Эрин Уатт - Разрушенный дворец

Окружной прокурор стоически продолжает:

– Окружной прокурор просит снять все обвинения.

– На каких основаниях?

Все это изложено в документах перед Делакортом. Но лишь потому, что судья ненавидит свою жизнь, он делает все, чтобы окружающие были в равной степени несчастны.

– На основании новых доказательств, которые указывают на то, что обвинение было предъявлено ошибочно. Мы арестовали еще одного подозреваемого.

– И новыми доказательствами служат показания подруги прежнего обвиняемого и отдельно проживающей супруги нового обвиняемого?

– Да.

Делакорт что-то ворчит.

– И сторона обвинения считает эти показания достоверными?

Он явно не хочет позволить мне соскочить с крючка.

Я бросаю встревоженный взгляд на Гриера, но тот едва заметно качает головой. Ну ладно, раз Гриер спокоен, я тоже не буду зря нервничать.

– Считает. У нас есть аудиозапись, на которой зафиксировано, как мистер О’Халлоран сознается в преступлении. Заявления жертв подтверждаются первичными вещественными доказательствами, найденными на месте преступления, а также заявлениями, выслушанными после инцидента детективом Казинсом, детективом Шмидт и офицером Томасом, где мистер О’Халлоран признается, что ошибочно принял погибшую за свою жену.

– И вы абсолютно уверены, что в этот раз задержали истинного виновника? На последнем заседании по этому делу вы клялись, что лицом, совершившим это насильственное преступление, является мистер Ройал. Более того, было даже назначено слушание с вынесением судебного решения, потому как он собирался признать себя виновным. Так когда вы ошиблись, тогда или сейчас? – с сарказмом говорит Делакорт.

Юрист вспыхивает.

– Мы ошиблись в прошлый раз, – несмотря на столь неловкое положение, голос его звучит твердо.

Это очевидно, что судья Делакорт не хочет выносить решение в мою пользу. Он хочет, чтобы я гнил в тюрьме. Но, к несчастью для него, сегодня он будет ложиться спать, ощущая во рту горечь поражения.

Делакорт поднимает свой молоток.

– Ходатайство удовлетворено, – рявкает он. – Вы что-то еще хотели, прокурор?

– Да, еще кое-что. – Окружной прокурор поворачивается к своему помощнику и что-то шепчет ему.

Гриер начинает собирать свои бумаги.

– Мы закончили? – спрашиваю я.

Адвокат кивает.

– Да. Мои поздравления. Теперь ты официально свободен от всего этого.

Впервые с тех пор, как вошел в зал суда, я вздыхаю полной грудью.

– Спасибо.

Я пожимаю руку Гриеру, хотя тот человек, кого я действительно должен благодарить, сидит позади меня. Гриер же считал, что мне следует договориться с обвинением, несмотря на мою невиновность.

Ист наклоняется над небольшим ограждением, но его пятерня так и зависает в воздухе, когда прокурор произносит:

– Мы хотим предъявить обвинения Стивену Джорджу О’Халлорану.

Я вздыхаю, когда из смежной комнаты в сопровождении охраны выходит Стив. Он входит в зал суда и идет к столу защиты, бесстрастно глядя перед собой и ни разу не посмотрев ни на меня, ни на свою дочь.

– Зачитайте их, прокурор, – скучающим голосом произносит судья Делакорт, словно это какое-то обычное явление. Может, для него так и есть, но точно не для нас.

Не для Эллы.

Обернувшись через плечо, я вижу на ее лице смесь ужаса и невообразимой грусти. Поэтому я шепчу Исту:

– Уведи ее отсюда.

Брат кивает, явно согласный с тем, что Элле не стоит выслушивать все эти обвинения, которые выдвигают против ее отца.

– Элла, пойдем. Мы закончили, – тихо говорит он.

Но Элла отказывается уходить. Она берет Дину за руку. А Дина, эта охотница за богатыми мужиками и шантажистка, в ответ сжимает ее руку. Прижавшись друг к другу, они слушают, как окружной прокурор зачитывает обвинения.

– Стивен Джордж О’Халлоран, далее именуемый обвиняемым, действуя против народа города Бэйвью и штата Северная Каролина, преднамеренно совершил убийство второй степени, в результате которого погибла Брук Анна Дэвидсон.

– Обвиняемый, подойдите к суду.

Я отодвигаюсь в сторону и ошеломленно наблюдаю, как Гриер вытаскивает очередную папку. Вот это да! Он не собирался уходить. Адвокат убрал документы по моему делу и сейчас готовился защищать Стива.

Стив, подходя к скамье, застегивает пиджак. Он выглядит уверенным и собранным, но по-прежнему избегает смотреть мне в глаза.

– Вы признаете себя виновным? – спрашивает Делакорт.

– Не признаю, – громким, четким голосом отвечает Стив.

Я сжимаю кулаки. Тоже мне, нашелся невиновный! Мне хочется прикончить его прямо здесь, вбивать его лицо в деревянный стол до тех пор, пока оно не превратится в кровавое, неузнаваемое месиво. Я хочу…

Чья-то рука сжимается вокруг моего запястья. Я поднимаю глаза, вижу прекрасное, хоть и несчастное лицо Эллы и понимаю, что был на грани. Закрыв глаза, я прислоняюсь лбом к ее лбу.

– Готова поехать домой?

– Да.

Я беру ее за руку, и мы выходим из зала суда, оставляя Стива позади. Моя семья следует за нами. На улице к нам сразу подбегает несколько репортеров, но мы, Ройалы, – парни большие и умеем вселять страх. Окружив Эллу в кольцо и отогнав стервятников, мы покидаем здание суда.

Папа уже ждет нас рядом со своим «мерседесом».

– Элла, ты едешь домой с нами.

– Насовсем? – настороженно спрашивает она.

Он улыбается.

– Насовсем. – Пока мы разговариваем, Гриер заполняет все необходимые бумаги. – Но папина улыбка исчезает. – Мы хотим воспользоваться текущим положением Стива перед законом как основанием для принятия экстренного судебного решения.

От меня не ускользает печаль, появившаяся в глазах отца, но она тут же исчезает. Предательство Стива ударило по всем нам, но папе больнее всего. Стив был его лучшим другом, но это не остановило мерзавца повесить на меня свое преступление, за которое мне грозил тюремный срок.

И еще…

Горло сжимается, когда я вспоминаю еще одно его предательство.

У Стива был роман с моей мамой.

Меня начинает тошнить даже от одной мысли об этом, и я почти жалею, что все мы прочитали то письмо. Хотя, если посмотреть с другой стороны, так лучше для всех нас. Я так долго винил себя в маминой смерти! Только и думал о том, не моя ли тяга к насилию и безбашенность довели ее до края. А Ист считал, что ее убили он и его зависимость от таблеток.

Зато теперь мы хотя бы знаем правду. Мама убила себя из-за чувства вины за то, что спала с папиным лучшим другом. И еще она думала, что папа ей изменяет. Стив внушил ей это.

Гребаный Стив. Я надеюсь, что больше никогда его не увижу.

– Элла!

Наверное, у этого ублюдка начали гореть уши, потому что он вдруг появляется на лестнице, ведущей из здания суда.

– Вот дерьмо, – бормочет Истон.

Близнецы тоже ругаются себе под нос, только более цветисто. Я обдумываю, не перекинуть ли мне Эллу через плечо, прыгнуть в машину и умчаться прочь. Но я слишком долго сомневаюсь, потому что Стив уже идет к нам через парковку.

Папа с грозным видом шагает вперед, загораживая собой Эллу.

– Тебе лучше уйти, – велит он.

– Нет. Я хочу поговорить со своей дочерью. – Стив выглядывает из-за папы и обращается к Элле: – Элла, послушай. Той ночью я был под чем-то. Наверное, Дина что-то подсыпала мне в напиток. Ты же знаешь, я никогда бы и пальцем тебя не тронул. И Брук я тоже не трогал. Ты неправильно истолковала все, что я тогда говорил.

В глазах Эллы мелькает боль.

– Правда? Значит, теперь ты будешь рассказывать нам эту сказку?

– Ты должна поверить мне.

– Поверить тебе? Ты издеваешься? Ты убил Брук и пытался подставить Рида! Я не знаю, кто ты, и не хочу тебя знать.

Она рывком открывает дверь машины и залезает внутрь. Хлопок двери заставляет нас двигаться. Близнецы и Истон забираются в «ровер» Сойера, а я сажусь с Эллой в папину машину.

Папа остается со Стивом, но за закрытыми окнами «мерседеса» нам почти не слышно, о чем они спорят. Да мне и плевать, если честно. Я уверен, что папа пошлет Стива в ад, где он совершенно заслуженно будет гореть до скончания времен.

Я обнимаю Эллу за плечи, и она поднимает на меня свои грустные глаза.

– Когда я только приехала, вы вели себя со мной очень грубо, – начинает она.

Я морщусь.

– Знаю.

– Но потом все изменилось, и я… у меня впервые появилась семья.

Элла плачет и так сильно сжимает свои руки, что костяшки побелели.

Я накрываю их своей ладонью и чувствую, как на нее падают горячие слезы.

– Когда появился Стив, нам было сложно, особенно ему со мной, но в глубине души я даже радовалась, что он так хочет стать мне настоящим отцом. Его правила были совершенно дурацкими, но девчонки в школе сказали, что это нормально, и порой благодаря им я чувствовала, что он действительно заботится обо мне.

Я проглатываю ком в горле. В ее словах так много боли, но я не знаю, как ей помочь.

– Я думала, – хватая ртом воздух, продолжает Элла, – иногда я думала, что мама была неправа, таская меня по всей стране и убегая от одних неудачных отношений к другим. Я думала, что будет даже лучше, если я вырасту со Стивом. Буду О’Халлоран, а не Харпер.

О черт. Я притягиваю ее к себе на колени и прижимаю ее мокрое лицо к своей шее.

– Знаю, детка. Я люблю свою маму, но иногда тоже думаю о ней плохо. Я понимаю, она не могла жить в разладе с собой, но почему не захотела хотя бы постараться? Ведь она была нужна нам. – Я глажу Эллу по волосам и прижимаюсь губами к ее виску. – По-моему, даже если мы злимся и обижены, что наши мамы подвели нас, это не делает нас предателями.

Она тяжело вздыхает.

– Я хотела, чтобы он любил меня.

– Ой, детка, это со Стивом что-то не так. Он не в состоянии любить кого-то кроме себя. И это его проблемы, не твои.

– Я знаю, но мне все равно больно.

Дверь со стороны водителя открывается, и в машину садится папа.

– Как вы там? Все в порядке? – тихо спрашивает он.

Мы встречаемся взглядами в зеркале заднего вида. Но я молчу: его вопрос был адресован Элле.

Судорожно вздохнув, она поднимает голову.

– Да, сейчас я порядком расстроена, но скоро буду в норме.

Элла слезает с моих колен, но ее голова остается у меня на плече. Папа выезжает задним ходом с парковки и везет нас домой.

– Как-то раз я сказала Вэл, что мы как зеркала, – шепчет мне Элла, – что каким-то странным образом подходим друг другу.

И я понимаю, о чем она говорит. Те сложные чувства, которые мы испытываем к своим матерям, их слабости и хрупкости, внутренней силе и любви, что они дарили, к их эгоизму, который повлиял на нас, – все это запутало, сломало нас изнутри, но случилось так, что узелки распутались, и мы снова стали целым.

Элла помогает не сломаться мне. А я помогаю не сломаться ей.

Раньше я боялся будущего. Не знал, найду ли я себя, уйдут ли из меня навсегда злость и горечь, смогу ли когда-нибудь ощутить себя достойным и найду ли ту, которая сможет увидеть меня настоящего, а не подонка, которым меня считает весь остальной мир.

Но теперь я больше не боюсь: я нашел ту, которая видит меня, истинного. И я тоже вижу ее. И больше не хочу знать никого, кроме Эллы Харпер, потому что она и есть мое будущее. Она – мой стержень, огонь во мне, мое спасение.

Она – это все.

Элла

Неделю спустя

– Что это? – спрашиваю я, когда выхожу из ванной, одетая в свои любимые домашние вещи: футболку Рида и шорты.

Сегодня тренировка группы поддержки затянулась, и я сказала Риду ехать домой без меня. А когда вернулась, то заставила его ждать, пока приму душ, хотя он заявил, что ему все равно, потная я или нет.

И вот я выхожу из ванной и вижу на своей кровати россыпь красочных буклетов. На многих из них изображены молодые люди, прижимающие к груди учебники.

– Выбирай, – говорит Рид, не отводя взгляда от телевизора.

Я подхожу ближе. Это рекламные проспекты колледжей, около десяти штук.

– Что выбирать?

– Выбирай колледж, где мы будем учиться.

– Мы?

Из любопытства я открываю одну брошюру. Она гласит: «Университет Северной Каролины был основан в восемнадцатом веке».

– Ага.

Рид переворачивается, подминая под себя половину блестящих проспектов.

– Мы выбираем вместе? – удивленно спрашиваю я.

– Да. Ты говорила, что хочешь танцевать, так что там есть парочка колледжей, где можно получить степень магистра искусств. – Порывшись в куче, он достает красно-белую брошюру. – Так, значит, ты можешь получить диплом по танцам в Университете Северной Каролины в Гринсборо и в Университете Северной Каролины в Шарлотте. Оба имеют аккредитацию Национальной ассоциации танцевальных школ.

По телу разливается знакомое тепло.