— Мадам де Персан не рекомендуется смотреть! — прокричал сопровождающий Рокси жандарм своим товарищам. — Она будет здесь. Идентификацию тела произведет мадам Лартигю.

Бесчувственная Рокси осталась в коридоре, а Анн-Шанталь вошла внутрь подсобки. Ничего не видя и не слыша, Рокси даже не удивилась короткому, сдавленному от ужаса вскрику приятельницы.

— О Mon Dieu[174], это он! — В ту же секунду бледная, потрясенная Анн-Шанталь протиснулась назад и обняла Рокси. — Бедняжка, это он!

Полицейский стиснул ладонь на локте Рокси, словно ожидая, что она упадет, но Рокси ничего не почувствовала. Потом по онемелой спине к мозгу начали мало-помалу просачиваться капли понимания. Там Шарль-Анри, почему-то мертвый, вот торчат его ноги.

— Но как?.. — едва выдавила она. Случившееся не имело никакого смысла, было неправдой, а ты вынуждена вести себя так, как будто это правда, и полиция ожидает, что ты заплачешь или упадешь в обморок. Рокси обвела взглядом людей, стоявших вокруг, стараясь прочитать по их лицам, что они думают. Анн-Шанталь взяла ее за другую руку и кивнула полицейскому в сторону лестницы. Рокси вспомнила, как однажды они забрались с Шарлем-Анри на крутую скалу, и он стоял улыбаясь на самом краю, и ветер трепал его шарф, и она боялась, что развевающийся шарф снесет его вниз.

Теперь на нее наползал такой же отчаянный страх, но… поздно, его уже не спасти, Он разбился насмерть. Она хотела заговорить, но вместо этого всхлипнула, застонала, как дверная петля. В животе у нее зашевелился, засучил ножками ребенок.

— Мы должны спросить у вас кое-что, мадам. Где он находился, где проживает, где был прошлой ночью? Но может быть, удобнее продолжить беседу в комиссариате, это совсем рядом? Не возражаете, мадам? Так будет лучше.

— Как вам угодно, — отозвалась Рокси.

— Вы можете идти? Это близко.

Была среда, день нерыночный, поэтому Рокси с полицейским не привлекали ничьего внимания. Перейдя у светофора к улице Монж, полицейский обменялся кивками с охранниками на улице Бьевра, где в это время, может быть, почивал президент Миттеран и, следовательно, не мог знать о нарушенной благопристойности соседнего квартала. Рокси уже бывала в полицейском участке — делала заявление о пропаже сумочки. Только сейчас она четко сформулировала для себя, что ее муж мертв и она идет в полицию, чтобы сделать какое-то заявление.

— Как он умер, скажите?! — воскликнула она.

— А вы нам ничего не имеете сообщить, мадам? — в свою очередь, спросил полицейский.

Рокси чувствовала, что он держит ее за локоть довольно крепко. Боковым зрением она увидела, что лицо его несимпатичное и не очень доброе, как ей показалось сначала. И голос сейчас был у него другой. «Должно быть, думает, что это я убила Шарля-Анри», — пронеслась мысль. У нее невольно вырвался нервный смешок, как у школьницы в классе. Она испугалась.

Увидев здание комиссариата, Рокси в сотый, тысячный раз подумала, до чего же безобразно полицейское здание, мрачной бетонной глыбой нависающее над площадью Мобера. Сколько красивых старинных домов снесли — наверное, целый квартал, — чтобы возвести эти угрюмые стены со слепыми окнами. Они медленно поднялись по лестнице. Французы, за исключением Шарля-Анри, почтительно относятся к беременным женщинам, матерям, детям. Но Шарля-Анри больше нет. Эта мысль постепенно оседала в мозгу, и голова становилась до странности легкой, способной думать.

Ее уже ждали.

— Мадам де Персан? — осведомился какой-то начальник (что он начальник, она определила по большему количеству пуговиц на мундире).

Они прошли в его кабинет, ее усадили на стул, а начальник опустился в кресло за столом. Полицейские кабинеты по всему свету похожи друг на друга: стандартный письменный стол, металлические полки, заставленные папками и книгами, небольшой флаг на подставке, плакаты на стенах, мусорная корзина для бумаг… «Мадам де Персан здесь?» Да, это была она, Анн-Шанталь, остановилась у стены возле двери, как бы охраняя Рокси.

— Crime passionel, — услышала она шепот за спиной. — L'américaine. С пистолетом. У них у всех пистолеты. Bien-sûr, il s'agissait d'un coup de fusil. Elle est américaine[175].

— Ваше имя, мадам? — приступил к допросу начальник. — Prénom, nom dé jeune fille?[176]

Рокси отвечала на вопросы, не слыша своего голоса. Вопросы были легкие — о ее жизни и замужестве. Она думала о том, что начальник похож на ее отца — такой же нос с горбинкой, такие же выцветшие волосы. Как странно! И разве не странно, что Шарль-Анри мертв? Плакать она будет потом, обещала она себе, потом всем сердцем переживет эту мучительную боль потери красивого молодого мужа. Ужас случившегося только подступает, говорила она себе, он еще не охватил ее целиком.

— Вы не будете возражать, мадам, если мы проведем одну процедуру с вашими руками? — сказал начальник.

Анн-Шанталь, улыбаясь, подняла большой палец. Мужайся, молча говорила она, молодец. Молодец? Почему?

Ей вдруг захотелось в туалет. Чутко прислушиваясь к переменам в организме, она подумала, не начались ли схватки. Нет, это дает знать о себе мочевой пузырь. Она поднялась с места и пошла, куда ей показали, в соседнюю комнату. Там ее попросили приложить ладони к мягкому воску или чему-то в этом роде. Обычная процедура, говорили они, мы обязаны это сделать. Анн-Шанталь в комнату не пустили, она стояла в коридоре, болтая с женщиной-полицейским, которая встречала их у входа. Реальность всей своей тяжестью начинала давить на Рокси. Шарль-Анри убит, полицейские допрашивают ее, хотя ей ничего не угрожает. Она не думала о себе, она сжималась в кулак, чтобы понять ужасный смысл и тайну происшедшего. Как это все случилось? Ответа не было.

Рокси подумала о своих детях, оставшихся без отца, о бедной Сюзанне, потерявшей сына, о других близких, которые так любили этого беспечного, легкого, обаятельного и талантливого человека. Она подумала, что маленький так и не увидит отца, а Женни забудет. Трагедия пока не выжгла ей сердца, но она уже чувствовала жжение и знала, что оно будет выжжено дотла.

— Вы можете пойти домой, — сказали ей, — но никуда не уезжайте. Вас проводят.

— Я буду с ней! — воскликнула Анн-Шанталь. — Ей нельзя оставаться одной. Я сообщу ее матери и Персанам. Вы же не известили Персанов?

У Рокси заранее кружилась голова от предстоящих разговоров, объяснений, сожалений. Зачем с ними идет полицейский? Это странно.

Он сказал, что будет дежурить внизу, в подъезде, — зачем? Дверь в подсобку была заклеена желтым скотчем.

Который час? Неужели только двенадцать? Рокси подумалось, что надо бы позвонить Роджеру. Или лучше лечь? Она легла. Анн-Шанталь с телефонной книгой расположилась в гостиной — звонить.

День тянется долго. Но вот спускаются ранние сумерки. Рокси время от времени спрашивает Анн-Шанталь, не вернулась ли из «Диснейленда» Сюзанна и все остальные. Анн-Шанталь снова и снова набирает номер и отрицательно качает головой. Наконец она дозванивается до Антуана. Тот спешит на улицу Мэтра Альбера. Он долго беседует внизу с полицейским, потом поднимается наверх — угрюмый, помятый, с повлажневшими глазами. Он обнимает Рокси и наливает себе рюмку коньяка. Потом звонит Фредерику и Шарлотте. Рокси слышит ее вскрик в телефонной трубке. У Антуана голос хриплый, но ровный — он чувствует свою ответственность.

— Роксана, как я понимаю, под арестом, — говорит он Шарлотте. — Положение ее неопределенно.

— Труди за городом. Она едет, — говорит он Рокси. Решительное и доброе выражение его лица свидетельствует о том, что он и мысли не допускает, будто она причастна к трагедии.

Постепенно прибывают Персаны. Вполголоса переговариваются между собой. Странно, что еще не вернулись Изабелла с матерью, Сюзанна и дети. Как сказать Сюзанне страшную весть о сыне? Ужасно подумать, что она весела и радостна и ничего не подозревает. Рокси снова спрашивает себя, как он умер. Кто поднял на него руку? Неужели он сам?

Анн-Шанталь слышит ее стон, кидается пощупать лоб.

— Ребенок шевелится, да? — спрашивает она. — Замечательно, что он скоро родится. Все-таки облегчение — новая жизнь.

— Я должна видеть его! — всхлипывает Рокси. — Он… он еще там?

— Нет-нет, тебе вредно смотреть. Потом посмотришь, на похоронах.

38

Я ничего не знала о случившемся, когда брела по дорожкам «Евро-Диснейленда». Мне хотелось осмыслить прошедший удивительный день, и я решила поужинать в фирменном ресторане, воспользовавшись бесплатным пропуском Тельмана. Главный зал был полон несколько тяжеловесного очарования викторианской эпохи. Сделав заказ, я погрузилась в размышления. Нет, это были беспорядочные грезы о том, как мы с Эдгаром будем любить друг друга в Загребе, как я разбогатею от «Святой Урсулы» и что будет, если Магда Тельман умрет. Если это произойдет, то Шарль-Анри, наверное, вернется к Рокси и я буду свободна как птица. Полиция в «Евро-Диснее» тоже не знала о происшествии в доме номер двенадцать по улице Мэтра Альбера.

Оглядываясь теперь назад, я вижу, что это было бессердечно с моей стороны, но я не была готова возвращаться домой, к моим. Так, за blanquette de veau[177] и полубутылкой «Берегов Роны» я пропустила душераздирающую сцену, когда Сюзанна и Марджив привезли Женни домой и от Анн-Шанталь узнали новость о Шарле-Анри. Сама я добралась к себе около десяти вечера.

В окнах у Рокси света не было. Я поднялась прямо в свою конуру. На двери была приклеена записка, что все поехали на улицу Ваграма. Записка удивила меня, но не вызвала подозрений. Очевидно, Сюзанна предложила своей мужественной команде бывших заложников поужинать у нее. Я спустилась к Рокси позвонить родителям в гостиницу, но их тоже не было. Немного погодя я решила позвонить Эдгару — мне в любом случае приятно поговорить с ним — и снова спустилась к Рокси и села с аппаратом в темной гостиной.

— А, Изабелла! Как ты? — спросил он.

— В порядке. Тебе рассказали, что произошло сегодня?

— «Сегодня» — понятие растяжимое. Сербы возобновили обстрел Сараево. Какой-то псих-американец в «Диснейленде» семь часов продержал мою сестру заложницей. И еще одно небольшое событие — убили моего племянника.

— Кого?! — закричала я в ужасе, прекрасно понимая, что это Шарль-Анри, кто же еще.

— Шарля-Анри. Всадили три пули в грудь и бросили умирать среди мусорных баков на улице Мэтра Альбера.

Не помню, что я сказала. Все было ясно. Тельман убил Шарля-Анри и пытался убить Магду.

— Сначала, разумеется, полиция заподозрила Роксану, — продолжал Эдгар сухим, почти раздраженным тоном. — Я разговаривал с полицейским комиссаром. Раненая Магда сумела выползти из своего коттеджа и добралась до склада на шоссе. Там ее и нашли. Она рассказала, что муж хотел ее убить.

— О Боже… — пробормотала я. Бедная Рокси, бедный Шарль-Анри, думала я, как это все глупо. Тельман — убийца, он мог и детей убить. Я даже о Магде подумала: может быть, Шарль-Анри был ее единственной настоящей любовью. Кто теперь позаботится о бедной Магде? Как можно верить в любовь после всего этого? Мне хотелось плакать, но какие слезы, когда все так странно и страшно?

— Mon Dieu, что за мир! — с горечью воскликнул Эдгар. — Красные и черные… Кто бы мог подумать, что черные так быстро сменят красных?

Кажется, он говорил о Боснии.

— Можно я приеду? — робко спросила я. Мне хотелось почувствовать его руки у себя на плечах.

— Non, chérie, я немедленно еду на улицу Ваграма. Сюзанна с ума сходит. Твои родители тоже, кажется, там.

— Тогда там и встретимся, — сказала я.

Я услышала какое-то движение позади себя и испуганно обернулась. В дверях спальни стояла Рокси.

— Все у Сюзанны, — сказала она.

— Рокси, это ужасно… я тебя не слышала, не знала, что ты здесь… я только что вошла… — сбивчиво говорила я. — Я останусь с тобой.

— Я настояла, чтобы они уехали. Мне нужно побыть одной. Женни они взяли. Я приняла снотворное. Говорят, для плода не вредно. Я буду спать.

— Господи, Рокси… — начала было я. Но что тут скажешь? Жалость, горе, потрясение. Кто знает, как повернется жизнь. — Это ее муж, Тельман…

— Я знаю, слышала. Наверное, они подозревали меня. — Голос у нее задумчивый, печальный, полусонный.

— Тебе нельзя одной! Я буду здесь.

— Я иду спать. Не могла ехать с ними. Я прогнала их… Знаешь, Из… у меня такое чувство, будто я убила Шарля-Анри. Но я не могу сказать им этого. — По выражению ее лица я видела, что она действительно так думает. Странный, настороженный взгляд, как у леди Макбет.

Я не знала, с чего это ей взбрело в голову. Никого она, конечно, не убивала, и нечего ей себя винить. Достаточно вспомнить, как она до последнего была верна Шарлю-Анри, как противилась разводу, с какой гордостью носит плод его любви. Нет, даже Персаны не посмеют обвинить ее.