— О Боже, любимая, я не могу ждать, — едва выговорил он с отчаянием.

Жасмина взглянула на Джэарда.

— Любовь моя, — прошептал он, наклонясь и целуя ее теплыми дрожащими губами. — Любовь моя.

Через минуту он слегка отстранился.

В течение последующих трех часов Жасмина заново открыла для себя, что такое любовь и что такое страсть.

Потом они разговаривали. Джэард рассказывал ей о своих поездках в Европу и как он собирается взять туда ее и Мэгги на будущий год, а она призналась, что с тех пор, как она прочитала «Дон Кихота» в переводе Томаса Шелтона, она мечтает увидеть Испанию, и Джэард заверил ее, что он очень скоро исполнит это ее желание. Жасмина сказала Джэарду, что он чем-то напоминает ей эксцентричного героя Сервантеса, хотя бы тем, что часто сломя голову ввязывается в разные переделки, на что он нахмурил брови в притворном гневе и защекотал ее так, что она запросила пощады. Тогда он решил, что лучший и более приятный вид мщения — это опять овладеть ею.

И его мщение стало ее победой.

Жасмина лежала в объятиях с Джэардом, радуясь его близости и тому, что их любовь и взаимность притушили его смятение. Однако ее не оставлял страх, что его резкость по отношению к ней была вызвана не только его желанием. Для нее еще оставалось черной тайной то, что случилось с его родителями, и когда-нибудь это нужно будет выяснить. Но она отгоняла от себя эти сомнения, решив, что поговорит об этом как-нибудь в другой раз. Сегодня она не допустит, чтобы что-нибудь испортило этот замечательный день.

Выходя из домика, Джэард и Жасмина знали, что в тот день они вместе переступили черту.

По дороге к парому Джэард спросил:

— Как дела с расторжением твоего брака, Жасмина? Есть новости?

— Отец Гриньон сказал, что разрешение прибудет, возможно, через месяц или около того.

— Это хорошо, отвечал Джэард. — Нам нужно начать готовиться к свадьбе, любовь моя. — Она быстро взглянула на него, а он добавил. — Любовь моя, нужно назначить день свадьбы. И чем быстрее, тем лучше. Иначе, я боюсь, ты пойдешь к алтарю с животиком, в котором будет мой ребенок. — Он остановил лошадь с улыбкой и повернулся к ней. — Я совсем не возражаю против этого, но тебе будет неловко.

— Мне не будет неловко, — окидывая его любящим взглядом, ответила она. — Я буду горда тем, что ношу твоего ребенка, Джэард.

Он потянулся к ней и погладил ее по щеке.

— Правда?

— О да! Очень горда!

— И к чертям общественное мнение?

— Да. К чертям.

Он в удивлении рассмеялся.

— Любовь моя. Сейчас мы смеемся, но, по правде говоря, я боюсь, что ты можешь забеременеть. — Он наклонился к ней и прошептал. — Я не собираюсь останавливаться, Жасмина. Я не могу этого сделать. Не сейчас.

— Я тоже не могу, — отвечала она ему также шепотом.

— Встретимся в полночь в летнем домике?

— О да, любовь моя!

20

В этот день, когда Джэард отвозил ее домой, Жасмина как будто летела по воздуху. На крыльце дома тетушки Чэрити он поцеловал ее на прощание. Их обдувал свежий ветерок, теребя одежду и принося с собой запах все еще цветущей жимолости. Джэарду в тот вечер нужно было быть на собрании Ассоциации плантаторов в гостинице в центре города, и когда он уехал, Жасмина стала думать, как же ей дотерпеть до полуночи, когда они опять встретятся в летнем домике.

Когда она поднялась в свою комнату, она увидела на туалетном столике знакомую бархатную коробочку. Она поспешила открыть ее, и опять два изумруда засверкали со своего ложа. «Это так похоже на Джэарда» — подумала она с любовью. Улыбнувшись, она надела кольцо на палец.

Вечером, сидя в своей комнате и старательно вышивая льняные салфетки, предназначенные для продажи на предстоящем благотворительном празднике, она заново пережила каждую минуту того дня с Джэардом в охотничьем домике: минуты страсти и все, что их сопровождало, — нежность и слезы. Она вспомнила, как возбуждающе действуют на нее его руки, касание его губ к ее коже, как это было замечательно, когда он дотрагивался, даже когда он осторожно вытаскивал занозы из ее ягодиц и целовал царапины на них, оставленные грубыми досками стола.

В ту ночь и последующие ночи летний домик стал их раем — миром их ничем не обузданной страсти. В полночь Жасмина крадучись выбиралась из дома, а через несколько часов перед рассветом, она возвращалась с раскрасневшимся лицом после ночи страсти и со спутанными от утреннего ветра волосами, чувствуя негу и боль во всем теле после часов, проведенных с Джэардом. Рассвет обычно только занимался, когда Жасмина ложилась в постель в своей спальне, а уже через невообразимо короткое время к ней вприпрыжку прибегала Мэгги начать ее будить. За утренними занятиями с Мэгги Жасмина зевала и скоро завела себе привычку укладываться поспать вместе с девочкой днем. К ужину обычно опять приходил Джэард, и они садились за стол все вместе: он, Жасмина, мисс Чэрити и Мэгги. А в полночь она вновь спешила на встречу с ним. Иногда Жасмина чувствовала уколы совести от того, что продолжает любовные встречи с Джэардом, зная, что с точки зрения католической церкви она все еще была женой Клода. Однако, как уверял ее Джэард, ее брак с мошенником Бодро никогда не был истинным браком, так как не вступил в силу и в глазах закона он уже был расторгнут; поэтому Жасмина отказывалась признавать, что то, что они делают с Джэардом, неправильно. Они были мужем и женой в своих сердцах и очень скоро вступят в церковный брак. Жасмина обнаружила, что с каждым днем она все больше и больше любит Джэарда, и с каждым днем горечь и обида из-за ее отца и Клода Бодро отходят в ее сознании на второй план.

В это время Жасмина была очень занята, помогая в организации благотворительного праздника, который устраивал Джэард. Вместе с Джэардом и мисс Чэрити она наносила многочисленные визиты, поскольку осенний сезон в Натчезе был в полном разгаре, и готовилась к своей свадьбе. По настоянию Джэарда они назначили день свадьбы — 5 декабря, то есть через два месяца. Мисс Чэрити заказала в типографии приглашения и делала другие приготовления, хотя Жасмина боялась, что известие о расторжении брака может не прийти вовремя, так, чтобы они могли обвенчаться в церкви. Но ни Джэард, ни отец Гриньон, казалось, не разделяли ее опасений. Священник сказал Жасмине, что ему уже сообщили из папского трибуната в Риме о принятии ее дела к рассмотрению и что теперь он ждет, что решение о расторжении ее брака будет принято в течение месяца, максимум полутора месяцев.

Отныне Жасмина и Джэард каждый день проводили время с Мэгги, и у всех троих росло чувство семейной привязанности друг к другу. На закате Джэард часто возил их на прогулку вдоль обрыва, и они завороженно наблюдали, как солнце садится за равнины Луизианы. Джэард сказал Мэгги, что как только они с Жасминой поженятся, они оформят в Сиротском суде Натчеза факт ее удочерения. Мэгги пришла в восторг от того, что она, Жасмина и Джэард всегда будут жить вместе. Джэард также свозил Мэгги в «Хэмптон Холл» и девочка выбрала там себе комнату, в которой она хотела бы жить.

К этому времени устройство дома Джэарда было почти закончено: комнаты «Хэмптон Холла» были теперь оформлены в тонах, выбранных Жасминой, — розовом, зеленом и золотом. По мере продвижения работ дружба Жасмины с Мари Бернард становилась все тесней. По настоянию Жасмины они начали называть друг друга просто по имени. Жасмина не рассказала Мари о своем отце и Клоде Бодро. У них были общие интересы — устройство дома Джэарда и предстоящий благотворительный праздник, в подготовку которого вовлекли и Мари. Вместе с Жасминой они вышивали салфетки, небольшие скатерти, все, предназначенное для продажи на празднике.

Джек Кактус Мэлоун опять был в городе после, как казалось, очень долгого отсутствия, и пару раз, когда Жасмина работала в доме Джэарда вместе с Мари, он приходил якобы в поисках Джэарда. Однако Жасмину нельзя было обмануть, она поняла, что на самом деле Джек приходил в надежде побыть хоть несколько минут с хорошенькой домоправительницей. И хотя они оба продолжали тайно обмениваться тоскующими взглядами, когда им случалось бывать вместе, Жасмина, к своему огорчению, обнаружила, что в их отношениях не произошло никаких изменений. Джек в присутствии Мари казался очень скованным, как если бы он думал, что она какая-то необыкновенно чуткая птица, которая при малейшем движении в ее сторону может улететь.

Однажды, когда они сидели в маленьком кабинете Мари и вышивали маргаритки на салфетках для туалетного столика, Жасмина решилась заговорить с Мари:

— Что ты думаешь о мистере Мэлоуне?

Мари подняла голову от работы и улыбнулась.

— Я думаю, он хороший человек.

— Мне кажется, ты ему нравишься, — сказала Жасмина, откладывая работу.

Мари покраснела и, не глядя Жасмине в глаза, отвечала:

— О нет, Жасмина. Мистер Мэлоун очень вежлив со мной, но я не думаю, что он мной интересуется…

— В самом деле? — Жасмина подняла брови. — Тогда скажи на милость, почему мистер Мэлоун приходит сюда при каждом удобном случае?

Мари прикусила губу и растерянно заморгала:

— Он ищет мистера Хэмптона, конечно.

— Мари, ты прекрасно знаешь, что днем Джэард почти всегда в своей конторе, а Джек знает это лучше, чем мы с тобой.

Мари с минуту молчала.

— Я не думаю, что он интересуется мной, — повторила она напряженным голосом.

— А почему бы ему не заинтересоваться тобой?

Мари взглянула на Жасмину по выражению ее лица и темных глаз было видно, что она в смятении и страдает.

— Возможно, он считает… я думаю, он считает, что я… порченая. И это было бы естественно.

— Мари! — возмутилась Жасмина.

— Жасмина… — Француженка в растерянности развела руками и продолжала изменившимся голосом: — Ведь это Джек нашел меня и мою семью. И он видел все, что они сделали со мной.

— Значит, он прекрасно знает, что все что случилось, было не по твоей вине! — твердо заявила Жасмина, — и с тех самых пор он был очень внимателен к тебе, не так ли, Мари?

Мари в задумчивости нахмурилась, но не отвечала. Они продолжали работать, а Жасмина размышляла об их с Мари разговоре. Хотя казалось, что Мари забыла о насилии, совершенном над ней на Большом тракте, боль в ее душе еще жила, она таилась где-то в самой глубине, готовая в любой момент выплеснуться на поверхность. Старые раны заживают с трудом, об этом Жасмина хорошо знала из собственного опыта.

В тот вечер Джэард сопровождал Жасмину и мисс Чэрити в гости на ужин. Когда они вернулись в «Магнолию Бенд» и Джэард целовал Жасмину на прощание перед своим уходом, он шепотом на ухо напомнил об их ночном свидании.

Но как только он ушел, начался сильный дождь, который продолжался несколько часов. Жасмина знала, что Джэард не захочет, чтобы она выходила в такую погоду, и она в конце концов пошла спать. Однако она всю ночь беспокойно ворочалась в кровати и не спала, прислушиваясь к ударам грома и шуму дождя и думая, как бы хорошо сейчас быть в объятиях Джэарда.

На следующее утро небо прояснилось, и Жасмина решилась сделать то, чего раньше она никогда не делала, а именно, поехать к Джэарду в контору в Нижний Натчез. Она скучала по нему и не знала, как дождаться вечера, чтобы увидеть его. Без сомнения, он прочитает ей мораль за то, что она поедет к нему на работу, в этот неприличный район города, но встреча с ним стоит любого выговора. Кроме того, ей очень хотелось поговорить с ним о Джеке Мэлоуне и Мари Бернард. Жасмина была уверена, что если их подтолкнуть, то у них все наладится и они будут вместе. И она собиралась этим заняться. Они с Джэардом были счастливы, и она хотела того же для Джека и Мари.

Часом позже Эфраим уже вез ее через город; он сильно нервничал и все время беспокойно оглядывался, в особенности когда они приблизились к улице Сильвер. Однако ничего особенного не произошло, пока они ехали по ней в перенаселенный прибрежный район, за исключением отдельных непристойных замечаний или свиста по адресу Жасмины от какого-нибудь потрепанного на вид типа, которые изредка попадались им на пути. Жасмина игнорировала эти замечания и непристойные предложения, сохраняя на лице выражение холодного безразличия и глядя только на дорогу прямо перед собой, пока они с Эфраимом проезжали там быстрой рысью. Даже в осенней прохладе над спиной Шуги зароились большие мухи, когда они повернули на изрезанную колеями улицу Миддл. Они проехали сильно осевшее и обшарпанное здание публичного дома, шумную лесопилку и на удивление аккуратную и ухоженную на вид парикмахерскую. В воздухе носилась странная смесь запахов гниющих отбросов, свежераспиленного дерева и липкой грязи, стекавшей с колес кабриолета.

Когда наконец они добрались до конторы Джэарда, Эфраим с большим облегчением вздохнул и придержал лошадь. Он помог Жасмине выйти из экипажа и остался его сторожить, а Жасмина пошла к конторе.