– Такой кругломордый и лощеный не может быть в таком возрасте! – авторитетно заявляла сухонькая старушка. – С нашими пенсиями так лосниться не будешь.

– Так потому и лоснится, что не на пенсию живет. Видишь, палочка-выручалочка у него в руках, – доказывал ей пожилой мужчина.

– Да я так же выгляжу, когда из бани прихожу, – сообщал собравшимся старый, сгорбленный под тяжестью пороков дед, опираясь на свой костыль. – И палка у меня такая же!

– Давайте у молодежи спросим, – старушка неожиданно схватила Ларису за рукав, – пусть она скажет, похож этот старый хрен на кругломордого или не похож!

– Тут ошибка, – Лариса поняла, что этот вопрос для старушки как гвоздь в зад… одном месте, и решила с ней объяснится, – здесь одно слово пропущено.

И она указала место, где, по ее мнению, было пропущено слово.

– Как раз рядом с «70 славных лет» должно стоять «Госавтоинспекции».

– Где должно стоять? В заду или впереду? – поинтересовался дед.

– Здесь должно быть написано «Госавтоинспекции 70 славных лет», – терпеливо пояснила Лариса.

Она это знала точно. Эти плакаты утверждались в ее родном архитектурном бюро. Как раз перед ее отпуском.

– Может, слово пропустили в типографии? – предположил мужчина.

– Гляньте! – Крючковатый старушкин палец указал наверх. – Там это слово! Точно там!

Действительно, оказалось, что рамка для плакатов неправильно подобрана и верхняя надпись «Госавтоинспекции» скрывалась за ней. Видимой оставалась фотография инспектора и нижняя подпись «славных 70 лет», вводившая горожан в заблуждение. Нужно будет сказать рекламщикам, решила Лариса, а то перепутают еще что-нибудь, и люди будут смеяться. Если бы она знала, что недалека от истины. Но только в одной ее части. Люди действительно смеялись. Причем делали это, глядя на нее. И, что самое интересное, не везде. А только в центральной части города.

Лариса шла к Настасье для того, чтобы в мельчайших подробностях пересказать свое романтическое путешествие с Романом и Степанцовым на теплоходе, когда на нее набросились два малолетних хулигана и начали смеяться, указывая в ее сторону пальцами. Они корчили какие-то рожи, тянули свои оттопыренные уши вверх и прыгали, как две обезьяны. Лариса прошла мимо них, поражаясь, куда смотрит милиция и родители. Подрастающее поколение наглеет с каждым днем. Конечно, а что им еще остается, если у них такие педагоги, как Стрелкин? Только показывать обезьян.

Но неадекватная реакция случилась и у проходившего мимо нее парня. Он стал вглядываться в ее лицо, а потом неожиданно рассмеялся. Когда пожилая дама с грудным голосом остановила ее у Настиного подъезда и сказала: «Опомнитесь, милочка!», Лариса поняла, что что-то случилось. Что-то, касающееся именно ее.

– Ты только не переживай, – встретила ее Настя, – я сейчас за солью в магазин ходила.

– Ну и что? Почему я не должна переживать? Что, тебе не хватило соли?

– Нет, соль я купила, – пояснила Настя и сделала страшные глаза, – я увидела ТЕБЯ!

– Ты и сейчас меня видишь.

– Я увидела плакат с тобой!

– Я так и знала, – вздохнула Лариса, – просто чувствовала сегодня, что эта социальная реклама не приведет ни к чему хорошему. Ну, и кто же из них мне признался в любви? Как ты думаешь? Он не подписался?

– Нет. Он не написал свое имя. Он написал другое! Такое! – И Настя снова сделала страшные глаза.

– Ну, и что такого он мог написать? – не терпелось узнать Ларисе.

– Это не опишешь словами, – зашептала Настя, – это надо видеть.

Лариса не стала сопротивляться, когда та напялила на нее бейсболку, куда спрятала рыжие волосы, и черные, во все лицо, очки. В таком виде они пошли к центральному рынку. Там у стойки с рекламой толпился народ.

– А, это, – махнула рукой Лариса, – так там просто слова одного не видно.

– Там еще что-то написано?! – ужаснулась Настя и схватилась за голову.

Подруги подошли ближе. Из-под ног Ларисы стала медленно уходить твердая почва. Действительно, на плакате была изображена она. Вернее, ее прошлогодняя фотография. И какая!

Прошлым летом она отдыхала в деревне. Они там с мамой снимали на лето дачу. В соседнем доме жил малолетний будущий преступник, которому подарили фотоаппарат. Дачные «удобства» были во дворе. Крючок на двери сломан. Юный фотолюбитель неожиданно открыл дверь туалета в тот момент, когда она сидела на этих самых удобствах, и направил на нее объектив. Это был первый в его жизни снимок.

И теперь на нее смотрели ее же глаза, круглые и испуганные, как и она сама. Не узнать ее было невозможно. Рыжие волосы лезли на первый план. А на втором была подпись. Крупными красными буквами: «Хочу в гарем!» Рядом стоял москвич-предприниматель с кожаной папкой и цокал языком.

– Дожили! – ругалась одна бабуля. – Девки совсем обнаглели! Своих мужиков им мало, в гаремы просятся, дуры!

– Если она думает, что смазливая и ей все можно, то ошибается! – пригрозил пальцем пожилой мужчина. – У нас в стране демократия, но не до такой же степени. Нужно найти эту девицу и потребовать от нее снять это художество!

– Может быть, она сама не хочет, чтобы этот плакат был выставлен на всеобщее обозрение? – заступилась Настя, закрывая пухлым телом свою подругу.

– Рыжая-бесстыжая! – прыгали рядом хулиганы, опознавшие Ларису.

Та взяла Настасью за руку, и они быстро скрылись за домом.

– Кто это мог сделать? – строила предположения Лариса. – Откуда взялась эта фотография?

– Я, конечно, не знаю, кто это сделал, – подсказала Настя, – но следует танцевать от печки.

– Настя, какие обогревательные приборы, когда в душу заползает смертельный холод?

– Я в том смысле, что нужно начинать искать того, кому это выгодно.

– Ну, и кому? Кому выгодно, чтобы на меня смотрел весь город и хихикал?

– Кого ты обидела в последнее время? Стрелкина и Степанцова? Или я не все знаю?


Они подошли к рекламному агентству «Штиль», в чьем ведении находились все рекламные стойки в городе. Ларису там хорошо знали, сотрудникам рекламного бюро приходилось с ней сталкиваться по работе. Поэтому когда та прямым ходом отправилась к директору Виктору Куролесову, никто препятствовать не стал. Тем более что вид у Ларисы был еще тот – злой и беспощадный.

– Ну, и зачем ты это сделал?! – с порога набросилась Лариса на Куролесова.

– Тише, тише, не кричи, – он вскочил со своего стула и побежал закрывать за ней дверь.

– Весь твой вид говорит о том, что это сделал ты! – заявила Лариса. – От тебя за версту разит тем, что ты натворил!

– Да ты что? Откуда узнала? – испугался Куролесов.

– Глаза у тебя бегают, руки дрожат! – не унималась Лариса.

– Слушай, Кочеткова, – решил покончить с неприятным разговором Куролесов, – а тебе-то какое дело?

– Мне? И ты еще спрашиваешь, какое мне дело?!

– Ладно, ладно. Я и не знал, что ты тоже претендуешь. В следующий раз обязательно в одном купальнике под пальмой!

– Следующего раза не будет! – Лариса хлопнула ладонью по столу Куролесова и только тут заметила на нем красочный плакат.

На нем была изображена пассия Куролесова – первая красавица Тугуева Ляля Свиридова в полный рост в полном неглиже. Все нецензурные места она прикрывала своими длинными белокурыми волосами.

– Так себе плакат, – развел руками Куролесов, – Венера вроде там какая-то. А тебя обязательно в купальнике под пальмой! Как и обещал.

Все стало ясно. Куролесов протежировал свою девицу на плакат для социальной рекламы. Вместо пенсионеров и малышей, в обход муниципального заказа, он решил увешать улицы голой Свиридовой. Интересно, а какую подпись он собирается сделать под ее снимком? «Хочу в гарем»?

– Откуда ты взял мою фотографию? – уже более спокойно спросила Лариса.

– Я еще не брал, – засуетился Куролесов, – но я пришлю к тебе лучшего фотографа. Только не порти мне сюрприз для Ляли. Где ты хочешь висеть?

– На центральной площади!

– Хорошо, сегодня же сниму гаишников и повешу тебя.

– Я там уже вишу! – брызнула слюной Лариса.

– Что ты там делаешь? – не понял директор рекламного агентства.

Лариса села и разрыдалась. Настя, поджидающая ее в приемной, тоже всхлипнула.

– Там уже висит моя самая худшая на свете фотография с наглой подписью «Хочу в гарем!». Ты только представь себе, Куролесов, я – и в гарем!

– А что? Вполне нормально. После того как к тебе приезжал арабский принц, возможно, ты захотела в гарем. Естественное желание симпатичной девушки.

По городу уже поползли слухи про Али. Вот теперь объясняй каждому, что ни в какой гарем она не хочет.

– Ладно, опустим то, что я хочу. Куролесов, я не хочу больше там висеть!

– Снимем! – Он вызвал к себе тощего длинного парня. – Женя, кто повесил ее в центре? – И указал пальцем на Ларису.

– А! – И парень улыбнулся, как и все, кто видел эту злополучную фотографию. – Так это, заказ оплачен. На три дня. По высшей стоимости, без скидок и льгот.

– Кто оплатил? – поинтересовался Куролесов, подбадривая Ларису.

– Так это, – парень снова улыбнулся, – мужик, что принес фотографию. С ним Вадик верстал. Они и подпись сочиняли вместе. Я ничего не знаю. А Вадик вчера уехал в Турцию.

– Все ясно, – откинулся в своем крутящемся кресле Куролесов, – заказ оплачен, Вадик в Турции.

– Ты снимешь плакат? – поинтересовалась Лариса.

– Конечно, – махнул ей рукой Куролесов, – через три дня. Я ж не могу терять состоятельных клиентов.

– Тогда я пошла к Ляле портить сюрприз.

– Ладно, ладно, Кочеткова, ты еще в суд сходи! – засуетился директор.

– А что, хорошая мысль, – согласилась с ним Лариса. – После Лели – сразу туда. За моральный ущерб возьму с тебя…

Она пригвоздила Куролесова взглядом, тот вжался в кресло.

– Не надо, – простонал он, – никуда не ходи. Сейчас ребятам скажу, они снимут.

– И чтобы, – Лариса пригрозила ему указательным пальцем, – больше ни-ни!

Через полчаса плакат действительно сняли. Лариса с Настей наблюдали из-за угла, как тощий парень скручивал его трубочкой, и выбежали в тот момент, когда он собирался сунуть его в урну. Лариса забрала у него вещественное доказательство, чтобы продолжить разбирательство на месте. Дома у Ольги Петровны.

– Ой, надо же, ты! Какая чудесная фотография! – умилялась та, когда дочь разложила перед ней плакат. – А, помню, помню. Это же в прошлом году на даче. Как мы тогда хорошо отдохнули! Ты помнишь, Ларочка? Какая природа, погода, соседи!

– Мама, откуда на этом плакате могла взяться моя фотография?

– Так это мальчику, забыла, как его звали, подарили фотоаппарат. Он тебя и щелкнул.

– Мама, я помню, что он меня щелкнул. Но откуда взялась эта фотография? Кому ее мог дать тот мальчик, имени которого ты не помнишь?

– Как кому? – искренне удивилась Ольга Петровна. – Мне. Он дал ее мне. Вернее, продал за десять, или нет, за пять, нет, все-таки за десять рублей.

– Так все это время этот снимок был у нас?!

– Конечно, я изредка любовалась им. Ты на нем чудо как хороша. Такая экспрессия, выстраданность взгляда. Буря чувств. Ну, разве ж скажешь, что ты просто переела слив?

– Мама, кому ты еще показывала этот снимок?

– Ну, какая разница, кому.

– Большая, вспоминай, большая разница.

– Всем гостям.

– Значит, всем подряд. Значит, каждый мог взять тихонько эту фотографию…

– Почему «мог взять»? Я сама ему отдала, – раскололась Ольга Петровна.

То, что дальше услышала Лариса, было вообще неописуемо. Она так надеялась, что у них с мамой навсегда сложились искренние доверительные отношения. Ни у одной, ни у другой нет секретов друг от друга. А тут – бац! Выясняется такое!

На днях к Ольге Петровне зашел мужчина. Он представился ей мужем ее дочери Василием Степанцовым. Мама, как радушная хозяйка, посадила зятя в красный угол и принялась расспрашивать. После того как она узнала, что этот скромный благородный человек любит ее дочь и не желает с ней разводиться, она прониклась к нему всей душой. И выудила на свет божий альбом с фотографиями. И, ясное дело, похвасталась экспрессией чувств. Тому фотография ужас как понравилась. И мама сделала щедрый жест – подарила ее.

Степанцов! Подлый Степанцов! Прикинулся скромным и благородным. А потом такое выкинул! Ларисе не терпелось с ним разобраться. Она отправилась к его дому, на ходу представляя, как накинется на него и поцарапает. Больше ничего она с ним сделать не сможет – весовая категория не та. Но поцарапать мужика истинное удовольствие. Пусть потом объясняется со своей брюнеткой, что это не отметины бурной страстной ночи. Подъезд Степанцова встретил ее прохладой лестничной клетки и полным молчанием. Лариса несколько раз давила на кнопку звонка, но дверь квартиры никто не открывал. Она прислушалась, за дверью была тишина. Нашкодил, а теперь скрывается! А где, интересно? У родителей, на даче у друзей или еще не возвращался от брюнетки? Все, Степанцов, до– игрался: развод и девичья фамилия! Ах, да, фамилия у нее все еще девичья. Но все равно – развод!