— Вот видите? — радостно воскликнула Шарлотта, обращаясь к Элинор. — Видите?

— …поэтому я и предпочитаю молчать. Зачем расходовать слова втуне. — Он протянул жене пустой стакан из-под виски. — Пойди-ка, Чарли, налей мне еще. Я женился на тебе не из-за твоего ума, а из-за твоего тела. По-моему, это очевидно.

Шарлотта с трудом поднялась со стула и взяла стакан из его рук. Потом наклонилась и примирительно чмокнула мужа в щеку.

— Ну видите? — снова обратилась она к Элинор. — Разве он не прелесть?

Томми Палмер даже не обернулся к жене. Вместо этого он пристально посмотрел на Элинор. Взгляд его был на удивление добрым.

— Как вы? — поинтересовался он.

Изумленная, Элинор пробормотала:

— Хорошо… Хорошо, большое спасибо, мы…

Он улыбнулся. Потом, кивнув на жену, сказал:

— Знаете, у этих Дженнингсов золотое сердце, но они толстокожи, как африканские гиппопотамы. Им и в голову не приходит, что развеселые вечеринки в Бартон-парке не то развлечение, о котором вы мечтали.

Элинор взглянула на Шарлотту. Та, нисколько не смутившись, продолжала радостно смеяться. Элинор растерянно произнесла:

— Большое спасибо. Я хочу сказать… все так к нам добры… — Она замолчала.

Томми Палмер положил свободную руку на голову жене.

— Делать добро для них так же естественно, как дышать. Но вот воображения они напрочь лишены, видно, фея-крестная позабыла о нем, собираясь к ним на крестины. — Он едва заметно, без намека на игривость, подмигнул Элинор. — Иными словами, вы должны знать, что у вас есть союзник. На случай, если вам таковой понадобится.

Запинаясь, она пробормотала:

— С… спасибо. — Томми снял руку с макушки Шарлотты и помахал ею в воздухе.

— Не благодарите. Просто запомните это. Так что, Чарли, где мой виски?


Из своей спальни, где она наигрывала на гитаре прелюдию Вилла-Лобос — очень навязчивую и до крайности меланхоличную, — Марианна слышала, как мать разговаривает по телефону. Судя по всему, с Джонно: несмотря на то, что на нем лежало руководство компанией, он обязательно звонил каждое утро, чтобы доложить последние сплетни и разузнать, что происходит у них. Марианна почти презирала его за такую низменную склонность, сравнивая с Уиллзом, который, хоть и любил порой позлословить у кого-нибудь за спиной, компенсировал излишнюю язвительность любовью к искусству, что для нее было очень важно. Они могли часами беседовать о поэзии, пейзажах, истории с ее романтизмом и, конечно же, о музыке. О, музыка! Как-то раз он даже пробовал сыграть на ее гитаре: конечно, если говорить честно, ему было далеко до Эда или Билла Брэндона, зато как он чувствовал музыку! С гитарой в руках, Уиллз спросил Марианну:

— А на пианино ты тоже играешь?

Она удивилась:

— Ну, я могу. Но предпочитаю все же гитару.

Посерьезнев, он заглянул ей в глаза.

— Я очень рад.

— Правда?

— Понимаешь, пианино делает музыканта каким-то… отстраненным. По крайней мере, мне так кажется. С гитарой в руках становишься, наоборот, более страстным, открываешься для чувства. — Он склонился к ней. — Ты ощущаешь ее вибрацию, когда играешь?

Она кивнула. Потом мягко сказала:

— Конечно, я ее ощущаю. Ощущаю тон.

Его лицо было совсем близко.

— Это так чувственно! Так сексуально, — жарко шепнул Уиллз.

Марианне стало трудно дышать. Она попыталась понять, что с ней происходит. Воспоминания о подобных мгновениях таили в себе одновременно и муку, и блаженство. Постоянно возвращаясь к ним, она лишилась способности с головой погружаться в музыку — если ей и хотелось сейчас куда-нибудь погрузиться, так только в его объятия. Потом пришли слезы, принесшие вместе с облегчением еще и тоску, и жалость к себе, и новые воспоминания, которые накрыли ее словно волной, и…

— Марианна! — крикнула с лестницы Белл.

Марианна подняла голову, шмыгая носом.

— Иду!

Она положила гитару на кровать, вытащила носовой платок из коробки, стоявшей на столе, и высморкалась. Потом, скомкав платок в шарик, промокнула им глаза и подошла открыть дверь.

— Что, мам?

Белл увидела ее заплаканное лицо.

— О, дорогая…

— Все в порядке.

— Ты снова плакала. Деточка моя!

— Почему он не звонит? — простонала Марианна. — Почему не отвечает на электронную почту? И даже на СМС? Почему хотя бы не даст знать, что просто жив?

Белл сделала пару шагов вверх по лестнице.

— Он обязательно ответит, дорогая. Вот увидишь. Наверняка произошло что-то очень серьезное, и он стремится тебя уберечь.

Марианна всхлипнула.

— Прости меня. Извини, что снова начала.

— Как бы мне хотелось тебе помочь!

— Ты помогаешь, — сказала Марианна. — Ты так добра со мной! Все, все очень добры. Даже эти идиоты из Бартон-парка, которые постоянно меня дразнят. Я же понимаю, что никто из них не желает мне зла: просто они слишком глупы, чтобы понять, как бестактно поступают.

— Джонно, кстати, только что звонил.

Марианна присела на верхнюю ступеньку.

— Надо же, какой сюрприз, — слабым голосом откликнулась она.

— Как обычно, в приподнятом настроении. Не успела за Палмерами захлопнуться дверь — они уехали сегодня утром, — а он уже в ожидании новых гостей. Это вроде крестница последнего мужа миссис Дженнингс, с сестрой. Обе твоего возраста, так что Джонно приглашает нас на ужин в субботу.

— Нет, — отрезала Марианна.

Белл улыбнулась.

— Я сказала то же самое. В том смысле, что дальше так продолжаться не может. Я сказала, что мы больше не примем ни одного приглашения из Бартон-парка. Просто недопустимо и дальше злоупотреблять их гостеприимством, пока мы не отплатим хотя бы за его малую долю.

— Мама, то есть ты…

— Да-да, — торжествующим тоном объявила Белл, — в субботу они все придут к нам на ланч, за исключением детей, слава тебе, Господи, в том числе обе их гостьи.

Марианна тяжело вздохнула.

— Представляю себе.

— Нет, дорогая, — возразила Белл. — Ты их не знаешь. Может, они тебе понравятся. В конце концов, их появление очень кстати: ты хоть немного отвлечешься. Их зовут Люси и Нэнси. Люси и Нэнси Стил.


После школы Маргарет собиралась поехать с ночевкой к подруге, поэтому — с нажимом напомнила она — Элинор не нужно ее забирать. Поездке предшествовали долгие переговоры по телефону и бессчетные заверения в абсолютной благонадежности принимающей стороны; в конце концов, чтобы развеять последние сомнения Белл, Элинор пришлось в свой обеденный перерыв доехать до дома, где жила подруга, и переговорить с ее матерью, дабы самолично убедиться, что сестре ничего не грозит: дом собственный, отдельный, в благополучном районе, а семья полностью заслуживает доверия. Слегка смущаясь, Элинор попыталась извиниться перед матерью подруги:

— Понимаете, мы тут совсем недавно, и Магз ходит в эту школу всего пару недель, так что…

Женщина рассмеялась и похлопала Элинор по плечу.

— Я все понимаю, дорогая. Никаких проблем.

Но даже получив подтверждение их совершенной респектабельности, Белл не успокоилась и продолжала названивать Элинор, поэтому, в очередной раз услышав сигнал телефона, та схватила трубку, не глядя на экран, и воскликнула сердитым тоном:

— Ну что еще, мам?!

— Это Джонно, — раздался в трубке голос сэра Джона.

— О боже! Извините. Мне очень жаль. Семейные дела.

— Как я тебя понимаю! Уж поверь мне. Кстати, именно поэтому я и звоню.

Элинор ощутила укол тревоги.

— То есть?

— Мне дали от ворот поворот, — сказал сэр Джон. — Твоя мать.

— В каком смысле?

— У меня тут целый выводок очаровательных барышень, а твоя мама отказалась привести вас к нам, чтобы вместе поужинать.

Элинор судорожно сглотнула.

— Вы и так к нам очень добры. Мы же были у вас буквально…

— Слушай, — перебил ее сэр Джон, — будь моя воля, вы бы ужинали у нас каждый день, честное слово. Но я не могу переубедить твою мать. А этим бедняжкам, конечно, скучно в нашей компании, хотя они, надо сказать, великолепно занимаются с детьми. Просто великолепно. Говорят, обожают малышей — и, похоже, так оно и есть. Удивительно! Так вот, слушай. Я позвонил, поскольку подумал, что раз уж твоя мать и Марианна отказались прийти, почему бы тебе не заскочить к нам по дороге домой?

Элинор зажмурила глаза.

— Это очень мило, но…

— Никаких «но»! И думать не смей!

— Джонно, — сказала Элинор, открывая глаза, — это и правда очень мило с вашей стороны, и я с удовольствием познакомилась бы с ними. Но я совершенно вымоталась. Я…

— Вот и подкрепишься, если останешься на ужин!

— Нет, — ответила Элинор чуть более резко, чем намеревалась. — Нет.

На другом конце провода повисла короткая недоуменная пауза. Потом она услышала, как сэр Джон что-то говорит своей секретарше. Но тут его голос снова прогрохотал ей в ухо:

— Тогда заезжай к нам выпить.

— Ну…

— Отлично, — заключил он. — Великолепно. Договорились. Заедешь выпить у нас по пути с работы.

Элинор вздохнула. Сэр Джон уже повесил трубку. Она медленно опустила телефон на нижнюю полку своей чертежной доски.

Тони Мазгроув посмотрел на нее поверх очков.

— Проблемы с ухажером? — спросил он.

Элинор состроила гримасу.

— Если бы!


В гостиной Бартон-парка царил полнейший хаос. Там было слишком жарко, слишком пестро и слишком шумно от кричащих детей — по крайней мере, по мнению Элинор. Две молоденькие девушки, одетые — не могла не отметить Элинор — по последней моде, сидели на полу, пытаясь схватить одного из детей, носившихся вокруг, а на диване чуть поодаль расположилась Мэри Мидлтон в нарядном кашемировом платье цвета сливок, удовлетворенно наблюдавшая за их возней.

Сэр Джон вскочил с кресла, не выпуская стакана виски из рук, чтобы поприветствовать ее.

— Добрый вечер, красотка, и добро пожаловать в наш вертеп. Джину с тоником?

— Я бы предпочла что-нибудь безалкогольное, — отозвалась Элинор.

— Ни в коем случае! — воскликнул сэр Джон. — Нет! Ты же убьешь все веселье. Выпей вина, раз уж отказалась от джина. Пойду принесу бутылочку. И не смей возражать! Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда мне перечат.

Элинор пожала плечами, уступая его напору.

— Ну хорошо.

— Вот и молодец. Так гораздо лучше. Сейчас вернусь.

Элинор окинула взглядом гостиную. Одна из девушек, сидящих на полу, с хорошеньким остреньким личиком, обрамленным тщательно завитыми локонами, поймала ее взгляд, поднялась и пошла к Элинор, протягивая руку и улыбаясь. На руке позвякивали браслеты с подвесками; ноготки сверкали безукоризненным маникюром.

— Кажется, Элинор?

— Совершенно верно.

— А я Люси. Люси Стил. — Она обернулась и посмотрела на другую девушку. — А это моя сестра Нэнси. Крестница покойного мистера Дженнингса.

Элинор кивнула.

— Мы приехали на выходные, — продолжала Люси. — Чудесный дом! Ты обязательно должна посмотреть мою спальню. Там запросто поместится вся наша квартира, честное слово! И ребятишки — до чего славные! Ни минуты на месте не усидят.

— Это уж точно.

— А хозяйка так просто великолепна, — воскликнула Люси. — Ты согласна? Я имею в виду леди Эм. Какие наряды, а фигура! Ни за что не подумаешь, что у нее четверо детей, правда? Потрясающе.

Элинор посмотрела на Мэри Мидлтон, сидевшую на диване в другом конце гостиной. Та в этот момент наблюдала, как двое ее старших сыновей пытаются повалить сестру Люси на ковер — один из них при этом изо всех сил тянул ее за волосы, — однако и не думала призывать их к порядку.

— Как, по-твоему, с твоей сестрой все нормально? — обеспокоенно поинтересовалась Элинор.

Люси бросила беглый взгляд через плечо.

— О, Нэнси в полном порядке. Она способна сама позаботиться о себе.

Тут Нэнси издала негромкий, но отчетливый крик боли и схватилась за голову руками. Мэри без особой поспешности привстала с дивана и ласково пожурила детей:

— Мальчики, будьте осторожнее!

— Ну-ка кыш! — взревел сэр Джон, как раз возвратившийся в гостиную; в одной руке он нес для Элинор бокал вина размером с небольшое ведерко. — Оставьте бедняжку в покое, сейчас же!

— Джонно, — неодобрительно покосилась на него жена, — они просто играют, благослови их Господь!

Нэнси Стил кое-как поднялась на ноги и оправила костюм. Потом храбро улыбнулась, продемонстрировав длинные, неестественно белые зубы.