Они гипнотизировали меня, пока преподобный бубнил свою речь. Мне не нужно было знать, какой чудесной была Клара. Я жила этим.

— Я устала. Сейчас я буду спать.

Наконец преподобный закончил, и меня атаковало множество рук. Я закрылась, фокусируясь только на животных, которых моя дочь любила больше, чем что-либо в мире. Я не могла вынести то, что люди прикасались ко мне и утешали меня.

Как только последний незнакомец обнял меня, и воздух заполнился тихими ожиданиями, я запаниковала.

Я не готова. Я не могу сделать это.

Я не готова!

Преподобный подошел ко мне, и я сделала шаг назад, покачав головой. Он нежно взял меня за руки и вложил, расписанную вручную, урну в мои руки.

Она была холодной и безжизненной, и моя маска рухнула. Одинокая слеза стекала по моей щеке, так как я понимала, что никогда снова не буду обнимать Клару. Никогда не увижу ее улыбку, не услышу ее смех и не увижу, как она вырастет.

— Не злись на него, мамочка. Он нуждается в тебе.

Печаль превратилась в агрессию. Он. Он сделал это. Мужчина, который так отчаянно любил мою дочь, он заставил часы тикать быстрее — он забрал ее быстрее, чем я хотела.

Мой разум пытался сказать мне, что это благо. Что она ушла прежде, чем прошла через госпитали и безжалостных врачей. Сейчас она была свободна. Но мать во мне не видела в этом ничего хорошего. Не имело значения, что она была в лучшем месте. Для меня имело значение только то, что она была мертва.

И Фокс сбежал.

Стоя под солнцем, обнимая урну с прахом моей дочери, я пыталась плакать. Я хотела, чтобы слезы лились на поле, как до этого дождь. Я хотела вывернуть душу, чтобы выпустить каждое ужасное событие, что произошло.

Но ничего не случилось. Я просто существовала в аду.

И изображение нового ребенка наполнило мой разум. Вместо маленькой девочки, я видела мальчика. Невинного младенца, который никогда не узнает свою сестру. Это изображение было мне как ножом по сердцу. Я не хотела его. Я не хотела любить кого-то больше, чем саму жизнь, и чтобы у меня был риск потерять его так же, как Клару.

Во мне не было силы. Моя жизнь превратилась в перемотку и воспроизведение, оставив меня снова в начале, с бесконечной болью, без будущего, и с ребенком, растущим внутри меня.

Лошадь взмахнула хвостом и понеслась вперед. Взрыв жизни откинул мою тревогу о будущем, и я ушла в себя. Я не была готова, но настало время попрощаться.

Закрыв глаза, я прошептала:

— Я бы хотела, чтобы ты не покидала меня. Я бы хотела, чтобы ты все еще была здесь. Я не могу жить дальше без тебя. Я не могу жить без тебя рядом. Как я должна двигаться дальше. Клара? Как я должна выжить?

Нарастающие эмоции обрушились на мою голову, пока я не поняла, что сейчас взорвусь. Открыв глаза, я погладила урну, проследив пальцем звездочки на глянцевом фарфоре.

— Я никогда не забуду твой идеальный смех или улыбающееся лицо. Я никогда не перестану любить твои глупые шутки или твои теплые объятия. Я всегда буду здесь для тебя, хоть ты и ушла. Пока мы не встретимся снова, пока моя жизнь не подойдет к концу.

Клу встала сбоку от меня, вернув меня в настоящее. Я посмотрела назад. Только Бен стоял как караул. Остальные люди ушли. Как я могла стоять здесь, обнимая последние останки своей дочери?

— Не грусти, мамочка. Мне не нравится, когда ты грустишь.

— Пришло время отпустить ее, Зелли. — Клу положила руку поверх моей. — Мы можем сделать это вместе.

Низкой стон сформировался в моей груди, но я позволила Клу разжать мои руки и поделилась с ней весом урны. Я хотела остановить ее. Я хотела лечь на землю и застыть как камень, свернувшись вокруг праха Клары, но Клу не оставила мне выбора.

Ее глаза встретились с моими, сверкая слезами.

— Она будет счастлива с лошадьми, Зел. Не заставляй ее оставаться в таком маленьком темном месте. — Она шмыгала носом, когда свежая волна слез стекала по ее красивому лицу. — Время пришло.

Потребовались все мои усилия, чтобы не сломаться. Чтобы не вырвать у нее сосуд, не запрыгнуть на лошадь и умчаться отсюда. Убежать от той реальности. Притвориться, что это неправда.

Положив руку на нижнюю часть урны, а другую, прижав сверху, я ждала, что Клу сделает то же самое. Она наклонилась и поцеловала меня в щеку, прежде чем кивнула.

Мое сердце перестало биться, когда вместе мы перевернули урну.

Серое облако падало как сахарная пудра, и мое сердце начало колотиться как сумасшедшее. Порыв ветра захватил мелкий прах, взметнув его вверх в изящном танце. Я прикусила губу, когда Клара приняла форму ветра и взлетела к лошадям. Ветерок пролетел между ног пегой лошади с белой гривой, прежде чем закрутился спиралью вверх в мини-торнадо и рассеялся во всех направлениях.

Клу сделала дрожащий вдох, и мы сжали друг друга, обе чувствуя больше благоговение, чем грусть. Благоговение, потому что на одну миллисекунду, я клялась, что слышала смех Клары.

— Ты слишком драгоценная для этого мира. Ты отправишься туда, где намного лучше, чем здесь.

Мое сердце сжалось бесконечной любовью за душу, которую я увижу снова только тогда, когда настанет мое время присоединиться к ней.

— Она будет счастлива здесь, — сказала Клу.

Я повернула свое лицо к солнцу, позволяя теплу растопить мое холодное и пораженное горем сердце. Лошадь заржала, и я нашла небольшую капельку умиротворения.

В первый раз с тех пор как она умерла на моих руках, боль больше так не давила на меня. Я могла дышать немного легче. Я могла справиться с жизнью, зная, что ее тело могло уйти, но ее доброта, справедливость и идеальная маленькая невинность всегда будет со мной.

— Я знаю, что будет.

Я не знала, как долго мы стояли там, но в конце концов солнце вернулось за облака, и холодный ветерок снова немного покусывал меня через платье.

Вместе, мы с Клу развернулись, чтобы пойти к машине.

Бен сгреб нас в объятия, когда мы подошли к нему. Его мужественный запах Олд-спайс причинял боль моему сердцу, когда я думала о другом мужчине. Мужчине, который не появился, чтобы попрощаться.

Как он мог? У меня оставалась надежда, что он появится. Что он отпихнет в сторону свои неправильности и проблемы и придет, чтобы отдать дань уважения жизни Клары.

Он никогда не был нормальным, и я влюбилась в преступника.

Бен поцеловал меня в щеку, прошептав:

— Он здесь. Он был здесь все время.

Я замерла, глядя в его темные глаза. Мое тело заискрилось, пульсируя энергией от недели застойности.

— Где?

Он склонил голову в сторону небольшого холма справа. Конечно, черное неровное пятно сломало идеальность зеленой широкой травы.

Мои руки сжались в кулаки, и я захотела рвануть к холму и ударить его. Я хотела, чтобы он тоже чувствовал боль. Нож, спрятанный в моих волосах, мог найти другой дом, попав в его безжизненное сердце.

Я стиснула зубы.

— Я не хочу его видеть.

Клу покачала головой.

— Вам нужно поговорить.

— Здесь не о чем разговаривать.

— Ты должна выслушать его, Зел.

Я нахмурилась, рассердившись на нее.

— Почему ты внезапно оказалась на его стороне? Если я расскажу тебе, что он сделал...

— Может, я должна сказать тебе, что он сделал. — Клу схватила мою руку. — Зел, он был тем, кто нашел это место. Он был тем, кто позвонил мне и сказал, что заплатит за всю организацию, включая эксклюзивное использование этого поля.

Мое сердце перестало биться. Замешательство заставило меня почувствовать тошноту. Он вмешался. Он помогал с ее похоронами, и все без моего ведома. Я не могла понять, как чувствовала себя из-за этого.

— Что? Почему?

Она вздохнула.

— Я думала, что это очевидно. Он любит тебя.

Мои глаза расширились, когда резко шок ударил в мое сердце. Резкое сдавливание в груди, вспышка осознания напомнила мне, что я не могла жить с призраком моей дочери. Я не могла жить в мире слез и печали. Я принадлежала настоящему, и меня снова и снова убивало то, что нужно уйти от Клары и двигаться дальше без нее.

— Он нуждается в тебе, мамочка. Не злись.

Я покачала головой.

— Это невозможно. — Он не знал значения любви. Как мог человек, к которому даже нельзя было прикасаться, понять значение безоговорочной любви? Он любил Клару. Я ненавидела, что сама себе противоречила. Он был способным, и под всеми проблемами был добрым и милым, и стремился угодить.

Дерьмо.

Огонь наполнил мое тело, заставляя меня выпускать пар от гнева за все, что я не могла изменить.

Клу нахмурилась, ее щеки покраснели.

— Ну, если ты точно знаешь это, ты должна попрощаться. Закончить все правильно. Иначе это будет преследовать тебя. И, по крайней мере, ты должна ему благодарность.

Бен схватил Клу, оттаскивая ее от меня.

— Нет причин расстраиваться, моя маленькая китаянка. Я знаю, что тебе больно, но ты не можешь заставить Зел быть с кем-то только потому, что ты не хочешь, чтобы она была одна.

Мои глаза метнулись к Бену. Он послал мне небольшую улыбку. Я не знала, как реагировать. Я была рада, что он поддерживал меня, но мне не нравилось, что он видел мою слабость и необходимость в ком-то, чтобы «спасти» меня. Они думали, что я сделаю что-то глупое, после ухода Клары?

Я хотела закричать: «Я не могу делать ничего безрассудного. Я не могу потерять свою жизнь в печали, потому что я, черт побери, беременна».

Но я не могла. Я не хотела концентрироваться на этом изменении в своей жизни. Мои мысли принадлежали Кларе. Это было предательством думать и строить планы без нее. Я не могла делать это. Я не могла быть такой бессердечной и так быстро забыть ее.

Сжав губ в тонкую линию, я посмотрела Бену через плечо и вздрогнула.

Черное пятно на холме встало прямо и направилось к нам. Я проклинала бабочек в своем животе. Я пригрозила вырезать свое полное страсти сердце. Я не должна была любить того, кто убежал, когда был мне так сильно нужен. Я не могла мириться с его действиями. Я не буду жить с мужчиной, к которому нельзя прикасаться. Ему нужна серьезная помощь, и я не буду той женщиной, что исцелит его. Я не была достаточно сильной.

Клу и Бен отошли, оставив меня незащищенную в ожидании прихода Фокса.

— Не грусти, мамочка. Я не люблю, когда ты грустишь.

Я хотела, чтобы голос Клары прекратился. Она звучала так мудро. Толкая меня к решению, которое я не была готова принять. Я хотела грустить. Я хотела плакать. Я хотела вернуть ее к жизни, чтобы я могла притвориться, что жизнь идеальная и не коварная.

Он остановился в шаге от меня, серо-белые глаза такие же холодные как метель.

— Я должен был прийти. Я должен был попрощаться с ней.

Я стояла молча, не доверяя себе, что смогу говорить, не крича и не плача.

Он сделал шаг вперед.

— Зел, мне так невероятно жаль. Я не могу выразить, как сильно я хочу отмотать время назад. — Он выглядел как черная скала, изредка содрогающаяся от горя. — Я знаю, что ты не простишь меня, но мне нужно было увидеть тебя. Поговорить с тобой и объяснить.

Я изучала его. На его лице были следы от синяков, подбородок слегка припухший. Он был на еще одном бою — искал выход из этого ада. Его черный пиджак и брюки поглотили яркость дня. Он всегда выражал предпочтение черному, и теперь я знала почему. Он олицетворял смерть. Все к чему он прикасался, разрушалось.

Я вздрогнула, опустив взгляд. Я не могла смотреть на него.

— Он нуждается в тебе. Не злись.

Даже сейчас Клара сводила меня с ума.

Фокс шагнул вперед.

— Пожалуйста. Я знаю, как сложно довериться мне. Позволь мне объяснить.

Злость взорвалась во мне.

— Объяснить? Объяснить? — мое разбитое сердце собралось по кусочкам у меня в груди, сбросив меланхолию и искрясь раздражением и яростью. — Как насчет того, что я объясню? Ты. Оставил. Меня. Ты убежал, когда я больше всего в тебе нуждалась. — Я махнула рукой, желая ударить его. — Ты говорил, что мы нужны тебе, ты обещал работать, чтобы нас заслужить — все это была херня. Ты никогда не изменишься. Ты смотрел, как моя маленькая дочка умирает — та же самая девочка, которая ты наделся, исцелит тебя, — и ты убежал, потому что для тебя ничего не осталось.