Алиса Ферней - Речи любовные

— А мужу вы сказали?

— Конечно, нет!

— А догадаться он мог?

— Не думаю.

— Словом, это ничего не меняло в ваших с ним отношениях.

— Да вроде нет.

— Почему вы сказали, что жизнь снова забила ключом?

Ей казалось, что это ясно без объяснении.

— Потому что, как бы это сказать… Потому что… любить кого-то долгое время и влюбиться — разные вещи.

— А у вас появилось впечатление, что вы влюбились? — удивился он слегка.

— У меня появилось ощущение, что это возможно, — обидевшись, ответила она.

— Потому что я вам тоже нравился?

— Должно быть, во всяком случае, вы не были мне неприятны, и, я вам уже сказала, получала удовольствие от того, как вы на меня смотрели! — И прибавила: — Что может быть интереснее встреч? Не так уж часто они случаются!

— А у вас было ощущение, что вы встретили кого-то?

— Это вас удивляет? — разочарованная тем, что он задал этот вопрос, протянула она.

— Нет, у меня и у самого было ощущение, что происходит что-то.

— Что-то магнетическое, — добавила она.

— Можно и так назвать. И что же дальше? — с ликованием спросил он.

— Как что дальше?

— Ну, что происходило дальше в вашей хорошенькой головке?

— Ничего! Я надеялась, что снова увижу вас в детском саду.

— Ах, плутовка!

— А что происходило в вашей головке?

Он открыто рассмеялся. Затем согласился с таким, распределением ролей и ответил:

— Сперва я попробовал не думать о вас. Но мы виделись слишком часто.

— Ну и?..

— Тогда я решил: будь что будет! И все думал, как к вам подступиться.

Она улыбнулась, словно хорошо помнила этот момент.

— Сперва я придумал пригласить вас в гости с сыном. Но моя дочь не проявила никакого интереса к вашему Теодору. Пришлось думать дальше, чтобы как-то познакомиться с вами накоротке.

Больше всего на свете она любила, когда он говорил о них двоих!

— Я думала, вы не осмелитесь.

— Я да не осмелюсь! Вы меня не знаете.

— Увы, нет. Я считала, что у вас нет ни одного благо видного предлога.

Он засмеялся очень искренне, потому что выяснялось, что это было не что иное, как ловушка, и что он был в таких делах мастер.

— И вы, значит, решили за мной приударить? — насмешливо спросила она.

— Я очень увлекся! Мне не оставалось ничего иного, кроме как попытать счастья.

— Я с уважением и восхищением взирала тогда на ваши действия.

— Правда? Но почему?

— Потому что ни разу не сделала первого шага навстречу мужчине сама.

— Неужели?

— Я на это не способна.

— Потому что уверили себя в этом, а кроме того, ни разу не приспичило.

— Да, это так, но все же я робкая.

— Не так чтобы очень. Я не считаю вас робкой.

— С вами нет.

— А знаете почему? Вот это был вопрос!

— Не знаю. Мне было хорошо с вами.

— Мне тоже. Причем сразу.

Ему показалось, что она наслаждается этой фразой.

Но он не нарочно так сказал, он просто был искренен и счастлив всякий раз, как доставлял ей удовольствие, не прибегая ко лжи или уверткам.

— Вы когда-нибудь уже так разговаривали с женщинами?

— Ну что вы все об одном и том же! Впечатление было такое, что зрелый муж беседует с девчонкой. Она его послушалась.

— Ничто ни на что не похоже, у меня было столько женщин, что и не перечесть, и каждая в чем-то неповторима.

— А ваша жена?

— А что моя жена? Что еще вам хочется знать?! — Он улыбался ей как ребенку.

Она не знала, что ответить, и они замолчали. Может и впрямь освобождаешься от ненужного, высказавшись вслух? Этот разговор изменил ее взгляд: приходилось допустить, что она не является единственной и неповторимой, как она себе вообразила, и что она в постели с полигамным мужчиной.

— Но вы меня преследовали!

Ей хотелось, чтобы хотя бы этот пункт не вызывал споров. Но и этого не случилось.

— Я так не считаю. После того ужина я оставил вас в покое.

— Но зло свершилось!

— Просто вы очень шустрая! Вы умоляли меня принять вас сегодня.

Это уж было слишком не по-джентльменски.

— А вам самому этого не хотелось?

Голосок у нее стал тоненьким-тоненьким. Он рас строился, что она так ранима.

— Хотелось, и я получил тончайшее наслаждение Вы чувственны до… — Альковный голос прервался.

Чтобы как-то разрядить обстановку, он рассмеялся. Она же так обиделась, что уже ничего не чувствовала.

— Вы признаетесь мужу?

— Ни за что на свете! Кроме горя, это ничего не даст.

— Вы правы.

— Думаю, мы с вами похожи, мне тоже нравится, что никто не в курсе нашего знакомства. С тех пор, как я вас встретила, я ощутила вкус к тайнам!

Он был доволен. Как это кстати! Она — его сестра, нет, они — двойняшки.

— Вы — мой тайный любовник. — Она сделала вид, что шутит, хотя это было именно так.

Он, не задумываясь, парировал с серьезным видом:

— О, не надо так думать. Я не ваш любовник.

Она помертвела, потому как хорошо понимала, что он имеет в виду. Мол, нечего фантазировать и воспламеняться зазря. И чтобы быть уверенным, что она не потеряет благоразумие и не станет обольщаться, он разъяснил ей, как понимал слово «любовники»: это не то, что произошло с ними сегодня, а нечто большее, повторяющееся, а у них повторения не будет. Приподнятое настроение как рукой сняло.

— Где у вас ванная комната?

***

Они вышли из дому и молча дошли до остановки такси. Она чувствовала себя зажатой в тиски.

— Вы очень нежная, — сказал он на прощание.

Ей нечего было ответить. Она поцеловала его и села в машину.

— Спасибо, — проговорил он, давая понять взглядом, что между ними все кончено.

Это был конец. И без всякого сожаления с его стороны. Он счастливо улыбался. Какая пытка сравнится с этой: распрощаться с мужчиной, который поставил вас на пьедестал, вам поклонялся и дарил удовольствия, а затем низложил вас оттуда? Все в ней всколыхнулось. Он склонился к ней, положил руку ей на затылок и нежно поцеловал.

— До скорого, — вырвалось из его сладких уст. Она была уверена, что он обманывает ее, говоря так, тогда как он ничего еще для себя окончательно не решил. Она стала перебирать в памяти весь вечер, а он просто наслаждаться теми минутами, которые подарила ему жизнь.

Она тоже лгала. Подобно моллюску, вырабатывающему свою жемчужину, она молчаливо и сосредоточенно окутывала тайной свою вторую жизнь, причинявшую ей страдания.

— Я не сплю, — сказал муж, когда она вернулась и вошла в спальню.

Он уже лег, но не спал, дожидаясь ее.

— Я ждал тебя. Хорошо провела вечер? — предупредительно спросил он.

— Да, очень хорошо.

— Где ты была? — поинтересовался он без подозрительности, авторитарности, из чистого любопытства. Она солгала, сказав первое, что пришло в голову; ни один мускул в ее лице не дрогнул. И пошла переодеться.

***

Когда она вернулась в спальню, он не спал. А она-то надеялась, что он уже уснул. Она прижалась к нему.

— Ты давно лег?

В голове кипело множество разных мыслей, нечего было и думать о том, чтобы уснуть. Странно, но она чувствовала себя и счастливой, и несчастной одновременно: она обрела и тут же утратила пищу для своей ненасытности.

— Давно.

Мог ли он знать, что происходило в душе его жены, на лице которой была улыбка? Она взяла в руки лицо задремавшего было мужа и жадно впилась в его рот. Не тот рот, не те поцелуи. Но желание не угасло, ведь физиология имеет свои законы.

— Что я вижу? — обрадовался Марк, встрепенувшись в постели.

У нее внутри что-то пело: «А то, что один мужчина разбудил меня».

Он обнял ее за талию, стал расстегивать пуговицы, снял с нее ночную рубашку.

— Не устала? — спросил он, гладя ее живот. — Я тебя люблю.

— Я тоже, — ответила она, а про себя подумал: «Один мужчина разбудил меня и ничего у тебя не взял, я вся здесь».

Тайна — ларчик для хранения семейного счастья.

Уже была глубокая ночь, они не спали, лежали рядом и разговаривали.

— Ты не жалеешь, что у тебя никого, кроме меня, нет?

— Не очень. Не так много мужчин, которые мне нравятся. — Это было правдой. — Иные мне даже противны. — Она привела примеры из их ближайшего окружения: — Например, Филипп, этот совсем не по мне. — Она говорила так потому, что Филипп был записным донжуаном. — Или Оливье, Альбер… Альбер, бр-р, даже представить жутко! — Они засмеялись. — Макс мог бы мне понравиться. Ты сам видишь, не так уж я собой жертвую. Впрочем, постель — не то, чего бы мне могло хотеться.

Она лежала в темноте на спине. Ее живот был совершенно круглым. Он дотронулся до ее натянувшейся кожи. Эта дарохранительница наполняла его несказанной радостью.

— Красавица моя.

Он видел в жене богиню.

— А вот влюбленная дружба мне бы, пожалуй, подошла. В общем, еще одна любовь не помешает, — отважилась она.

Они посмеялись над этой ее мечтой.

— Мне тоже это кажется привлекательным. Остальное не так важно.

До Полины отношения Марка с женщинами носили длительный глубокий характер, не сводившийся к сексуальному влечению, и то, что он говорил жене, было чистой правдой. Она это знала. До такой степени, до какой вообще можно знать другого человека. Она не забыла, как тонко, осторожно, неторопливо он ухаживал за ней и как подвел ее к тому, чтобы она сама ему призналась в любви, и как потом она вообразила, что он не способен быть предприимчивым и напористым с женщиной. Он хотел не взять, а получить, да так, чтобы ему и просить не пришлось. Она обняла его. Дорогой Марк, такой сложный, такой внимательный и щепетильный. Ни один мужчина его не стоил, в ее жизни он был самым драгоценным существом, неким постаментом, на котором можно было распуститься, как цветок. С ним у нее не возникало сомнений, любит ли он ее по-настоящему, так, как в ее представлениях и должен один человек любить другого: он любил ее такой, какой она была, и радовался, когда ей было хорошо. Может ли Марк оборотить свой взор на другую? Впервые она сочла это возможным. Кто устоит перед силой любви? Разве теперь ей не было известно, что нельзя ни от чего зарекаться? Ее собственная неверность пробудила в ней подозрения.

Они редко полностью расходились во взглядах, не понимали друг друга или не ладили. Их союз был прочным, и если один порой и раздражал другого, то лишь потому, что они очень походили друг на друга: каждый из них стремился к тому же, и тот, у кого это получалось лучше, вызывал в другом зависть. У Марка тоже была любовная тайна. Но, странное дело, пока эта возможная любовница разводилась, он желал ее, но так ни разу и не изменил жене. Чтобы назвать вещи своими именами: несмотря на огромное влечение, он ни разу с ней не переспал. Не то чтобы он считал это предосудительным, но он предвидел сложности и боялся, что эта женщина станет из-за него терзаться. Словно он помнил то, что пожелал забыть Жиль Андре: от тайных встреч остается след. Поэтому хранил жене верность из человеколюбия, не к ней, а к другой женщине. Та привязалась к нему, домогалась его, поверяла ему сокровенное. Он выслушивал ее. Можно быть таким одиноким, что кто-то заменит вам свет в окошке. Он был светом в окошке для той женщины. И она дожидалась его.

— Как вы думаете, ваш муж вам изменяет? — спросил Жиль Андре у Полины.

— Уверена, что нет.

— Вот бедняга! Дайте же ему пожить своей жизнью!

— Разве я не даю?

Жилю Андре нечем было крыть.

На следующее утро голос был тут как тут. Сперва она нашла это весьма галантным со стороны Жиля. Этот голос снова уносил ее в другое измерение. Она отдалась чувственности их претенциозных разговоров.

— Я вас не разбудил? Как вы? — И так стал с ней разговаривать, словно она одна интересна ему во всем мире.

— Я еще в ночной рубашке.

— Какого цвета?

— Белой.

Она смеялась, радуясь этим дурацким словам.

— По-прежнему свежи! Вы просто поразительно свежи.

Этот комплимент пришелся ей по вкусу: она тут была ни при чем, во всем виноват ее возраст, точно так же это пройдет без всяких усилий с ее стороны, но даже полуправда не могла отвратить ее от желания слышать приятные вещи. Лишь по тому, какое действие производили на нее эти безобидные фразы, она распознала страсть, безраздельно царившую в ней. Ей захотелось тут же удостовериться в этом.