М.Д.»

И на такие письма, полные чувства и признания, можно было ответить несколькими официальными фразами! Элинор не могла этому поверить. Она понимала, что Уиллингби был недостоин ни одной строчки, написанной Марианной, но, в тоже время, с первого дня их знакомства он не давал ее сестре никаких намеков на помолвку и брак. Ей всего лишь хотелось, чтобы всё было именно так.

В этот момент, Марианна спросила ее, закончила ли она читать их переписку и задумчиво сказала:

– Я чувствую, что так к нему привязана, как будто мы уже давно стали мужем и женой.

– Могу себе представить, – ответила Элинор, – но, к сожалению, он не чувствует то же самое.

– Он чувствует, чувствует тоже самое, Элинор! Неделями и неделями он это чувствовал! Я знаю, что он так чувствует! И как бы он не изменился за последнее время (а это могут быть только проделки каких-нибудь наемных мерзавцев против меня!) я так же к нему расположена, как и раньше, со всей душой! Этот локон, который он так охотно теперь возвратил мне, он выпросил у меня после долгих уговоров! Ты бы видела его взгляд, его манеры, и слышала его голос в тот момент! А разве ты забыла наш прощальный вечер в Бартоне, проведенный вместе? А утро, когда мы простились, когда он сказал, что, возможно, пройдет много недель, до того, как мы встретимся снова? А его печаль? Я никогда не забуду его печаль!

Какое-то мгновение она не могла сказать ни слова, но когда эти эмоции улеглись, добавила, тихим голосом:

– Элинор, всё это кем-то жестоко подстроено мне, но не Уиллингби.

– Дорогая Марианна, но кем же, если не им самим?

– Да, кем угодно в этом мире, но только не его сердцем! Я скорее поверю, что он мог разлюбить меня, чем в то, что оказался с самого начала был таким мерзавцем. Эта женщина, о которой он пишет, кто бы она ни была, или какая-нибудь другая особа, может не верить в его любовь ко мне. Но я до сих пор верю ему, как тебе, как маме и Эдварду. Все остальные могли предать меня.

Элинор не стала рассуждать, а только заметила:

– Кого бы ты не подозревала во всем этом, можешь своего врага поздравить с триумфом, моя дорогая сестра. Видишь, как совпадение случайностей твоей невиновности и чего-то злого умысла укрепили сейчас твой дух и гордость, чтобы так рассуждать.

– Нет, нет, – воскликнула Марианна, – такие мистические вещи, как мой случай, необъяснимы! Меня интересует сейчас только одно, кто еще знает о том, что он меня бросил? Ведь всё происходило у всех на глазах. Элинор, Элинор, все эти бессердечные злодеи могут теперь гордиться собой, я повержена и должна честно оплакивать свой позор, и пусть они видят, как я страдаю!

– Но ради нашей матери и меня…

– Для вас я сделаю больше, чем я смогла бы для себя. Появиться счастливой тогда, когда я так раздавлена! Кто же может этого ожидать?

Они снова замолчали. Элинор расхаживала, задумавшись, от окна к камину, от камина к окну, не чувствуя тепла от огня и холода от замершего стекла. Марианна, присев на краю кровати, прислонившись головой к ажурной спинке, снова и снова перечитывала письмо Уиллингби, и после каждого предложения, вздыхала:

– Это уж слишком! О! Уиллингби, Уиллингби! Неужели это ты? Жестокий, жестокий человек! Ничто не может оправдать тебя! Элинор, ничто не может! И чтобы он не услышал обо мне, он должен был сначала узнать всё у меня, дать мне возможность оправдаться. А верить всяким домыслам! «Возвращаю назад Ваши письма и локон, который Вы мне подарили», – это я, оказывается, заставила его взять мой локон! Этого я никогда не прощу! Уиллингби, где только было твое сердце, когда ты писал это письмо? О! Какое грубое оскорбление! Элинор, может ли он быть прощен?!

– Нет, Марианна, никогда!

– А эта женщина, его невеста, ты знаешь что-нибудь о ней? Как долго он еще будет находиться под ее влиянием? Кто же она? Кем она может быть? Я никогда раньше не слышала, что бы он хоть раз упоминал о какой-нибудь молодой и привлекательной женщине из его окружения?

Элинор молчала. Марианна очень возбужденная, продолжала говорить.

– Элинор, ты знаешь, я должна уехать домой. Я должна уехать и успокоить маму. Давай уедем завтра?

– Завтра же, Марианна.

– Да, почему я должна оставаться здесь? Я приехала только ради Уиллингби, а теперь кому здесь дело до меня? Кто интересуется мной?

– Нет. Завтра мы всё-таки не уедем. Хотя бы из уважения к миссис Дженнингс, которая была к нам так добра, и мы не можем внезапно собраться уехать.

– Хорошо. Тогда, давай уедем послезавтра, или через несколько дней, пойми, я не могу оставаться здесь дольше. Я не хочу отвечать на все эти недвусмысленные вопросы и выслушивать шуточки от всех этих людей! Миддлтоны, Палмеры! Как я смогу теперь видеть их каждый божий день! Представь, что скажет по поводу всего этого, леди Миддлтон! О! Противно подумать!

Элинор посоветовала сестре не изводить себя и прилечь отдохнуть. Едва Марианна легла, как резко вскочила от приступа сильнейшей головной боли. Она вся сжалась в нервный ком, и Элинор с трудом смогла уложить ее снова, в отчаянии она даже позвала на помощь, но несколько лавандовых капель, случайно оказавшихся под рукой, подействовали раньше, чем в комнату поднялась миссис Дженнингс. Марианна неподвижно лежала на постели.

Глава 16

Миссис Дженнингс, услышав крик Элинор, немедленно поднялась наверх и без стука решительно открыла дверь в спальню.

– Как вы себя чувствуете, милая? – спросила она голосом, полным сострадания, Марианну, которая в ответ только молча отвернулась.

– Как она, Элинор? Да, плохо дело! Она выглядит ужасно. Теперь послушайте, может быть это и не правда. Он скоро вроде собирается жениться – этот бездельник! Я сама не встречалась с ним, миссис Тайлор рассказала мне об этом полчаса назад. Я не могла в это поверить, и готова просто упасть в обморок, как только это услышала. Хорошенькое дело, сказала я. Он довел одну из моих хороших знакомых до болезненного состояния. Если это всё правда, то я желаю от всей души, чтоб его жена замучила его до смерти своими расспросами! И повторяю, моя дорогая, ты можешь в этом не сомневаться! Не зря я всегда не доверяла мужчинам такого типа. И если я снова когда-нибудь встречусь с ним, я его просто отделаю, обещаю вам! Но всё, что не делается – делается к лучшему, моя дорогая Марианна. Он не один единственный молодой человек в городе, которого можно иметь в виду, а с вашим хорошеньким личиком, вам недолго придется ждать поклонников! Да, очень печальна история! Я не буду вам больше мешать, так как ей лучше один раз хорошенько выплакаться и навсегда забыть об этом. Кстати, Парри и Сандерсоны, к счастью, приезжают к нам сегодня вечером, вы, наверное, уже знаете, и это возможно поможет ей немного забыться…

И пожилая леди на цыпочках вышла из комнаты, как будто опасаясь, что даже легкий шум может усугубить страдания ее молодой гостьи.

Марианна, к немалому изумлению Элинор, захотела спуститься к обеду. Элинор сначала пыталась возразить ей, но нет – сестра решила обедать с гостями, в надежде избежать лишних пересудов. Элинор была рада ее хладнокровию, хотя и сомневалась, что Марианна продержится до конца обеда. Она помогла ей расправить складки на платье и сидела рядом, чтобы помочь ей подняться, когда их пригласят в столовую.

За столом Марианна держалась спокойно и ела с аппетитом, вопреки тревожным ожиданиям ее сестры. К счастью, она не проронила ни слова и как будто не заметила повышенной и порой неуместной опеки миссис Дженнингс, которая из лучших побуждений старалась оградить ее от излишнего внимания. Иначе, кто знает, может быть, это спокойствие, возможно покинуло бы ее.

Элинор, отдавая должное доброте миссис Дженнингс, как ни бесцеремонны и неуклюжи были порой проявления ее заботы, была благодарна ей и отплачивала любезностью за любезность вместо сестры. Их хлопотливая хозяйка видела, как Марианна несчастна, и считала себя обязанной сделать все, чтобы облегчить ее печаль. А потому опекала ее с материнской нежностью, балующей любимую дочурку в последний день летних каникул. Марианну усадили на лучшее место у камина, ее угощали вкусненьким и развлекали свежайшими сплетнями. Печальное настроение Марианны передавалось и ее сестре, в другой ситуации ее бы уж точно позабавили методы лечения сердечных недугов от миссис Дженнингс – хорошая закуска и пылающий огонь в камине. Но, в конце концов, проверенные лекарства пожилой леди начали действовать на ее юную подопечную. Она оживилась, что-то невнятно сказала и, сделав знак сестре, не провожать ее, самостоятельно поднялась и торопливо вышла из комнаты.

– Бедняжка! – вздохнула миссис Дженнингс ей вслед. – У меня сердце разрывается, когда я смотрю на нее. Ах, господи, она даже вина не допила. И к вяленым вишням даже не притронулась! Ничего ей не хочется. Если бы я знала, чего ей хочется, то послала бы за этим на другой конец города! Поражаюсь, как приличный на вид мужчина – и вдруг устроил подлость такой красавице! Ну, да когда у одной невесты денег куры не клюют, а у другой за душой ничего, конечно, тут уж женихи недолго думают!

– Так эта леди… мисс Грей, кажется, вы сказали… она богата?

– Пятьдесят тысяч фунтов годовой ренты, моя дорогая. Вы когда-нибудь видели ее? Обворожительная модная девица, говорят, хотя и не очень красива. Помню, ее тетя была очень хороша собой, Бидди Хеншейв. Она удачно вышла замуж, и их семья теперь очень богата. Пятьдесят тысяч фунтов! И, кроме того, их не тратят, пока нет надобности! Говорят, что мистер Уиллингби разрывается на части ради нее. Нет сомнений! Носится вокруг нее в своей двуколке с охотничьими собаками! Вообще-то, об этом не стоит говорить, но когда молодой человек, кто бы он ни был, появляется, предлагает свою любовь хорошенькой девушке, и обещает жениться, ему не следует отказываться от своих слов только потому, что он беден, а другая богата. Но почему, в таком случае, он продал своих лошадей, заложил свой дом, распустил слуг, и начал какие-то изменения в делах? И все сразу. Я ручаюсь вам, что он только и ожидает, когда это дело выгорит. Такого не следовало бы делать заранее, но что еще можно ожидать в его годы!

– А вы не знаете, что она за человек, эта мисс Грейс? Может она, так сказать, добродушна и мила?

– Я не слышала ничего предосудительного о ней, право, я очень мало слышу что-либо о ней. Разве, что миссис Тейлор сказала этим утром, что однажды миссис Уолкер утверждала, что мистер и миссис Эллисон не будут сожалеть, если мисс Грей выйдет замуж, потому что она и миссис Эллисон никак не уживутся друг с другом.

– А, кто такие Эллисоны?

– Ее опекуны, моя дорогая. Но сейчас она уже выросла и может выбирать жениха сама. Ну и хорошенький же выбор она сделала! – усмехнулась миссис Дженнингс и затем, после небольшой паузы продолжила, – Ваша бедная сестра пошла к себе в комнату, я думаю, оплакивать сама себя. Разве ей ничем нельзя помочь? Бедная она, бедная! Похоже, не стоит оставлять ее одну. Хорошо, что у нас сейчас парочка друзей, и это, надеюсь, постепенно отвлечет ее. Во что бы нам такое сыграть? Она не любит вист, я знаю, но что же ей нравится? Какую еще игру придумать?

– Сударыня, не беспокойтесь. Она не будет не во что играть. Марианна вряд ли выйдет из своей комнаты до вечера. Я попробую, если смогу, уговорить ее отправиться пораньше в постель.

– Да, я думаю, это было бы лучше всего для нее. Пусть ей подадут ужин, и дайте ей лечь. Господи! Нет сомнений, что она так подурнела и расхворалась в последние две недели только из-за Уиллингби. А я смотрю, что-то моя девочка голову повесила! А письмо, которое она сегодня получила, окончательно добило ее. Бедняжка! Если бы я раньше слышала хоть что-нибудь об их разрыве, я бы не позволила себе шутить по этому поводу, даже ради всех своих денег. Но как я могла предположить такое? Я думала, что это обычная тайная переписка влюбленных. Господи, Боже мой! Как будут удивлены Сэр Джон и мои дочери, услышав это! Если бы я подумала раньше, то могла бы заехать сегодня к ним на Кондуит-Стрит и рассказать обо всем. Но теперь я увижу их только завтра.

– Я думаю, не надо специально просить миссис Палмер или сэра Джона не говорить о Уиллингби в присутствии моей сестры. Их естественная доброта сама подскажет им, как себя вести, когда они увидят мою сестру. И чем меньше вообще будут говорить об этом деле, тем легче будет все перенести, поверьте мне.

– О Боже! Да, здесь я согласна. Я, должно быть, замучила вас своими разговорами на эту тему! Что же касается вашей сестры, то я больше не скажу ни слова ей о Уиллингби. Вы видели, я хранила молчание за обедом. И молчать, как я, будут все: сэр Джон, мои дочери, так как они обе очень разумны и рассудительны. Особенно, если я им намекну, как я часто это делаю. Что же касается меня, то, правильно, чем меньше мы будем упоминать об этом, тем скорее все уляжется, как говорится, «дуновенье ветра пронеслось и скрылось, что ж говорить теперь о нем?»