– Конечно! Я всегда это знала! – пылко воскликнула миссис Дэшвуд. – Невозможно быть счастливой с легкомысленным и эгоистичным повесой! И тем более с тем, кто так жестоко обошелся с самым дорогим из наших друзей, с самым лучшим человеком на земле! Моя Марианна никогда не могла бы найти счастье с подобным мужем! Ее чувствительная совесть испытала бы все мыслимые угрызения вместо него!

Марианна вздохнула и повторила:

– Я не хочу никаких перемен.

– Меня не может не радовать, – сказала Элинор, – что ты смотришь на случившееся весьма здраво. И наверняка видишь достаточно причин полагать, что твой брак с этим человеком обрек бы тебя на множество разочарований. Ты не нашла бы поддержки даже в любви, поскольку неверная любовь поддержать не может. Поженившись, вы остались бы навсегда бедны. Он сам говорил о своей расточительности, да и все его поведение свидетельствует о том, что возможность хотя бы в чем-то себя ограничить он даже не рассматривает. Его потребности в сочетании с твоей неопытностью и мизерным доходом очень скоро навлекли бы на вас неприятности, которые отнюдь не стали бы легче, оттого что прежде ты даже не подозревала об их существовании. Я хорошо тебя знаю и не сомневаюсь, что, разобравшись в ситуации, ты начала бы экономить на всем, что только возможно. Но думаю, что тебе было бы дозволено лишить удобств и удовольствий только себя. Твои старания все равно не поправили бы дела, безнадежно запутанные еще до вашего брака. А если бы ты попыталась хотя бы немного ограничить его развлечения, то, вероятнее всего, не только не сумела бы совладать с его эгоизмом, но одновременно утратила бы власть над его сердцем. Уверяю тебя, он бы очень быстро пожалел о браке, навлекшем на него трудности.

У Марианны задрожали губы, и она тихо повторила: «Эгоизм?» – словно хотела спросить: «Ты действительно считаешь его эгоистом?»

– Все его поведение, – сказала Элинор, решив быть твердой до конца, – с самого начала было до крайности эгоистичным. Он думал только о своем благе. Не что иное, как эгоизм, навело его на мысль поиграть с твоими чувствами в надежде получить удовольствие. Когда же в его сердце пробудилась взаимность, тот же эгоизм заставил его сначала откладывать со дня на день решительное объяснение, а потом и вовсе покинуть Бартон. Его поступки всегда определялись только одним: собственным благом.

– Наверное, это правда. О моем счастье он не заботился.

– Сейчас он несомненно и вполне искренне сожалеет о содеянном. А почему? Все очень просто. Он получил, что хотел, но обнаружил, что ему это не принесло радости. Он не нашел счастья. Его дела в полном порядке, он не страдает от нехватки средств и имеет время подумать, что женился на женщине, которую любил меньше, чем тебя. Но из этого вовсе не следует, что он бы обрел счастье, связав свою судьбу с тобой. Просто причины для расстройства у него тогда были бы другими. Он бы страдал из-за отсутствия денег. Сейчас он считает это обстоятельство ничего не значащими пустяками, но лишь потому, что безденежье ему не грозит. У него была бы жена, на которой не было бы повода жаловаться, но жили бы вы в бедности, и весьма вероятно, что вскоре он поставил бы выгоды от наличия хорошего дохода куда выше семейного счастья и доброго нрава жены.

– Я в этом не сомневаюсь, – сказала Марианна, – и ни о чем не жалею, кроме своей опрометчивости.

– Более правильно будет сказать, неосторожности твоей матери, мое бедное дитя, – перебила дочь миссис Дэшвуд. – Я одна во всем виновата.

Марианна не позволила ей продолжать и принялась уверять в вечной любви и преданности. Элинор очень радовал тот факт, что обе осознали свои ошибки, но вместе с тем она боялась, что столь бурное проявление чувств ослабит твердость сестры, поэтому она поспешила вернуться к прерванному эмоциональным всплеском разговору.

– Мне кажется, что из случившегося мы можем сделать один вывод, – сказала она. – Уиллоби был наказан за то, что посягнул на добродетель невинной девушки, я имею в виду Элизу Уильямс. Это преступление положило начало целой череде других, пусть и не таких серьезных. Оно же лежит в основе его теперешнего недовольства жизнью.

Марианна с готовностью согласилась, а миссис Дэшвуд воспользовалась моментом и подробно перечислила все достоинства полковника Брэндона, а также несчастья, которые ему пришлось пережить. Говорила она долго и с большим чувством, однако, судя по отсутствующему выражению лица Марианны, та почти ничего не услышала.

Как и опасалась Элинор, выздоровление Марианны немного замедлилось, и в следующие несколько дней ее состояние не изменилось к лучшему. Однако перемен к худшему тоже не наблюдалось. Она по-прежнему старалась казаться веселой и спокойной, поэтому Элинор отбросила тревогу и положилась на целительную силу времени, которое, как известно, способно излечить все.

Миссис Кэри привезла домой Маргарет, и семья, воссоединившись, снова повела тихую, уединенную жизнь. Пожалуй, нельзя сказать, что они полностью вернулись к своим обычным занятиям, но во всяком случае намеревались это сделать в самом ближайшем будущем.

Элинор с нетерпением ожидала известий об Эдварде. Она ничего не слышала о нем после отъезда из Лондона. Она не знала ни его планов, ни даже где он находился. Она обменялась несколькими письмами с братом, и в первом содержалась фраза: «Мы ничего не знаем об Эдварде, но, несомненно, его участь достойна всяческого сожаления. На эту запретную в нашем кругу тему мы не смеем наводить справки, однако полагаем, что он еще в Оксфорде». Ни в одном из последующих писем интересующее Элинор имя не упоминалось. Однако ей недолго пришлось страдать от отсутствия информации.

Как-то утром слуга отправился с поручениями в Эксетер. По возвращении он подробно отчитался о выполнении поручений, после чего добавил от себя:

– Вам известно, мадам, что мистер Феррарс женился?

Марианна вздрогнула и со страхом уставилась на Элинор. Увидев, что та побледнела как полотно, она залилась слезами. Миссис Дэшвуд тоже посмотрела на дочь и только тогда догадалась, что та давно и глубоко страдает. К тому же ее донельзя огорчили слезы Марианны, и она даже растерялась, не зная, к кому из девочек кинуться в первую очередь.

Слуга заметил только, что мисс Марианне дурно, и догадался позвать горничную, с помощью которой миссис Дэшвуд удалось увести дочь в гостиную. Как только Марианна немного успокоилась, мать поспешила вернуться к старшей дочери. Элинор все еще пребывала в сильном волнении, но уже успела овладеть собой и даже начала расспрашивать Томаса об источнике полученных им сведений. Миссис Дэшвуд немедленно занялась этим сама, и Элинор получила возможность слушать, не заставляя себя говорить.

– Откуда вы знаете, что мистер Феррарс женился?

– Так я же сам видел их, я хочу сказать, мистера Феррарса и его супругу, то есть бывшую мисс Стил. Их коляска остановилась как раз перед гостиницей «Новый Лондон», а я шел именно туда. Меня Салли из Бартон-Парка попросила передать весточку своему брату, он там служит форейтором. Когда я проходил мимо коляски, то случайно поднял голову и сразу же узнал мисс Стил. Я снял шляпу, тут и она меня признала, сама окликнула, поинтересовалась вашим здоровьем, расспросила о мисс Марианне, наказала мне передать поклоны и самые лучшие пожелания от нее и от мистера Феррарса. Она посетовала, что не может навестить вас, потому что им предстоит неблизкий путь, но пообещала, что когда они поедут назад, то уж непременно нанесут вам визит.

– А откуда вы взяли, что она вышла замуж?

– Она сама сказала. Улыбнулась и говорит, что с тех пор, как была в здешних местах в прошлый раз, успела сменить фамилию. Хорошая такая барышня, негордая и всегда не прочь поболтать. Вот я и взял на себя смелость и пожелал ей счастья.

– Мистер Феррарс был с ней?

– Да, мадам. Только он на меня и не взглянул. И ни словечка не промолвил. Впрочем, он всегда был джентльмен неразговорчивый.

Элинор не пришлось долго гадать, чтобы объяснить причину нежелания Эдварда беседовать со слугой. Миссис Дэшвуд, очевидно, пришла к тому же выводу.

– С ними был кто-нибудь еще?

– Нет, мадам. Они ехали вдвоем.

– Вы знаете откуда?

– Мисс Люси… то есть миссис Феррарс так мне и не сказала.

– Они направлялись на запад?

– Да, мадам. Но они не собирались надолго задерживаться, а на обратном пути обещали заехать к вам.

Миссис Дэшвуд нерешительно взглянула на дочь. Элинор ни минуты не сомневалась, что эту пару в гости можно не ждать. Что бы ни делала Люси, Эдвард никогда к ним не поедет. Она тихо заметила матери, что, очевидно, они направлялись в окрестности Плимута к мистеру Прэтту.

Судя по всему, Томас выложил все, что знал. Но Элинор страстно хотелось услышать что-нибудь еще.

– Вы видели, как они уехали?

– Нет, мадам. Там как раз привели запрягать лошадей, так что я ждать не стал, боялся, что опоздаю.

– Миссис Феррарс выглядела хорошо?

– Да, мадам. Мне показалась, что она чувствует себя совершенно счастливой. Она и всегда была красивой барышней, а тут от счастья просто расцвела.

Миссис Дэшвуд не сумела придумать больше ни одного подходящего вопроса, и вскоре Томаса отправили на кухню, поручив его заботам скатерть. Марианна все равно вряд ли смогла бы проглотить хотя бы кусочек, да и у миссис Дэшвуд с Элинор пропал аппетит. Маргарет вполне могла считать, что ей крупно повезло. Вопреки всем тревогам и неприятностям, выпавшим на долю сестер и часто лишавшим их аппетита, она лишь впервые осталась без обеда.

Миссис Дэшвуд и Элинор долго сидели за столом молча. Вскоре подали десерт и вино. Миссис Дэшвуд не знала, как утешить дочь, и потому не решалась начать разговор. Только теперь она поняла, как глубоко заблуждалась, поверив спокойствию Элинор, что та намеренно писала веселые и беззаботные письма, чтобы избавить мать от лишних мучений, когда она так тревожилась за Марианну. Она наконец осознала, что старшая дочь намеренно внушила ей, что ее привязанность к Эдварду была вовсе не такой сильной, как ей представлялось. Миссис Дэшвуд мучило сомнение, не была ли она несправедливой, невнимательной, быть может, даже недоброй к Элинор. Она справедливо опасалась, что горе Марианны, лишь потому, что было явным и легко бросалось в глаза, заставило ее позабыть, что старшая дочь тоже страдает, хотя и переносит свое несчастье стойко, не разделяя его с близкими.

Глава 48

Элинор отчетливо поняла, как велика разница между ожиданием тягостного события, каким бы неизбежным оно ни считалось, и его свершением. Теперь она в полной мере поняла, что вопреки доводам рассудка подсознательно надеялась на какую-нибудь непредвиденную случайность, которая воспрепятствовала бы союзу Эдварда и Люси. Это могла быть его решимость, вмешательство друзей, более выгодная партия для его невесты – что угодно, лишь бы это послужило общему благу. Но теперь он был женат, и она втайне корила себя за тайные надежды, усугубившие боль, когда роковое событие все-таки произошло.

Ее лишь немного удивила поспешность, с какой он женился. По ее разумению, он еще даже не успел принять сан, а значит, и получить приход. Но вскоре она поняла, что все совершенно естественно. Люси, неустанно заботившаяся о своем благополучии, поспешила связать его с собой неразрывными узами, не считаясь ни с чем, кроме страха перед отсрочкой. Поэтому они так быстро поженились в Лондоне и теперь торопились к ее дяде. Элинор даже не хотелось думать, что почувствовал Эдвард, находясь в нескольких милях от Бартона и услышав, какой привет посылает им Люси.

Скоро они обоснуются в Делафорде. Делафорд… это место приковывало ее интерес. Оно манило, притягивало ее к себе, и в то же время она страстно желала не видеть его никогда в жизни. Закрыв глаза, она представила молодую пару в подготовленном для них доме при церкви. Мысленным взором она видела, как Люси хозяйничает деятельно и ловко, стремясь выглядеть не хуже других и в то же время нещадно экономя на всем. Она даже почувствовала, как стыдится Люси своей бедности и делает все, чтобы никто не проведал, что они во всем себя ограничивают. Корыстная девица, несомненно, постарается втереться в доверие к полковнику Брэндону, миссис Дженнингс… словом, ко всем состоятельным знакомым Эдварда. Эдвард… Она представляла его то счастливым, то несчастным, не могла понять, каково ему на самом деле, от этого страдала, мучилась и только отгоняла от себя навязчивые видения.

Элинор надеялась, что им напишет кто-нибудь из знакомых в Лондоне и сообщит подробности, но время шло, а ни писем, ни других новостей не было. Она злилась на всех отсутствующих друзей, которые, как она считала, исключительно по лености и эгоизму не желали утруждать себя.

Горя нетерпением узнать хотя бы что-нибудь, она обратилась к матери:

– Мама, когда вы напишете полковнику Брэндону?

– Я написала ему, девочка моя, еще на прошлой неделе и теперь жду не столько ответа, сколько его самого. Я проявила удивительную настойчивость, приглашая его погостить у нас, и нисколько не удивлюсь, если он на днях появится.