа дрожала, и я прикусила ее до крови, фокусируясь на боли. Она помогла замаскировать агонию от воспоминания того дня, месяц назад.

Он притянул руки к своим волосам.

— Продолжай. Не останавливайся. Я хочу знать все.

— Месяц назад Клара упала в обморок и обычный ингалятор не сработал. У нее была зафиксирована клиническая смерть в машине скорой помощи, когда мы мчались в больницу. Им удалось вернуть ее назад, но они украли ее от меня на четыре часа, чтобы взять анализы. Я понятия не имела, что они делали с ней. Я угрожала сжечь больницу до основания, если они не позволят мне увидеть ее.

Я покачала головой, вспоминая все, как будто это проигрывалось передо мной в мельчайших подробностях.

— Клара сидела на кровати, поедая красное желе. Она проснулась, ее щечки были розовыми, и она была счастлива. Все мои изнурительные страхи исчезли, и я почувствовала, как будто жизнь наконец-то дает мне хорошие новости. Я проводила бесконечное исследование насчет астмы у детей и многие из них вырастали и взрослели. Я по глупости думала, что всему будет положен конец, и она никогда не переживет подобное снова.

— Это было прежде, чем доктора отвели меня в другую комнату и рассказали, что моя дочь умирает. — Мои руки сжались и весь гнев, что я сдерживала, взорвался.

Я посмотрела на Фокса, не заботясь, что слезы текли по моим щекам. Я хотела пинаться, ударять и убивать.

— Это был день, когда они сказали, что поставили моему ребенку ошибочный диагноз. Что у нее была плевролегочная бластома, и опухоль стала настолько большой, что она будет задыхаться день за днем все больше и больше. Они сказали, что оперировать — не вариант, когда это распространится на другие части тела. Единственный выбор — это химиотерапия, и это продлит ее жизнь на несколько месяцев. Они сказали, что они, черт побери, сожалеют и предложили мне психологическую помощь. Они говорили о ней так, как будто она уже умерла!

Фокс не двигался. Его тело выглядело неподвижным, приклеенным к ковру. Его глаза вспыхнули такой злостью, что я испугалась, что он отследит тех врачей и убьет их.