Диана Машкова - Развод по-русски

Она улыбнулась – только сейчас узнала имя своего мальчика. Бог знает что наговорил приемной медсестре Борис Кузьмич, но ребенка положили в больницу, заполнив в карте только ее собственные данные.

– Ага, – небесно-голубые глаза подростка сияли веселым светом, – мы с ним уже познакомились. Алексей Соколов. Пять лет. Я все знаю, – похвастался он.

– Алешенька разговаривал с тобой? – Алла старалась скрыть изумление.

– А че? Я общительный, – подросток задрал нос.

– Просто он, – Алла помолчала, подыскивая слова, – боится людей.

– Я заметил, – он сочувственно кивнул, – от всех медсестер шарахался. А от меня – нет! Меня Максимкой зовут.

– А меня Аллой.

– Без отчества? – засомневался он.

– Без, – Алла улыбнулась.

– Тогда тетя Алла, о’кей?

– Да.

– Заходите, садитесь, – разрешил он, – Леху скоро привезут.

Алла прошла, смущенно поздоровалась с остальными обитателями палаты и, положив пакеты под кровать, села на краешек одеяла. Парнишка на вытяжке хмуро буркнул «здрасьте» в ответ на приветствие, а ребенок с загипсованной ногой приветливо улыбнулся. Взрослых в палате не было. Кроме Алешиной, пустовала еще одна кровать.

– Теть Алла, – мальчишка с подвешенной ногой разглядывал нового человека без тени стеснения, – подайте судно, а? Писать хочется.

Алла вскочила с места и растерянно оглянулась по сторонам, не понимая, что именно нужно делать.

– Ну, ты, Степка, лох, – Максимка ласково укорил мальчишку, – первый раз в жизни женщину видишь! Давай лучше я подам!

– А че такого? – удивился Степан, которому на вид было лет восемь. – Лучше описаться? Ты пока дойдешь…

– Это да, – Максимка расстроенно покачал головой и виновато посмотрел на застывшую посреди палаты Аллу, – у него под кроватью горшок плоский стоит, просто дайте, и все.

Торопясь и смущаясь, Алла бросилась к кровати ребенка. Отыскала под ней железное судно и, краснея, сунула его под одеяло.

– Дальше сам, – отозвался Степка, – спасибо.

Его руки сосредоточенно зашуровали под одеялом, а через несколько секунд в палате раздался звонкий дождь, заодно с тягучим довольным выдохом.

– Ну, ты баран! – засмеялся Максимка.

– Сам баран, – Степка даже и не подумал обижаться. – Теть Алл, унесете, а?

Максимка снова бросил на женщину извинительный взгляд.

– Мать-то твоя куда подевалась? – поинтересовался он у товарища.

– Вызвали в суд, – буркнул Степан.

– Чего там опять?

– Ничего, – Степка по-стариковски наморщил лоб, – не на тех, говорят, напали. Куда вам с таким человеком тягаться!

– А мать чего?

– Сказала, будет стоять на своем до последнего!

Он вытащил полное судно из-под одеяла и протянул Алле. Все еще не справившись с проклятым и неуместным стеснением, она взялась руками за теплые железные бока и, глядя в пол, вышла в коридор.

– Девчачий туалет направо! – крикнул ей вдогонку Максимка.

Едва выйдя за дверь, Алла застыла как вкопанная, боясь сделать хотя бы один шаг: по коридору в инвалидном кресле ехала девочка без ног, которую она видела утром в соседней палате. Рядом с ней, с загипсованной и вытянутой вперед ногой, ковылял, повиснув на костылях, вихрастый мальчишка. Вид покалеченных детей заставил глаза снова наполниться слезами: она замерла, оглушенная горем.

А потом сквозь искусственную тишину в ее голове прорвались первые звуки – не веря своим ушам, она услышала веселый смех девочки и хвастливый голос парнишки. Через мгновение отовсюду понеслись детские переклички, задиристые голоса, нетерпеливые окрики. В коридоре появлялось все больше детей: кто с загипсованной рукой, кто с затянутой в корсет спиной, кто с шеей, замурованной в ортопедический воротник. Дети переговаривались, галдели, кричали, как во время школьной перемены, – так, словно в их жизни не было трагедий, изменивших судьбы раз и навсегда. Словно им удалось обмануть смерть и получить шанс на новую жизнь.

– Быстро по палатам! – звонкий голос дежурной медсестры перекрыл общий гомон. – Скоро обход!

– Какой обход? – загудел недовольный улей. – Еще завтрака даже не было!

– Как только разойдетесь, все вам дадут! Гуляют они по коридору, кухня не может проехать!

С улыбкой на губах, по которым бежали горячие слезы, Алла повернула направо и, прижимаясь к стенке, чтобы никого не задеть, отправилась искать уборную. Бережно держа в одной руке полное судно, другой она открыла дверь в «девчачий» туалет, опорожнила сосуд.

А перед тем, как выйти, замерла перед крошечным затуманенным зеркалом. Алла смотрела и не узнавала себя – словно с последней встречи с самой собой прошел не один день, а много лет. Другие черты лица, другое выражение глаз.

– Жизнь отвечает взаимностью только тем, кто любит ее, – прошептала она отражению.

Алешу привезли в палату на каталке. Он спал. Лицо его было желтым и неподвижным, как воск, а губы и веки высвечивались на нем синими пятнами. Грязная пижама оставляла открытой тощую шею и грудь – была на несколько размеров больше положенного. Жалость пронзила Аллу, разливаясь по жилам кислотой.

С каталкой в палате появились двое: медсестра и миловидная девушка в модных брюках, блузке с глубоким вырезом и наброшенном на плечи белом халате. Она бросила на Аллу короткий неодобрительный взгляд, но тут же переключилась на пациентов.

– Доброе утро, ребята! – наиграно-весело поздоровалась она.

– О, Маргарита Петровна! – в голосе Максимки Алле послышалась насмешка.

– Максим, – красавица приторно улыбнулась, – можно я присяду к тебе?

– Валяйте, – он вздохнул и немного подвинулся.

Маргарита Петровна аккуратно расправила халатик, села и положила блокнот для записей себе на колени.

– Как самочувствие?

– Нормально.

– Голова больше не болит?

– Болит. Куда она денется…

Барышня что-то старательно записала в своем блокноте. Максимка с любопытством заглядывал в ее декольте, которое благодаря наклону девушки оказалось прямо напротив его глаз.

– С настроением, я смотрю, у тебя хорошо, – она перешла на шепот, словно не желала, чтобы их разговор слышали другие обитатели палаты.

– Нормально, – взгляд Максима намертво прилип к ее груди.

– Главное, не замыкайся в себе. Ты хорошо идешь на поправку.

– Маргарита Петровна, – Максим выглядел, как кот, перед которым поставили крынку сметаны, – я не замыкаюсь. У меня куча друзей. Вы не бойтесь, проживу я без ноги: Борис Кузьмич уже протез заказал. Я ведь не умер. Правильно? Остальное исправим…

Алла слушала Максимку и не понимала, кто кому здесь помогает с реабилитацией – казалось, это подросток после ампутации успокаивает молодого психолога, а не наоборот. Ее работе можно было отдать должное только в одном: правильно выбранном наряде на радость подрастающим пациентам.

– Хорошо, – Маргарита Петровна, выслушав Максима, смущенно поднялась с его кровати, – ты молодец!

– Знаю, – он усмехнулся.

Одного за другим она обошла остальных ребят: Степка при виде «тети Риты» оживился, начал что-то торопливо рассказывать. Мальчишка на вытяжке, имени которого Алла до сих пор не знала, отвечал недовольно и односложно. Его мать, вошедшая в палату с огромными пакетами, смотрела на психолога с недоверием и, казалось, едва сдерживалась, чтобы не отогнать от сына юную врачевательницу детских душ.

Наконец Маргарита Петровна закончила свой обход и подошла к Алле, которая уже помогла медсестре переложить Алешу на кровать и теперь сидела с ним рядом.

– Вы мать ребенка?

– Нет. Я тетя.

– Пройдемте.

Алла, предвидя тему разговора, нехотя поднялась и вышла из палаты вслед за барышней. Стараясь не потерять из виду величественно-прямую спину, она торопливо, но осторожно обходила маленьких пациентов, снова гулявших по коридору, несмотря на запреты. Через несколько мгновений они вошли в крошечный кабинет, едва вместивший письменный стол, один-единственный стул и кожаную кушетку. Детский психолог недовольно протиснулась за стол: было видно, что ее раздражает и неподобающая обстановка, и неуважение со стороны обитателей клиники. Алла осталась стоять у двери.

– Маргарита Петровна, детский психолог, – отрывисто представилась она.

– Алла Георгиевна.

– Вы в курсе, – девушка подняла на Аллу злые глаза, – что у вашего мальчика тяжелая психологическая травма?

– Догадываюсь.

– Это синдром опасного обращения с детьми! Мы должны сообщить в полицию.

– Полиция уже занимается, – Алла вспомнила о вчерашнем сержанте: странно, что их с Алешей до сих пор не навестили, – думаю, сегодня придут в больницу…

– Вы! – Маргарита Петровна в отчаянии стукнула ладонью по столу. – Вы, родной человек. Как могли допустить такое?! Неужели нельзя было вмешаться? Сообщить куда следует!

– Мы редко виделись.

– Отлично! Превосходно! Вот ключ ко всему. Безразличие!

– Простите…

– Что у ребенка в семье?

Алла была бы рада раскрыть для Маргариты Петровны все тайны о родителях Алешеньки, если хотя бы знала, где их искать. Она подпирала спиной косяк и мечтала прекратить этот неприятный разговор: от разозлившейся девушки исходила осязаемая угроза. Казалось, стоило дать повод, и психолог разберется с ситуацией по-своему – во всем обвинит Аллу.

– Не знаю. Нужно обследовать родителей, – она, как за спасительный круг, схватилась за ручку двери. – Простите, мне пора!

– Я еще не прощаюсь!

– Хорошо! Увидимся.

Алла вышла за дверь и поспешила к Алешеньке. Ей и самой важно было знать ответы на множество вопросов. Но – увы!

За короткое время, проведенное в палате, Алла привыкла к тому, что жизнь в больнице подчиняется другим законам. Наверняка что-то подобное происходит с людьми на войне или во время катастрофы. Самыми важными здесь были вещи, о которых обычно не приходится даже задумываться – они происходят сами собой. Но в клинике великое множество ритуалов было посвящено именно им. Особой виртуозности требовал утренний туалет: не вставая с постели, умыться, почистить зубы и обтереться влажным полотенцем вместо того, чтобы принять душ. Умудриться опорожнить капризный после травмы и операции кишечник в присутствии посторонних людей. Постараться впихнуть в себя немного каши на завтрак, хотя и без того утром мутило. Выпить горсть прилипающих к небу горьких лекарств. Каждый обряд требовал огромных усилий, каждой победе, даже самой крошечной, здесь были рады. Только работа разладившегося организма имела значение. Все остальное – то, чем жили люди, спешившие за окном на работу, – не содержало ни малейшего смысла.

К девяти утра в палате собрались все мамы, и Алла с осторожностью неофита исподтишка наблюдала за процедурами, которые делались их умелыми руками под ободряющий шепот и ласковые уговоры.

Истории Максимки и Степки оказались до боли похожи: оба попали под машину. Максимку на пешеходном переходе сбил в темноте пьяный водитель. Степка попал под колеса, когда стоял с бабушкой на автобусной остановке – ехал домой из секции карате. Бабуля успела заметить летящий на них с дороги автомобиль, закрыла собой внука. Но сила удара была такой, что и Степке досталось. Бабушку похоронили три месяца назад, Степка с тех пор не выходил из больницы.

Третьему пациенту в палате, Ивану, «повезло» гораздо больше, если так можно сказать: сломал позвоночник на уроке физкультуры, неудачно прыгнув через «козла».

Все это Алла узнавала между делами, которыми были заняты женщины. Лена, мать Максима, говорила мало: Алла поняла только одно – ей пришлось уволиться с работы, чтобы спасать ребенка. Степкиной Кате тоже не удалось сохранить за собой место главного бухгалтера. Ванина мама, Людмила, перешла на свободный график, согласившись с тем, что ей в два раза снизят зарплату. Но если в последнем случае ждать помощи было попросту неоткуда – решили не требовать со школы возмещения вреда: ребенку там еще учиться, – то в двух первых ситуациях виновники были! Реальные преступники, имена которых известны. Но ни Степан, ни Максим до сих пор не получили от своих палачей ни копейки.

Изломанные судьбы детей оказались не более чем констатацией факта в новостной сводке: «Есть пострадавшие». Даже если виновников посадили, как дальше выживать семье, столкнувшейся с катастрофой, как спасать детей? Все это оставалось за кадром. А ведь именно жизнь после трагедии и имела значение; кто-то должен был заставить преступников нести за нее ответственность…

Алеша по-прежнему спал. Алла не знала, нужно ли его переодеть, стоит ли умыть намоченным в теплой воде полотенцем, как делали остальные, можно ли накормить? Вдруг если он проснется, то сразу почувствует невыносимую боль, от которой его спасали сейчас сильные препараты? Она так и не решилась потревожить мальчика: сидела на краешке кровати без движения и держала спящего ребенка за руку, слушая печальные истории женщин. Алла прекрасно понимала, что Катя и Люда говорят без умолку лишь для того, чтобы отвлечь ее от собственных страхов перед предстоящей операцией. Конечно, это не помогало: внутри ее все тряслось от ужаса. Но все равно она была им благодарна.