Каролина Дэй - Ребёнок от сводного врага

Разве она находилась в моей голове? Нет. Никогда. Но после клуба я не мог не вспоминать ее испуганные глаза, которые моментально стали яростными.

— Зачем ты вчера вмешался? — внезапно нежный и тихий голос внедряется в сознание вместе с гитарной партией. Я едва слышу вопрос, даже звук убавляю, чтобы понять, что она говорит своим эльфийским голоском — настолько тихим он кажется.

— Потому что ты позорила нашу семью.

— Как? Появившись в клубе на встрече одноклассников?

Она не кричит, не обрушивает на меня тираду. Ее взгляд всё так же прикован к лобовому стеклу, а белоснежные ладони аккуратно сложены на коленях. Не смотрит на меня, словно говорит сама с собой, но я знаю, чувствую, что вопрос адресован мне.

Какая встреча одноклассников может быть в клубе в такой поздний час? Я не видел ни одного ее знакомого, ее никто не ринулся спасать, кроме меня. Врет. Нагло врет.

— Ты была одна.

— Не одна, — парирует она.

— Ах, да, ты стояла с тем пьяный придурком. В следующий раз я не приду на помощь, если тебе так хочется. Со своими проблемами будешь разбираться сама.

— Из-за тебя меня наказали, — теперь голос звучит подавленно, что на мгновение задевает что-то в груди. Расстроенную струну гитары, на которой давно не играли. М-да, тупое сравнение. — Если бы ты ничего не сказал родителям…

— То это сделали бы папарацци, — продолжаю за ней. — Скажи спасибо, что я вмешался и избавил нашу семью от нового скандала.

В ответ она молча отворачивается к окну. Отлично! Так даже лучше. Снова включаю музыку на полную громкость и еду в центр. Остальной путь проходит в тишине. Я не собираюсь выяснять отношения, а она не спешит снова завести беседу. Ну, может, что-то и говорит, но я не слышу этого за басами. Люблю слушать музыку по дороге. Она расслабляет, не напрягает, не заставляет задуматься о своем поступке.

К университету подъезжаю через полчаса. Останавливаюсь возле главного входа и жду, когда девчонка выйдет. Надеюсь, эта напряженная езда больше никогда на меня не свалится. Пусть папа сам возит любимую падчерицу, а меня оставит в покое, иначе я сойду с ума с этой белобрысой.

— Ты не сказала спасибо, — напоминаю я, когда она открывает дверь и выскальзывает из салона.

— Лучше бы ты молчал, — кидает она и хлопает дверью.

Резко выруливаю от университета с громким визгом потертых шин и всю дорогу до стадиона не могу выкинуть ее слова из головы.

Лучше бы ты молчал…

— То есть твой сводный брат сначала тебя спас, затем накричал, а теперь подвозит до университета и обратно? — спрашивает Алена, округлив темные глаза до невероятных размеров.

— Наверное, да, — отвечаю, глотнув немного какао из чашки.

Сегодня совсем нет ветра, но дождь время от времени накрывает пригород Москвы. Но мне не холодно, свет не давит на глаза, а здесь очень уютно, и подруга тоже оценила. Главное, чтобы мама не узнала, что я вожу сюда Алену, пока ее и Григория Викторовича нет дома. Я наказана, запрещено даже общение с подругой вне университетских стен.

— Обалдеть. Ну, ты и попала. Я давно говорила, что тебе пора найти работу и жить отдельно.

— Ален, кому я нужна? — устало спрашиваю подругу. — С моим «идеальным» зрением, светочувствительностью и отсутствием высшего образования, максимум, я могу рассчитывать на подработку курьером. И то не факт, что меня возьмут. Мама не позволит…

— Опять ты за свое! Всё жизнь себе портишь! Я бы давно сбежала.

Знаю, подруга, но ты не я.

Я никогда не стану тобой, никогда не смогу противостоять обществу, родным, близким. Не в силах. Не выходит. Каждый раз, когда я чувствую хоть какое-то напряжение и несправедливость, тут же пытаюсь рассмотреть ситуацию с другой стороны.

Может, мама специально отправила меня учиться на юриста, чтобы у меня была подушка безопасности в будущем?

Может, мама специально наказала меня, чтобы я не влипла в неприятности снова?

Может, мне так будет лучше?

Эти вопросы я задавала много раз, но приходила к одному и тому же выводу. Так. Будет. Лучше.

Честно сказать, перемены за последний месяц меня не особо впечатлили. Складывается ощущение, что жизнь специально дает мне пинок под зад и отказывается протянуть руку помощи, даже когда я нахожусь на грани падения в пропасть. Ладно, я утрирую. Это всего лишь временные трудности, не более того.

Белые стены, наглый сводный брат, наказание…

Когда этот кошмар закончится?

Однажды я попросила у мамы разрешения пожить в старой квартире. Все-таки я взрослая, самостоятельная. Сама могу ухаживать за собой: готовить еду, покупать одежду, убираться в доме. Раньше меня это не останавливало. Зачем мне жить с ней и ее новым мужем? Но я получила категоричный ответ:

— Эльза, мы семья, а семья должна быть всегда вместе! Не нужно разрушать нашу идиллию.

— Мне некомфортно здесь. Мне слишком светло.

— Тогда попроси у Риты найти темную комнату в доме.

— Но…

— Нет! — строго чеканит мама. — Никаких переездов. К тому же эта квартира скоро отойдет Данечке, ему она нужнее.

Если идиллия — это завтраки без меня, белые стены в моей комнате при светобоязни и полное игнорирование со стороны нового «папочки», то вряд ли данное слово подходит. Спорить не стала, даже выпрашивать другую комнату не увидела смысла. Они все белые как мел и давят на глаза сильнее, чем моя, а перекрашивать стены мне запрещено. Я нашла другой выход: попросила нашу домработницу Риту найти темные шторы. Она лишь вежливо улыбнулась и к вечеру того же дня выполнила мою просьбу без лишних вопросов. Наверное, это единственный человек в доме, который меня понимает.

Через час темные шторы прикрыли белые стены комнаты. И знаете, мне стало намного легче. Белый цвет теперь не давит на глаза, а я могу спокойно находиться здесь. Жалко, что в ванной так нельзя сделать, а в гардеробной я спокойно себя ощущаю в бежевых оттенках.

Говорят, перемены всегда к лучшему, но сейчас мне кажется, что это не всегда так.

Этого «лучшего» больше никогда не будет.

— Эльза, ты опять спишь? — звонкий голос подруги вытаскивает меня из воспоминаний последних дней.

— Ты что-то говорила?

— Мне идти надо. Ватрушкин пригласил на свидание, — она мечтательно закатывает глаза.

— Ты серьезно? — приподнимаю удивленно брови. — Ты — и пончик Ватрушкин?

— А что такого? Он приятный парень, в глубине души симпатичный.

Ключевое слово: в глубине души. Но я вежливо помалкиваю. Если подруга настроилась решительно, то вряд ли ее остановят мои слова о «привлекательности» бывшего одноклассника.

Мы допиваем какао, которое принесла нам Рита, и покидаем террасу. Надеюсь, никто не увидит подругу. Рита будет молчать, другие тоже не проболтаются, потому что авторитет Риты важен для всех работающих здесь. Но главное, чтобы нас не застал…

— Добрый день, Даниил Григорьевич, — официально здоровается Рита с моим братом, когда мы подходим к прихожей.

Вот дьявол!

— Добрый, Рита, — устало произносит «братец», в то время как я молюсь всем богам, чтобы он быстро взбежал по лестнице наверх, как делает это обычно. Но…

— Этот красавчик твой сводный брат? — удивленно интересуется подруга, причем настолько удивленно, что нас пронизывает взгляд зелено-серых глаз. Черт! Вот и застукали.

Даня внимательно окидывает взглядом сначала меня, затем подругу. В отличие от меня, Алена вовсе не напряжена. Блин, я же говорила ей, что лучше не привлекать внимание моей новой семьи, а она вместо того, чтобы тихо уйти, стоит на месте и улыбается как дурочка.

— Как ты думаешь, он свободен? — тихо шепчет она мне на ушко.

Но ответа не требуется: через пару секунд в дом заходит очаровательная брюнетка с яркими полными губами и хватает за руку «братика». Облом, Ален.

— Давно я не была у тебя дома, милый. — Она отдает Рите легкое пальто, затем целует Даню в щеку. По-собственнически, словно нас с подругой не существует. Однако взгляд Дани не отрывается от нас. От меня.

Самодовольное выражение его лица не исчезает. Он словно злорадствует, что вновь поймал меня с поличным и вот-вот сдаст родителям. Гад. Ему повезло, он имеет право спокойно гулять по улицам столицы, несмотря на непогоду, радоваться жизни, заниматься любимым футболом.

— Вы долго собираетесь тут торчать? — внезапно обрушивается на нас Даня.

— Она уже уходит, не переживай.

Подталкиваю подругу к выходу, но она почти не сдвигается с места. Только хорошие пинки помогают вытолкнуть Аленку из дома. Последнее, что я слышу от нее, это быстрый шепот:

— Он, конечно, красавчик, но козел тот еще.

И покидает наш дом, скрывшись за воротами особняка.

Не хочу поворачиваться лицом к Дане, который наверняка пронизывает меня своим сканирующим взглядом. Вдохнув побольше воздуха, я прохожу мимо брата и его подружки обратно на террасу. Лучше посижу немного там и дорисую портрет, который оставила, когда пришла Алена.

В спину не летят нелестные высказывания, угрозы пожаловаться родителям. Ничего из этого. Удивительно. Теперь можно выдохнуть.

Сегодня вновь нет солнца, дождь только что закончился. Я, укутавшись пледом, сижу с новой чашкой какао (спасибо Рите) и альбомом. Все курсовые готовы, домашнее задание не нужно делать, так что имею право расслабиться.

Единственное место в доме, где я могу чувствовать себя умиротворенно, где меня никто не беспокоит, не встревает, не мешает. Маме здесь холодно, Григорий Викторович почти всегда сидит в кабинете, а Даня просто не заходит.

Надо купить новый альбом. Осталось пара пустых страничек. Сегодня, может, что-то нарисую. К примеру, свою довольную подругу или новый дизайн маминого свадебного платья.

Или серо-зелёные глаза, которые периодически меняют цвет…

Да, их цвет зависит именно от настроения и присутствия злости. Я заметила это на неделе, когда Даня подвозил меня до университета как личный водитель. Вряд ли ему понравилась эта идея, да и у меня не было выбора. Сначала мы ссорились, затем ездили молча всю неделю. И меня эти поездки раздражали, как ничто на свете.

Если мама хотела таким образом меня проконтролировать, то попытка не удалась. Даня порой задерживался на своих тренировках или же вызывал такси и сажал меня, а сам уходил по своим делам. Каким? Мне плевать. Я уже говорила, как раньше уже не будет.

Может, в ближайшем будущем что-то изменится к лучшему?

Через несколько часов заглядываю в альбом. На одном рисунке черно-белый взгляд в карандаше, а на втором — профиль за рулем. То, как он хмурится, когда нас подрезают, сжимает руль, как красивый рисунок выпуклых вен украшает мужское предплечье.

Черт!

Почему на белых листах нарисован он? Почему Даня, а не кто-то другой? Я даже не задумывалась, когда наносила штрихи! Вдруг кто-то увидит? Что тогда подумают обо мне? Или…

— Данюша, тебе просто нужно согласиться! Зачем все портить? — слышу издалека тонкий женский голос. Кажется, он принадлежит той длинноногой брюнетке, с которой пришел мой братец.

— Я сказал — нет! Ни отец, ни ты не заставите меня подписаться на этот бред!

Черт, почему они подходят сюда? Или не подходят? Но их голоса слышны очень близко, словно они стоят в нескольких метрах от меня. Так оно и есть. Поворачиваю голову вправо и вижу, что на заднем дворе позади гаража стоит Даня вместе со своей девчонкой.

— Дань, ну что тебе стоит согласиться с отцом? — отчитывающим тоном произносит та самая брюнетка.

— То, что я не маленький мальчик! — выкрикивает Даня. Впервые слышу его голос таким дерзким, громким и наполненным яростью. — Я сделал прекрасную карьеру футболиста, иду в гору, приношу большие деньги и славу нашей стране! Меня не интересует этот гребаный бизнес! Пусть сами с ним разбираются.

— Но Даня… Ты расстраиваешь родителей.

— Марин, уходи!

— Даня, я…

— Оставь, я сказал!

Я вижу, как она пытается сделать шаг и приобнять его, но Даня тут же отходит назад. Эта игра не продолжается долго: она резко разворачивается и покидает «место происшествия». Едва слышный шум открывающихся ворот заглушает стук быстро бьющегося в груди сердца. Никогда не была сплетницей и чужие разговоры не подслушивала, но тут я невольно становлюсь свидетельницей выяснения отношений.

— Классные рисунки, — бархатистый голос, полный равнодушия, заставляет меня вздрогнуть.

Когда он успел сюда прийти? Я отвернулась всего на пару секунд, а Даня уже сидит передо мной на месте Алены с сигаретой в руках. Он выпускает дым из уст, глядя на меня так, словно впервые видит. Зачем он сидит здесь, если не выносит меня? Не хочу знать ответ на этот вопрос, мне нужно просто уйти. Просто сбежать, запереться в комнате с занавешенными стенами и в ближайшее время никого не видеть. Однако желание оказаться одной перебивает страшное понимание: