Диана Уайтсайд - Речной дьявол

Его пальцы исследовали Розалинду, раздвигая и сжимая лепестки бутона; он играл с ней, растягивал, лизал нежную кожу, пока ее не стала бить дрожь от малейшего прикосновения. Внутренний жар нарастал, проступая росой. Хэл продолжал ласкать ее, и когда его язык достиг средоточия всех ощущений, она снова вскинула бедра, а он принялся легонько терзать ее зубами, пока она не начала всхлипывать. В конце концов Розалинде пришлось зажать рот рукой; она боялась, что перекричит гул двигателей и голоса завтракающих в салоне пассажиров.

Чтобы притянуть Хэла ближе к себе, Розалинда обняла ногами его голову, а когда он взял в рот, смакуя, как конфету, ее самую нежную точку, ее накрыла волна удовольствия.

Хэл промычал что-то нечленораздельное, но продолжал свою пытку. Его искусные руки и рот дразнили ее, напоминая, что он упивается ею. Теперь стук двигателей казался ей тише, чем пульсация крови в жилах.

Один его палец скользнул внутрь, дразня ее нервы и мышцы, второй украдкой кружил вокруг потайного входа, увлекая ее в игру куда более заманчивую, чем те, которым она предавалась, когда сама исследовала свою анатомию и мечтала о любовнике, который знал бы толк в запретных соблазнах.

Напряжение все нарастало; каким-то чудом Розалинде удалось найти в себе силы, чтобы не кончить и не закричать, хотя ни о чем другом она не могла думать.

Неожиданно Хэл поднялся, и Розалинда посмотрела на него большими от удивления глазами, сконфуженная и несчастная. Его брюки торчали, как будто внутрь засунули кол. Глядя на этот выразительный знак, она непроизвольно облизнула губы.

В синих глазах Хэла блеснул огонь ненасытного желания, и когда он перевернул Розалинду на живот, она содрогнулась от предвкушения.

С хриплым смешком он приподнял ее за плечи и подложил ей под голову подушку. Вторая подушка отправилась под бедра, после чего он завис над ней и погладил ягодицы. Потом его шершавые пальцы соскользнули в складки и нащупали наиболее уязвимое место.

– Боже милостивый, ты способен соблазнить монашку, – ахнула Розалинда.

– Ты мне льстишь, – прозвучал над ней хриплый голос. – Хэл театрально поклонился и принялся кружить у ее входа, дразня призраком грядущего наслаждения.

Розалинда со стоном зарылась лицом в подушку, боясь, что если она увидит хищное выражение его глаз, то у нее начнется истерика.

К счастью, тут на смену пальцам подоспела другая часть его тела, затянутая в мембрану кондома. Розалинда снова застонала, издав низкий грудной звук. Ее грудь ныла, соски горели, и она потерлась об одеяло, испытывая недостаток в дополнительной ласке.

Хэл еще шире раздвинул ей ноги, и она затрепетала в предвкушении скорой развязки. Одним быстрым движением он вошел в нее, и это положило конец его сдержанности. Крепко оседлав Розалинду, он припустил галопом; его сердце колотилось как бешеное, дыхание стало прерывистым.

Розалинда стонала в подушку, умирая от неистовости желания; кровь, пульсировавшая в жилах, требовала большего, и оргазм приближался.

Ее внутренние мышцы ритмично сжимались, постепенно набирая темп, и тут Хэл зарычал, вздрогнул и кончил, извергнув семя могучими толчками.

Сопротивляться наслаждению у него не было ни силы, ни желания, и Розалинду тоже подхватила волна восторга, вознося на вершину экстаза.

Хэл повернулся на бок, увлекая Розалинду за собой, и она прильнула к нему непринужденно, все еще подрагивая от эха страсти: такая гордая, сдержанная леди во всем, кроме постели.

При этой мысли Хэл обнял ее еще крепче. То удивление, которое она выразила, поддаваясь стремительной, глубокой чувственности, многое сказало ему о ее неопытности. Резерфорд, возможно, и лишил ее девственности, но не затронул певчих струн; однако это не объясняло до конца ее реакции на него. Хэл никогда не стремился соблазнять девственниц, даже если они не требовали от него вступления в брак; зато его всегда привлекали опытные партнерши и приятные, но кратковременные связи. Он тщательно отбирал любовниц по внешности, речи и чувственности, обольщал и проводил день или два в смерче сладострастия, а потом расставался с ними и никогда не испытывал желания повторить опыт.

А вот Розалиндой он никак не мог насладиться. Через десять дней они доберутся до Омахи, через шесть недель – до Форт-Бентона, и уж к этому-то времени она наверняка ему наскучит. Наверняка.

А пока он должен уберечь ее от этого подонка Леннокса. От нее требуется лишь одно – вести себя как ученик штурмана, обедать за одним столом с офицерами, тогда как он будет есть с Виолой и Донованом.

Хэл поцеловал Розалинду в шею и, ласково шлепнув по бедру, встал.

– Какого дьявола? – Она села, недовольно сверкнув глазами.

Не отвечая, Хэл вышел и вскоре вернулся с влажным полотенцем. Слава Богу, Эзра умел держать язык за зубами, а горничная была его сестрой.

– Расслабься и позволь мне поухаживать за тобой. Потом мы начнем урок судовождения.

Он попытался уложить ее на спину, и после короткого сопротивления она откинулась назад на локтях, а Хэл начал аккуратно подмывать ее. Пискнув, Розалинда зажмурила глаза, и его губы дрогнули, но он сумел сохранить серьезное выражение.

– Я должна этому учиться? – спросила Розалинда некоторое время спустя.

Хэл кивнул и прополоскал полотенце.

– Ты здесь ученик штурмана – следовательно, должна вести себя соответствующим образом, иначе вызовешь подозрение.

– Вот черт! – Розалинда на мгновение закрыла глаза, потом быстро поднялась.

Храбрая леди, готовая учиться судовождению. Хэл слышал, как погибла ее семья. Сама она в ту ночь едва не утонула, и немудрено, что от одного вида корабля с ней случалась истерика. Даже сильный мужчина на ее месте мог сломаться.

Хэл начал одеваться, размышляя над тем, как лучше помочь Розалинде.

– Твой отец увлекался всякими механическими штучками, верно?

– Да. – Она грустно улыбнулась, застегивая рубашку.

– А ты?

– Да, сэр. Я обожаю звук отлично налаженного локомотивного двигателя и…

– Как насчет знакомства с хорошо налаженным паровым двигателем высокого давления?

В глазах Розалинды вспыхнули огоньки.

– А это возможно? Я раньше бывала только в местах, предназначенных для пассажиров. К тому же отец показывал мне двигатели паровозов, но не пароходов.

Хэл хмыкнул. Шикарный капитанский мостик «Красотки» не восхитил Розалинду открывающимся с него великолепным видом, каким многие хотят полюбоваться, а вот предложение посетить тесное грязное помещение машинного отделения вызвало у нее живейший отклик.

Розалинда взирала на шумный хаос с таким видом, словно вошла в сокровищницу Синдбада. Наконец она попала в знакомую обстановку.

Повсюду на палубе высились штабеля груза; свободным оставалось лишь место для паровых котлов и кочегаров. В носовой части корабля на удивительно маленьких основаниях стояли три цилиндрических паровых котла в тридцать футов длиной; в каждом имелась дверца, за которой бушевал огонь. Металл вокруг дверец был раскален докрасна, свидетельствуя о высокой температуре в топках, куда то и дело кидали уголь черные, как эбеновое дерево, кочегары. У каждого котла стояло ведро с сосновыми шишками, и когда на деревянную палубу выпало несколько угольков, с ними тотчас разделались.

Здесь было жарко и шумно; палуба под ногами немного покачивалась.

Хэл похлопал Розалинду по плечу и повел вдоль ряда труб. Цицерон следовал за ними по пятам. В очень тесном помещении на носу их глазам предстал массивный двигатель с довольно старомодным рычагом и тарельчатым клапаном; он соединялся с шатуном, ритмично скользившим вперед-назад по глубокому желобу в палубе. Этот жуткого вида двигатель и его брат-близнец, размещавшийся в другом машинном отделении на заставленной грузом основной палубе, приводили в движение большое гребное колесо, видимое в иллюминаторы с кормы.

Преобладающим звуком в тесном помещении был ритмичный стук ходившего вверх-вниз шатуна и плеск воды под лопастями гребного колеса.

Кругом было чисто и аккуратно, работа кипела, и неожиданно вперед вышел седоволосый мужчина с удивительно молодыми глазами. Как и другие, он обливался потом, но выглядел гораздо чище. Бросив мимолетный взгляд на Розалинду, он широко и непринужденно улыбнулся Хэлу.

– Что привело тебя сюда, Линдсей? Я полагал, в этом рейсе ты будешь прохлаждаться на бойлерной палубе.

– Показываю судно ученику. Он немного знаком с двигателями, поэтому мы начали отсюда. Черный Джек, это Фрэнк Карстерс. Карстерс, это Черный Джек Нортон, инженер «Красотки».

– Рад познакомиться, сэр, – искренне сказала Розалинда, пожимая руку Нортона.

С легендарным инженером, следящим за работой паровых котлов, она могла чувствовать себя относительно спокойной. Канонерская лодка Нортона благополучно выдержала бой при Шайло, хотя из-за перебитых труб в машинном отделении было полно пара. Не вызывало сомнения, что в мирное время он и подавно способен поддерживать двигатели в рабочем состоянии на протяжении нескольких сотен миль.

Розалинда с удовольствием принялась задавать вопросы, а Нортон поведал несколько историй о своей службе во время войны, в том числе о том, как однажды привязал наковальню к тросу, пропущенному через верхний шкив. Достигнув во время той эскапады особенно высокого давления, он оставался абсолютно уверенным, что котлы скорее десять раз взорвутся, чем сработают предохранительные клапаны. В конце концов, благодаря дополнительному пару ему удалось развить требуемую скорость.

Розалинда понимающе кивнула, быстро оценив и риск и достоинства трюка. Ей чрезвычайно нравилось, что к ней относятся как к мужчине, а не как к безмозглой племенной кобыле, и разговоры вроде этого были для нее спасительной наградой за маскарад.

По прошествии часа с небольшим Хэл деликатно кашлянул, заставив Розалинду прервать увлекательное обсуждение преимуществ использования различных сортов угля.

Нортон усмехнулся:

– Не бойся утомить его, Карстерс; Линдсей работал у меня еще в пятьдесят шестом, когда мы вели старушку «Кэти-Энн» до Форт-Бентона. Тогда пароходы лишь второй год ходили по стремнине, и он до сих пор помнит мои уроки.

Хэл рассмеялся:

– Дважды в день он заставлял меня отскребать грязь с паровых котлов, давать обратный ход машинам, поднимать и переставлять проклятую булаву, когда вниз поступал сигнал рулевого, а сам валял дурака.

Наконец, вежливо кивнув, Розалинда проследовала за Хэлом на прогулочную палубу; Цицерон бежал впереди, радостно облаивая каждого встречного.

Легкие облачка утреннего тумана совершенно рассеялись. День стоял солнечный и ясный, с едва заметным дуновением свежего весеннего бриза. Большинство пассажиров не спеша гуляли по палубе после обильного завтрака.

– Хочешь, я отведу тебя на капитанский мостик? – предложил Хэл. – Оттуда отлично видно реку.

Розалинда кивнула.

Просторная рубка, наполненная светом и воздухом, возвышалась над «Красоткой», как королевский трон. Белькур по-прежнему стоял за штурвалом и, обозревая горизонт, время от времени поворачивал колесо.

– А знаешь, Карстерс, Антуана Белькура знакомил с Миссури его отец, французский охотник. И сам Белькур исходил Миссури на каноэ, плоскодонках и пароходах, прежде чем научить меня всему тому, что я знаю о судовождении.

– Я рад, что вы присоединились к нам, Карстерс. – Белькур поклонился. – Река во многих отношениях все такая же, как в прежние времена, но она меняется едва ли не каждый день, по мере того как прибывают новые поселенцы. Взгляните вокруг и убедитесь сами.

Розалинда оглянулась, чтобы посмотреть, что творится за пределами рубки.

Цицерон, вбежав на мостик, остановился у бочки с водой и деловито принюхался. Понаблюдав короткое время за терьером, Розалинда переместила взгляд на реку, хорошо обозреваемую со всех сторон. Вибрация от гребного колеса и двигателей здесь практически не ощущалась; свежий ветерок, пахнувший ей в лицо, принес запах молодой пробуждающейся зелени. Из береговых зарослей вылетел стриж и над самой водой поймал какую-то мошку, после чего, кружа, вновь скрылся из виду.

Здесь царило спокойствие и умиротворение, напоминая Розалинде о любимом месте для рыбной ловли на Лонг-Айленде.

Впервые после смерти матери, оказавшись на борту корабля, Розалинда не ощутила болезненного стеснения в груди. Осторожно взглянув на рябь, смущающую водную гладь, она не испытала страха от того, что легкое волнение может обернуться громадами волн.

Несколько минут царила тишина. Откуда-то из-за «Красотки» вылетела голубая цапля и, устремившись вперед, исчезла за подтопленными дубами. Вдали курились дымом высокие трубы «Спартанца».

В этот момент на палубу вышел Донован; он огляделся по сторонам, но попытки подняться в рубку не сделал.

– Твоя семья, Линдсей, быстро разрастается, – заметил Белькур. – Сначала сестра с мужем, потом родители, теперь ученик. А вот моя спит в Канзас-Сити, вдали от тех мест, где я провожу свои дни. Тебя, должно быть, разрывают на части, а у меня избыток времени, чтобы размышлять о своем одиночестве.