Диана Джонсон - Развод по-французски

— Это еще что такое? — спросила я.

— То, что вы в конце концов находите. В том-то и потеха. Иногда такие сюрпризы преподнесут… — Он улыбнулся. Все они, даже Рокси, обращаются со мной как с наивной простодушной девочкой, самоуверенным новичком, которому уготованы жестокие жизненные испытания.

Я, во всяком случае, ни от чего не бегу, совсем не рвалась сюда. Так я ему и сказала.

— А у вас какая причина? — О реальности не спрашиваю.

— Я бежал от СПИДа, — сказал он. — Вы не представляете, какой был Нью-Йорк в начале восьмидесятых. Каждую неделю умирал кто-нибудь из друзей. Я вздрагивал от телефонного звонка. Надеялся, что сюда-то зараза не доберется. Напрасно надеялся, факт.

— Наркотиков здесь тоже все больше, — заметила я. — У метро «Сен-Мишель» запросто можно купить крэк.

— Да, нелегко быть американцем, — вздохнул он. — Вот она, конечная реальность. Трудно. Мы здесь, чтобы сбросить бремя морального долга, мы чересчур восприимчивы. Я говорю о нас, экспатриантах, хотя ненавижу это слово. А когда мы все-таки возвращаемся, мы видим то, что видим, и нам тяжело.

«Флора» находится в самом центре бульвара Сен-Жермен. Тут полно туристов, глотающих черную жидкость из автоматов, и завсегдатаев с «Либерасьон» в руках, пахнет кофе и типографской краской. Мостовые еще не высохли после дождя, небо — по-парижски серенькое, в сыром воздухе висит запах бензина, к которому примешивается легкий аромат собачьего дерьма. Я вижу прелесть этого места, вижу, почему людей тянет сюда. У Эймса — своя причина, но какая за ней реальность? И откуда эта озлобленность по отношению к Америке? Вечно клянет ее, хотя в Штатах он довольно хорошо известен и весьма почитаем.

— Как Роксана? — спросил Эймс. — Мне показалось, у нее усталый вид. Да, я должен познакомить вас со Стюартом Барби. Он хочет привести в порядок дом, ему нужна помощь. Вы читаете по-французски? Видели сегодняшнюю «Либерасьон»?

Неужели я тоже бегу от чего-то, как считает Эймс? Нет, не думаю. Я чересчур американка и не держу зла на свою страну, не то что Роксана и Эймс, хотя должна признаться, что скоро почувствовала себя счастливой и во Франции, несмотря на сохраняющееся недоверие к ней.

Я выгуливаю пса для Эймса, помогаю Оливии Пейс разбирать ее бумаги, присматриваю за домом бывших сотрудников Центрального разведывательного управления, отбывших на отдых в Прованс, и делаю уборку в квартирах Роксаниных приятельниц — чаще всего это американки-разведенки, которые приехали, чтобы поучиться кулинарному искусству и начать новую жизнь. Кроме этого, я веду постоянную колонку «Полезные советы» (типа «что где найти») для «Еженедельного вестника», издаваемого Американской церковью, и иногда провожу занятия по аэробике в Американском центре, подменяя штатного инструктора.

Что, если Роксана вдруг соберется и махнет домой, в Штаты, думала я с опаской, — что тогда?

Теперь мне кажется, что я встретила свою первую настоящую любовь, любовь на всю жизнь, но это уже другая, совершенно невероятная и печальная история. Я не ожидала ничего подобного.

На другой же день после воскресного обеда Сюзанна де Персан приехала к Роксане. На ней был строгий темно-синий костюм со всеми наградами на лацкане, словно она явилась на официальный государственный прием.

— Я поговорила с сыном, — начала она ради меня по-английски, беря чашку травяного чая. — Меня очень огорчает его поведение. И поведение Шарлотты тоже. Не знаю, откуда это у них. Может быть, от их отца.

— А что с Шарлоттой? — встревожилась Рокси, словно очнувшись от летаргического сна.

— Как что? У нее связь — это так глупо! К тому же с англичанином. Я вот что хочу тебе сказать, Роксана. Будь благоразумна, не теряй самообладания. Когда женщина носит ребенка, муж… ему кажется, что девять месяцев — это целая вечность. Что они никогда не кончатся. И тут подворачивается молодая стройная особа, заставляющая вспомнить о приятных минутах. Он думает, что в нем заговорило чувство, а на самом деле это говорит биологическое начало, его чисто мужская потребность.

— Если вы имеете в виду постель, то мне можно заниматься любовью до последних двух недель, — раздраженно вставила Роксана.

— Правда? Tiens![9] Это же безрассудно. В мое время доктора этого не разрешали. В любом случае… forme, большой живот всегда безобразит… Да, с сахаром, пожалуйста. Hein! Original![10] Гортензия — это кузина Жоржа — тоже предпочитает песок вместо рафинада.

— От меня теперь ничего не зависит, — сказала Рокси. — Пусть Шарль-Анри решает.

— А я что говорю? Не предпринимай ничего до родов, а там будет видно. Может, мальчишка будет.

— Мальчишка? Наследник? Никто не поверит, но я чувствую себя героиней бальзаковского романа, — как отрезала Рокси. У Сюзанны достало учтивости рассмеяться. Она допила чай.

— Не ты первая, не ты последняя. И большинство попавших в такое положение скажет, что лучший выход из него — жить как живется.

— Я все спрашиваю себя: целесообразно ли сейчас иметь ребенка? — испытующе глядя на свекровь, проговорила Рокси. — Беременность у меня на ранней стадии. Может быть, вообще не стоит мучиться. Глупо рожать, когда распадается семья. — Голос ее звенел. То была настоящая Рокси — неистовая, истеричная, немного бьющая на эффект. Недаром мне послышалась в ее голосе нотка расчетливости, и она глаз не сводила с Сюзанны, стараясь угадать, как подействует на нее скрытая угроза.

Сюзанна и вправду была застигнута врасплох. Она начала что-то говорить, потом умолкла, соображая, как лучше всего урезонить разбушевавшуюся иностранку.

— Думаю, мне незачем рожать, — повторила Рокси.

— К счастью, у тебя есть несколько недель, чтобы спокойно взвесить «за» и «против», — неторопливо проговорила Сюзанна, глядя на невестку как на норовистого сторожкого зверя. — С таким ответственным решением нельзя спешить.

Я видела, как умно ведет себя Сюзанна, как хорошо она чувствует растерянность Рокси и ее упрямство и старается не подливать масла в огонь лишними доводами и наставлениями. И все же она побледнела как полотно. Рокси напугала ее. Ее глаза встретились с моими, и я видела, что ей хочется спросить, действительно ли Рокси способна сделать это. Правда, она совсем меня не знает, не знает, чью сторону я возьму. Кстати, чью сторону взяла она?

— Я позвоню завтра, ma chérie[11], — сказала Сюзанна, поднимаясь с места. — Bon courage[12]. На мужчин иногда находит, а потом проходит.

— Французов матери портят, — заявила Рокси, когда Сюзанна ушла. — В ее глазах Шарль-Анри просто не способен на дурной поступок.

— Он вернется, — попробовала я роль предсказательницы. — Вопрос в том, захочешь ты его простить или нет. Впрочем, захочешь, еще как захочешь.

— Вопрос не в том, чтобы прощать или нет, — возразила она. — Он не моя собственность. У него свое сердце, у меня свое, и жить мне со своим. — С этими словами Рокси высыпала сахарный песок в раковину.

— Что ты делаешь?

— Ты что, не слышала? Сахарный песок, как оригинально! Понятно, что она хотела сказать. До чего странные у этих американцев обычаи! Почему у тебя нет рафинада, как у нормальной француженки?

Когда Рокси говорит, что у нее были трудные первые месяцы замужества, то не касается ни французов, ни самого Шарля-Анри. Она считала его идеальным мужем — внимательный, всегда готовый помочь, страстный.

— Англосаксонский тип мужчин совсем другой, — говорила она. — У каждого обязательно футбол, пиво с приятелями и полное безразличие к хозяйству. Им, видите ли, кажется, что не мужское это дело — интересоваться тарелками и скатертями. А мой Шарль-Анри способен оценить красоту супницы. Между прочим, его дядя Эдгар коллекционирует фаянс семнадцатого века.

Она права. Во французских мужчинах живет дух сотрудничества с женщиной, желание во всем быть рука об руку — и в общественных делах, и в хозяйстве, и в постели. Совсем иначе у нас в Америке, где представители двух полов сплошь и рядом едва терпят друг друга, а то и откровенно враждуют. Я поделилась этими соображениями с Роксаниной подругой Анн-Шанталь Лартигю — она живет на другой стороне площади Мобера.

— Не обольщайтесь, — фыркнула она. — Французские мужики такие же хамы, как и все остальные. Маменькины сынки, гулены и вруны.

Она француженка, ей лучше знать. Но может быть, она не вполне представляет мужчин других национальностей, взять хотя бы американцев или восточных людей. Мусульмане, говорят, очень симпатичные и милые, но лишь до того, как жена попадает в Турцию или Алжир. Французы обожают читать про бедных молоденьких соотечественниц, которые имели несчастье выйти замуж за каких-нибудь алжирцев. Те увозят их в родную деревню и запирают в загоны вместе с козами. Свекрови отбирают у них обувь и паспорта и вообще измываются как хотят.

Об интимной жизни Роксаны и Шарля-Анри я не имею ни малейшего понятия. На этот счет сестричка хранила торжественное молчание.

По рассказам Рокси, она, приехав в Париж, с головой окунулась в изучение французского домоводства и французской кухни, часами разбираясь в заумных рецептах, например, как расколоть орех, не повредив ядрышка, или приготовить луковый соус. Оказалось, что некоторые способы приготовления пищи, которые она считала прихотью гурманов — последователей Мэри Ф.К. Фишер и тех, кто не желал довольствоваться рецептами Джулии Чайлд, считаются нормой во многих французских домах и, более того, не требуют особых усилий. Получается, что женщина-врач, допоздна задержавшаяся в клинике, приходит домой и запросто варганит potage aux moules, pigeon rôti, salade, fromage, dessert[13]. Неужели они до последней запятой следуют советам, как plumer, vider, flamber les pigeons[14]?

Но Рокси была одержима стряпней не потому, что любила поесть или хотела выделиться в кулинарном искусстве. Ее привлекало наличие строгих и неизменных правил. Тут не знают такой вещи, как «эй, делай по-своему», хотя рецепты à ma façon[15] подразумевают индивидуальность, личное умение и авторитет. Она любила трудные, отнимающие много времени дела. Иногда она покупала oursins[16] и, строго следуя рецепту, готовила их, пропускала через сито, добавляла к pâté de poissons[17] и была разочарована результатом, точнее — своей неспособностью уловить смак в добавке. На привлекательность занятий точных и требующих усилий указала мне миссис Пейс. «Балет — это единственное ремесло, которое требует от женщины дисциплины, — сказала она. — Во всяком случае, так было в мое время. Теперь можно даже участвовать в марафоне. В мое время, после того как ты сдала на отлично латынь, тебе уже ничего не оставалось».

Рокси стала превосходной поварихой, однако такт и неуверенность в себе не позволяли ей чересчур заноситься перед гостями-французами. В этом она следовала примеру миссис Пейс. Что до меня, то я по-прежнему скептически отношусь к французам. (Если они так любят поесть, зачем ходят в «Макдоналдс»?) Рокси так и не узнала, чем питаются парижане дома, когда их не видят американцы. Она наблюдала за покупательницами в супермаркетах. Из наблюдений вытекало, что по будням французы у себя едят то же самое, чем угощают ее и Шарля-Анри во время воскресного обеда: hors-d'oeuvre, entrée, plat, salade, fromage, dessert[18].

«Но они все-таки покупают кучу замороженных продуктов», — заметила она удовлетворенно.

Шарль-Анри был самым нетребовательным и благодарным мужем на свете. Он ценил ее кулинарные успехи и с удовольствием ел сандвичи и разогретую пиццу, помогал накрыть стол и приготовить майонез. «Ради Бога, — говорил он, — какая разница, что ты приготовишь? Приготовь что-нибудь американское. Люди любят американское. Сделай, например, пиццу». (Теперь, оглядываясь назад, Рокси уверена, что это блаженное безразличие — всего лишь маска.)

— Что значит «американское»? Таких кушаний нет! — бушевала Рокси. — Пиццу придумали итальянцы.

— Тогда яблочный пирог. Или тыквенный.

— Терпеть не могу тыквенный пирог. Его никто не ест.

Как заправский шпион, Роксана постоянно выведывала тайны французской жизни, но каждый раз ее заставал врасплох какой-нибудь незнакомый обычай. Когда первый гость-француз явился к ней в дом с букетом цветов, она поймала себя на мысли, что никогда не дарила цветов хозяйке. Когда кто-то из американцев принес бутылку вина, Шарль-Анри сказал потом с обидой в голосе: «Он что, думает, что у нас нет выпивки?»

(«Упадок la civilisation française»?[19] — изрек дядя Эдгар. — Думаю, он начался, когда стали говорить «fromage ou dessert» вместо «fromage et dessert»[20].)