Каролина Дэй - Ребёнок от сводного врага

Но чем похожи мы?

— Нужно поговорить, — Григорий Викторович не просит, а буквально требует, судя по строгому тону.

— О чем?

— Это ты продала сведения журналистам?

— Какие сведения? — недоуменно гляжу на отчима, который, кажется, готов меня убить. Венки на его лбу становятся более выпуклыми, лицо чуть-чуть краснеет. Или это игра света и тени?

— Сведения о родстве с Даниилом! О том, что я — твой отец!

— Не кричите на меня!

— Правда? — саркастично произносит Григорий Викторович. — Только не говори, что ты не в курсе статей о нашей семье! Тебе наверняка нужны были деньги, вот и накопала грязи! А я говорил Марте, чтобы она ничего не присылала тебе.

От переизбытка информации я перестаю дышать. Замираю на месте и пытаюсь хоть на секунду взять себя в руки. Получается не очень хорошо. Я не понимаю, о чем говорит отчим. О какой статье? Каком компромате? И при чем здесь я?

— Я ничего не продавала!

— Ты… Стоп! — он резко хватает меня за руку, из-за чего мое весеннее пальто распахивается и показывает округлившийся живот. Он и под одеждой был виден, но при таком свете, наверное, не так сильно бросался в глаза, судя по ошарашенному взгляду отчима. Или отца… Нет, я не могу назвать его отцом. Не сейчас. — Ты и правда беременна? Это он отец?

— Нет, — машинально отвечаю я. Хочу прикрыть живот руками. Он сейчас слишком открыт. Один удар, и моему малышу грозит опасность.

Так, Эльза, успокойся! Вдох-выдох. Тебе нужно отойти от него, закрыться. Он не причинит вреда тебе или ребенку. Может, позвонить Дану? Быстро набрать сообщение? Он сказал, что сможет встретить меня, но я отказалась от его услуг. Думала дойти пешком или на автобусе, но…

— Не ври мне, гадкая девчонка! — резкий голос отчима вытаскивает меня из размышлений в жестокую реальность, где у меня не получается вырваться из его лап. Мамочки! Он готов меня убить! О, нет! — Ты испортила всем нам жизнь! Ты отняла будущее у Роксаны, у Марты, а сейчас пытаешься погубить нас с Даниилом! Когда ты, наконец, угомонишься!

— Оставь ее в покое! — выкрикивает Дан позади меня и отталкивает отца.

— Даниил…

Отчим не успевает что-либо сказать: Дан резко бьет его по лицу. Тот отступает на шаг, но не падает на асфальт. Мамочки! Надо позвать на помощь. В это время Григорию Викторовичу прилетает еще удар, от которого он сгибается пополам. Еще один и еще.

— Сукин сын! — выкрикивает Дан, колотя полусогнутого отца в солнечное сплетение.

— Даниил, откуда ты…

— Ты говорил, что Эльза моя родная сестра!

Удары Дана отдаются в моей голове набатом. Инстинктивно прикрываю живот руками, сгибаюсь, стараясь не смотреть, во что превращается лицо отчима. Боль исходит от сердца, сжимающегося с каждым ударом и с каждым выкрикнутым словом. Она распространяется в груди, скручивает внутренности в тугой узел.

— Ты заставил меня поверить, что я зачал больного ребенка! Что у него диагноз из-за моей слабости! — Очередной удар отдается в моей голове колокольным звоном. — Ты вынудил меня расстаться с Эльзой!

— О чем ты говоришь…

— Все из-за тебя! Я причинил боль Марине из-за тебя, морально убил Эльзу из-за тебя! Я чуть не отказался от ребенка из-за того, что думал о нашей родственной связи!

В этот момент я смотрю на двух мужчин откуда-то издалека. Я будто стала невидимкой. Выкрики Дана, громкие удары раздаются в ушах, не позволяя сразу осознать, что он говорит. Что имеет в виду. Но потом до меня начинает доходить смысл. Я должна бы обрадоваться. В груди должно стать легче, а чувство вины навсегда покинуть меня. Но не выходит.

— Ты соврал мне, сукин сын!

Мы не родственники…

Ты говорил, что она моя родная сестра…

Почему я не радуюсь?

— Ты соврал! — рев Дана приводит меня в чувство. Григорий Викторович лежит на асфальте, а над ним нависает Дан, продолжая наносить увечья. Черт! Он сейчас убьет его!

— Дан, прошу, хватит!

Пытаюсь подойти к нему и отодвинуть от отца, но Дан отталкивает меня и продолжает избивать. Он не слышит меня. Не видит. Будто я нахожусь в другой реальности и не в состоянии остановить его. Он сильнее. Он яростнее. Он не услышит меня, даже если я закричу в рупор.

— Никогда не приближайся к нам! — рычит Дан.

— Из-за нее наша компания разорена…

— Плевать я хотел на вашу гребанную компанию! Когда вы с Мартой перестанете портить мою жизнь?!

— Дан, пожалуйста, перестань!

Снова предпринимаю попытку оттащить Дана от отчима, стараюсь как можно дальше оттолкнуть любимого, но он сильнее. Всегда был сильнее меня. Его не сдвинешь, даже если я позову бодибилдеров. Он продолжает избивать отца. Лицо Дана — злое, убийственное, а лицо отчима превращается в кровавую маску. Его нужно остановить! Немедленно! Иначе…

— Ай!

Внезапно меня пронзает боль. Режущая. Колючая. Чувствую, как между ног становится влажно, но не из-за того, о чем вы могли подумать. Мои брюки намокают, живот стягивает все больше и больше. Мамочки…

— Эльза…

Окровавленные руки Дана заботливо поддерживают меня. Ощущаю его тепло, его нежность. Мне становится легче, но боль никуда не уходит. Сгибаюсь пополам от непривычных ощущений.

— Тише, маленькая, тише. Скажи, где больно.

— Кажется, у меня воды отошли…

— Черт! Пойдем!

Он берет меня на руки и уносит в сторону клиники, оставив отца лежать на мокром асфальте. Я не должна была рожать сегодня. Я не должна была слышать правду сейчас, когда на кону стоит жизнь моего малыша. Я не должна была входить в эту семью, связываться с Даном. Я не должна была любить его.

Но я люблю, и поэтому мне дико страшно, что будет дальше с нами.

Что произойдет с нашим малышом, который либо соединит нас, либо разведет навсегда…

— Как она? — поднимаюсь со своего места, когда Виктория Андреевна подходит к нам.

— У Эльзы началась преждевременная родовая деятельность.

— Что значит преждевременная? — ошарашенно гляжу на врача, готовый убить на месте. — Скажите конкретнее, что с ней!

— Не повышайте голос, Даниил Григорьевич! — строго чеканит врач.

— Извините, просто… — запинаюсь, глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы успокоиться, потом только спрашиваю: — С ней все будет хорошо? А с малышом?

— Пока что все в порядке. Показатели в норме, рожаем по плану естественным путем. В скором времени ваш сын появится на свет.

— Что мне делать?

— Ждать.

В этот момент я готов расстрелять Викторию Андреевну за эту гребанную улыбку. Я переживаю, боюсь, что сделал что-то не так, пока мы с Эльзой шли обратно в клинику. Удивленное лицо врача не забуду никогда. До родов чуть меньше месяца, а мы пришли сейчас. Вдруг Эльза переволновалась? Вдруг я переборщил с признаниями? Да еще эта разборка с отцом на ее глазах.

Боюсь представить, что сейчас происходит с моей девочкой. Впервые в жизни мне страшно за чужую жизнь, впервые боюсь потерять кого-то важного. Раньше боялся лишиться матери, которая все равно внезапно ушла, но это чувство никогда не было таким острым, не раздирало мне глотку, как сейчас. Ходьба туда-сюда по коридору не помогает успокоиться.

Хочется пойти к ней, быть рядом, поддержать. Хочется знать наверняка, что с моей малышкой все будет хорошо. Но меня не пускают. Теперь я мечусь по коридору, как тигр в клетке. Шарахаюсь из стороны в сторону, строя всевозможные предположения. Неизвестность — самое ужасное чувство после страха. Но когда приходит ясность, все становится на свои места. Либо ты рад и готов разделить эти ощущения с близкими, либо зол и хочешь убить всех вокруг, в том числе и виновника этой самой злости.

Когда я узнал результаты анализов, то не смог сдержать эмоции. Ноль процентов родства. Мы не родственники. Сначала в груди появилась легкость и радость от этого факта, затем меня накрыло яростью и непониманием. Значит, отец обманул меня? Он подложил ложные документы? Или как?

В голове крутилось так много вопросов, но я хотел как можно скорее рассказать Эльзе правду. Она сказала, что будет на вечерней консультации и на курсах, поэтому освободится поздно. Если бы я не успел… Если бы не успел, не знаю, что случилось бы с моей девочкой, с моим сыном.

С нашим сыном…

В какой-то момент меня начинает мучить жажда. Не знаю, после скольких часов метаний я спускаюсь вниз к автомату с едой и обнаруживаю в коридоре перебинтованного отца. Ярость моментально обрушивается на меня с новой силой, перед глазами возникает красная пелена, на которой черными буквами написано: «Убить».

Я хочу искалечить его, причинить ту же боль, что и он мне. Чтобы каждый чертов день отец вспоминал о предательстве по отношению к родному сыну и ощущал эту чертову боль.

— Какого хрена ты тут делаешь? — выкрикиваю на весь коридор и подлетаю к отцу.

— Нам нужно поговорить. Тебе нужно узнать подробности.

Эта фраза заставляет опустить занесенный над отцом кулак. Лежачих не бьют, но мне абсолютно плевать на эту аксиому по отношению к отцу. Плевать на разбитую губу, на бровь, на повязку на голове, на корсет, который опоясывает его торс. Когда ему успели оказать первую помощь, да еще и в женской консультации? Этот вопрос остается риторическим.

Сейчас он не похож на моего родителя, скорее, на человека, который постоянно дерется на ринге. Точнее, огребает на ринге. Если нужно, пусть вызывает полицию, где зафиксируют его побои. Я ни о чем не жалею. Я мстил за нас, за мою девочку, за нашу боль.

Если бы у меня не было бинта на костяшках, я бы еще раз врезал отцу. Если бы не фраза, которой он остановил меня, я бы снова набросился на него. Но мне необходимо узнать все. Узнать правду, которую я так долго ждал. Сажусь дальше на один стул от него и… жду. Молча жду, когда на меня польется поток правдивых слов.

— О том, что вы не родственники, я узнал вчера, — начинает отец потускневшим голосом. На самом деле я впервые слышу этот оттенок. Обычно он либо строг, либо сосредоточен, либо расслаблен. Поникшие нотки ему не присущи. — Эльза не моя дочь, а ты не сын Роксаны. Я не знал об этом до вчерашнего дня.

— Правда? Тогда как объяснить наличие документов и твою связь с сестрой Марты?

Впервые за все время нахождения в стенах больницы я внимательно вглядываюсь в лицо отца и удивляюсь. Ни разу не видел, чтобы его глаза казались столь грустными и тоскливыми. Можно предположить, что я ошибаюсь, но нет — я видел этот взгляд в отражении зеркала, когда мы расстались с Эльзой. Отец уже не кажется таким уверенным и стойким. Он сломлен. Уязвим. Слаб.

— Мы познакомились с Роксаной в университете, — начинает он, глядя на свои ладони стеклянными глазами. — Я был аспирантом на факультете бизнес-школы, а она — молодой первокурсницей вместе с сестрой двойняшкой. Тогда мы с твоей матерью только поженились, она сильно нервничала из-за того, что не могла иметь детей. Скандалы и ссоры сильно влияли на меня, а Роксана оказалась рядом. Тогда я только принял винодельню, мне было не очень легко.

Он останавливается, но не для того, чтобы собраться с мыслями. Достает телефон из нагрудного кармана порванного пиджака и показывает фотографию белокурой девушки с прозрачно-голубыми глазами и приветливой улыбкой. Я видел ее фотографию, но в более зрелом возрасте. Сейчас создается ощущение, что на меня смотрит Эльза, только глаза ее немного косят.

— Роксана казалась неземной феей. Она выделялась среди толпы даже на фоне сестры, но при этом была непоколебимой и боевой. Мы закрутили роман после первого семестра, когда она осталась на пересдачу. Не знаю, в какой момент я был околдован ею, это было безумие, помутнение рассудка. Ты знаешь, каково это.

Знаю, отец. Знаю, что трудно удержаться от соблазна, трудно отпустить любимую или представить, что будет, если вы окажетесь не вместе. Но мы оказались.

— Я ушел из университета, весь ушел в винодельню. Мы проводили время вместе сутками напролет. Разговаривали, общались, любили друг друга, но затем…

Больно слышать, как отец изменял моей маме. Интересно, как она при этом себя чувствовала? Страдала? Плакала в подушку, пока отец развлекался со своей студенткой?

— Я узнал, что твоей маме удалось забеременеть, и хотел расстаться с Роксаной. Однако она тоже порадовала меня новостью: она тоже забеременела. Я обещал поддержку обеим, оплачивал счета и следил за их здоровьем. Роксана ни в чем не нуждалась, Марта всегда была рядом с ней, а я поддерживал твою маму. Они родили в один день в одном роддоме. Доктор сказала, что один из детей умер во время родов, задохнулся, запутавшись в пуповине. Меня съедало чувство вины перед твоей матерью. Мои измены, ее постоянные слезы, скандалы. Она так хотела стать матерью, что я уговорил врача подложить ей здорового ребенка. Но я не знал, что никого не подменяли.