Эрин Уатт - Разрушенный дворец

– Никаких проблем, – вру я. – Я просто восхищалась, в какой отличной форме Джордан.

Директор с подозрением смотрит на меня. В последний раз, когда он видел нас вместе, я выволокла Джордан с заклеенным скотчем ртом и кровоточащим носом на обозрение всей школы.

– Понятно. Что ж, можете сделать это в следующий раз, – монотонным голосом говорит Берингер. – Ваш отец здесь. Вас освободили от занятий на весь день.

– Что? – вырывается у меня. – Но у меня уроки!

– Отец? – в изумлении повторяет Джордан. – Разве он не умер?

Черт. Я совсем забыла про нее.

– Не твое дело.

Джордан смотрит на Берингера, на меня, потом падает на пол и начинает смеяться так сильно, что хватается руками за живот.

– О боже! Это просто потрясающе, – задыхаясь, говорит она в промежутках между смехом. – Не могу дождаться следующей серии, где ты окажешься беременной, а мы будем гадать, чей это ребенок – Рида или Истона.

Я сердито смотрю на нее.

– Вот только я начинаю думать о тебе как о человеке, как ты все портишь, открыв свой рот.

Директор сверлит глазами мою заклятую противницу.

– Мисс Каррингтон, ваше поведение совершенно неуместно.

Но слова Берингера лишь заставляют ее смеяться сильнее.

Сжав челюсти, он берет меня за руку и ведет прочь от дверей.

– Пойдемте, мисс Ройал.

Я не поправляю его, услышав фамилию, но вырываю свой локоть.

– Я серьезно. У меня уроки.

Он отвечает мне приторной улыбкой, какой, наверное, улыбается пожилым дамам, когда просит у них пожертвования в фонд Астор-Парка. Как будто он делает мне одолжение.

– Об этом уже позаботились. Я сообщил вашим учителям, что вы освобождены от занятий. И вам даже не нужно будет делать домашнюю работу.

Ясно, он точно думает, что делает мне одолжение.

– Да что у вас за школа такая дерьмовая, раз вы можете освободить одиннадцатиклассника от занятий и домашней работы?

Тонкие губы Берингера складываются в недовольную гримасу.

– Мисс Ройал, то, что ваш отец вернулся из мертвых, еще не означает, что вы можете распускать язык и говорить со мной в таком тоне.

– Тогда выпишите мне тысячу штрафов, – продолжаю пререкаться я. (Или это просьба?) – Я отработаю их сегодня же.

Он лишь усмехается.

– Не горю желанием. Похоже, вы уже начали отбывать свое наказание.

Серьезно, я ненавижу эту школу! Она самая худшая в мире. Интересно, как поступит Берингер, если я возьму и откажусь выходить отсюда? Вызовет полицию, чтобы они вытащили меня наружу?

Директор останавливается рядом со своим кабинетом и кивает головой в сторону вестибюля.

– Ваш отец ждет вас. – Он качает головой. – Не понимаю, почему вы не рады тому, что проведете с ним время? Странная вы девушка, мисс Ройал.

С этими словами он исчезает в своем кабинете, словно не желает больше тратить время на необычного ребенка, который не хочет увидеться с собственным отцом.

Я прислоняюсь головой к одному из шкафчиков и заставляю себя посмотреть в лицо правде, от которой прячусь с тех пор, как появился Стив.

Я не желаю проводить с ним время, потому что мне страшно.

Вдруг я ему не понравлюсь? Он же оставил маму. Она не смогла удержать его, а ведь Мэгги Харпер была сущим ангелом: красивой, милой и доброй.

И теперь вот я… Колючая и неприступная, что уж говорить о том, что я за словом в карман не лезу и в семнадцать лет у меня на все есть свое мнение. Рано или поздно я обязательно ляпну что-нибудь, за что мне будет стыдно и на что он обидится.

Но как сильно мне ни хотелось бы спрятаться за этими пропитанными ядом стенами, Стив ждет, а у меня есть два варианта: остаться и встретиться с ним или сбежать и потерять Рида.

А так как ничего другого мне на ум не приходит, то и решение очевидно.

Я поворачиваюсь и направляюсь в вестибюль.

Стив ждет меня в вестибюле, засунув руки в карманы и читая объявления на стенде.

– Здесь мало что изменилось, – говорит он мне, когда я подхожу ближе.

Я растерянно морщу лоб.

– Ты тоже здесь учился?

– А ты не знала?

– Нет. Я не думала, что Астор-Парк настолько старая школа.

На его губах появляется кривоватая ухмылка.

– Хочешь сказать, я тоже старый?

Я вспыхиваю.

– Нет, я имела в виду, что…

– Я просто дразню тебя. По-моему, первый класс выпустили в тридцатые годы. Так что да, это старая школа. – Он достает руки из карманов и поворачивается ко мне всем телом. – Готова?

Я распрямляю спину.

– Почему?

– Что почему? – На лице Стива читается недоумение.

– Почему ты забрал меня с уроков?

– Потому что ты не сможешь прятаться за спиной Берингера, как прячешься за Каллумом и его мальчишками.

Я не могу скрыть своего удивления – оно отражается у меня на лице. А Стив оказывается достаточно проницательным, чтобы это заметить.

Он улыбается.

– Думала, я не замечаю, что ты избегаешь меня?

– Я тебя не знаю.

И мне страшно. Сейчас происходит так много всего, что я не в силах это контролировать. Я привыкла держать все в своих руках. Сколько себя помню, мама доверяла мне оплату счетов, закупку продуктов и я сама собиралась в школу.

– Именно поэтому я и забираю тебя на целый день. Поехали.

По выражению его лица я понимаю, что спорить бесполезно.

Как это похоже на меня, с потрясением понимаю я. У моей мамы был мягкий характер. Выходит, что отец – ее полная противоположность.

Я выхожу из школы вслед за Стивом, чувствуя, что мне никак от него не отделаться. У тротуара стоит низкая спортивная машина, ее кузов – сплошные изгибы. Я никогда не видела ничего подобного. А вот цвет мне знаком. Точно такой оттенок, как у моего кабриолета, – запатентованный тон «королевский синий», если верить Каллуму.

Наверное, мое изумление написано у меня на лице, потому что Стив говорит:

– «Бугатти кайрон».

– Не понимаю, что ты сейчас сказал, – сухо говорю я. – Звучит как название спагетти.

Усмехнувшись, Стив открывает мне дверь.

– Это немецкая машина. – Он проводит рукой по крыше кузова. – Лучшая в мире.

Если он даже все это выдумал, я никогда не узнаю. Машины не входят в круг моих интересов. Мне нравится независимость, которую получаешь, когда у тебя есть собственная тачка, но даже я понимаю, что эта машина – нечто особенное. Кожа в салоне нежная, как попка младенца, а приборы сделаны из блестящего металла.

– Это космический корабль или машина? – спрашиваю я, когда Стив усаживается на сиденье водителя.

– Может, и то и другое. Она разгоняется до девяноста километров меньше чем за две с половиной секунды, а ее максимальная скорость – четыреста двадцать километров в час. – Он задорно мне улыбается. – Ты из тех редких барышень, которые увлекаются машинами?

– Мне обидно за мой пол. Готова поспорить, здесь найдется много фанаток автомобилей. – Я пристегиваюсь ремнем безопасности и нехотя улыбаюсь ему в ответ. – Хотя я к ним не отношусь.

– А жаль. Я бы дал тебе порулить.

– Нет уж, спасибо. И, вообще, мне не так уж нравится водить машину.

Стив смотрит на меня с притворным изумлением.

– Ты точно моя дочь?

Не уверена.

Но вслух отвечаю:

– Так говорит анализ ДНК.

– Что есть, то есть, – бормочет он.

Между нами повисает неловкая пауза. Я это ненавижу. Мне хочется лишь одного – вернуться в школу, на занятия, и целоваться с Ридом во время перерыва на ланч. Черт, да я бы больше предпочла поругаться с Джордан, чем сидеть в одной машине со Стивом.

Моим отцом.

– Итак, чем сегодня займемся? – наконец спрашивает он.

Я тереблю полоску ремня.

– Разве ты ничего не запланировал?

«Зачем было вообще забирать меня из школы?» – хочется закричать мне.

– Думал оставить это тебе. Дамы выбирают.

Тогда эта дама выбирает вернуться обратно в класс.

Но мне приходится напомнить себе, что, избегая Стива, я не избавлюсь от своего страха перед ним. Так не пора ли уже встретиться с этой проблемой лицом к лицу?

– Может, поедем на пирс? – предлагаю я первое, что приходит в голову.

Сейчас ноябрь, и сидеть на улице будет слишком холодно, но вдруг мы просто прогуляемся или типа того. По-моему, у меня с собой были перчатки.

– Очень хорошая идея.

Стив заводит мотор, и вся машина начинает вибрировать от заложенной в ней мощности.

Когда он проезжает через огромные ворота школы, мой взгляд тут же устремляется вправо – туда, где находится «Френч-Твист». И я сразу же ощущаю сковавшее меня напряжение, со злостью вспоминая о том, что он наделал.

– Зачем ты сделал так, чтобы меня уволили с работы? – вырывается у меня.

Он бросает на меня удивленный взгляд.

– Ты расстроилась?

– Да, я расстроилась. – Я скрещиваю руки на груди. – Мне нравилась эта работа.

Стив несколько раз моргает, как будто не понимает меня. Может, мне стоит повторить это на другом языке? Но он уже выпадает из своего транса.

– Вот черт. Я решил, что это Каллум заставил тебя найти работу. – Стив огорченно качает головой. – Порой он творит странные вещи, чтобы заставить своих детишек быть более ответственными.

– Я ничего такого не заметила, – натянуто отвечаю я, ощутив внезапное желание защитить Каллума.

– О, он все время угрожал мальчишкам военной академией.

Во мне вновь вспыхивает раздражение.

– Работа в пекарне и военная академия – совсем разные вещи.

– Элла, твои смены начинаются в пять утра. А тебе сколько? Шестнадцать? Уверен, ты бы предпочла поспать подольше.

– Мне семнадцать, и я привыкла работать, – резко отвечаю я, но тут же заставляю себя смягчить тон. Мама всегда говорила, что на мед можно поймать больше пчел, чем на уксус. – Но тебе это было неизвестно, поэтому я понимаю, почему ты пришел к таким выводам.

Мой голос становится совсем ангельским:

– Но сейчас, когда ты знаешь, как сильно мне нравится моя работа, может, вернешься к Люси и скажешь ей, что я могу и дальше у нее работать?

– Мой ответ «нет». – Он небрежно машет рукой. – Моя дочь не должна работать. Я могу позаботиться о тебе.

Стив жмет на педаль, и машина устремляется вперед. Я сопротивляюсь желанию уцепиться за панель передо мной, и страх за собственную жизнь заставляет забыть о раздражении, которое вызывали во мне его слова.

– А теперь расскажи мне о себе, – говорит Стив, несясь по дороге с бешеной скоростью.

Я недовольно закусываю нижнюю губу. Мне не нравится, как он закончил наш разговор про пекарню. Ты не будешь работать. Точка. Ему следует поучиться быть отцом. Даже Каллум, который станет самым последним кандидатом на звание «отец года», пожелал обсудить со мной вопрос работы.

– Ты ведь в одиннадцатом классе, верно? Чем ты занималась до того, как переехала сюда?

Стив совершенно не замечает, как сильно я расстроена. Его голубые глаза сосредоточенно следят за дорогой, а руки умело переключают скорости, и машина легко лавирует в потоке уличного движения.

Вдруг ощутив прилив несвойственной мне мелочности, я с сарказмом отвечаю:

– А разве Каллум не говорил тебе? Я была стриптизершей.

Он чуть не съезжает с дороги.

Черт, может, мне надо было промолчать? Стив так же резко возвращается в нужный ряд, и мне опять приходится изо всех сил цепляться за сиденье.

– Нет, – бормочет Стив, – об этом он забыл упомянуть.

– Да, вот такая у меня была работа. – Я с вызовом смотрю на него, ожидая, когда он примется читать мне лекцию.

Но ничего такого не происходит.

– Не скажу, что был рад это услышать, но порой мы чего только не делаем, чтобы выжить. – Стив умолкает. – Когда Каллум нашел тебя, ты жила одна?

Я киваю.

– А теперь ты живешь в мавзолее Марии. Удивлен, что Брук не сняла тот портрет.

Над камином висит громадный портрет Марии, и когда они с Каллумом объявили о помолвке, Брук сидела прямо под ним и самодовольно улыбалась. Мальчики были просто в бешенстве: и из-за помолвки, и из-за того, каким образом нам о ней сообщили, и даже из-за кольца Брук, которое оказалось похоже на кольцо Марии, изображенное на портрете. Брук все спланировала так, что Марии как будто показали огромных размеров средний палец.

– Она не успела, – бормочу я в ответ.

– Видимо. По-моему, первым делом она переделала бы дом от крыши до подвала. Все, что есть в этом особняке, хранит на себе отпечаток Марии. – Он качает головой. – Мальчишки боготворят ее. Каллум – тоже. Но живой человек не может быть святым. – Он слегка наклоняет голову, бросая на меня мимолетный взгляд. – Нельзя возводить женщину на пьедестал. Без обид, милая.

Это что… негодование я сейчас слышу в голосе Стива? Хотя не уверена.

– Все в порядке, – тихо отвечаю я.