— А я думал, ты до утра гадала, за кого же тебе всё-таки выйти замуж, чьё предложение принять…

— Что тут долго думать, всё уже решено. Без меня.

— ???

— Не ты ли полтора года назад настоятельно советовал мне одарить своей благосклонностью Филиппа? Не ты ли толкал меня в его объятья, оставляя на его попечение всегда и всюду? — Регина совсем проснулась и теперь могла дать отпор ядовитым намёкам брата.

— Значит, ты выбрала его?

— Значит, я согласилась с твоим выбором и дала согласие графу де Лоржу. Если, конечно, в ближайшее время не поступит предложение от герцога де Жуайеза. Тогда, наверное, я передумаю и сбегу с королевским фаворитом прямо из-под венца.

— Ну-ну, развлекайся дальше. Благо, в скором времени это уже будет не моей головной болью, — процедил сквозь зубы Луи и, круто повернувшись на каблуках, вышел из спальни, яростно обрывая дорогие фламандские кружева манжет.

Продлись этот бессмысленный разговор ещё пару минут, и он бы не сдержался, оторвал бы не кружева с безвинной рубашки, а рыжеволосую голову сестры от плеч. Бело-розовых, хрупких, невыносимо нежных. Зацелованных Филиппом.




К завтраку Регина не вышла, дождалась, когда Филипп с Анной отправятся в парижский дом де Лоржа на улице Кенкампуа, по соседству с колокольней Сен-Маглуар, потом по чёрной лестнице спустилась в кухню и без аппетита перекусила вместе с обалдевшими от удивления поварятами. Возмущённая до глубины души подобным поведением своей воспитанницы, Франсуаза стояла у неё над душой, как курица-наседка, и беспрестанно ворчала:

— И где же это видано, чтобы урожденная Клермон подъедала остатки ужина наравне со слугами, да ещё на кухне! К гостям не вышли, брату доброго дня не пожелали, а с сопливыми поварятами запанибрата скачут по чёрной лестнице и уплетают остывшие объедки! Матушка ваша в гробу переворачивается, глядя на такое непотребство!

Регина время от времени тяжело вздыхала, всем своим видом показывая, до чего же ей надоели нравоучения кормилицы, однако в спор не вступала, по опыту зная, что ничем хорошим это, как правило, не заканчивается. Наконец, её терпение лопнуло, она стукнула кулаком по столешнице:

— Я сейчас отправляюсь на Монмартр к своему духовнику, а ты проследи, чтобы к моему возвращению была приготовлена горячая вода, душистое мыло от Рене-флорентийца, розовое масло, новые юбки, которые я на той неделе купила у фламандских купцов, и моё любимое платье из золотого шёлка. И никаких расспросов, советов и пререканий! И пусть Иветта немедленно уберётся в моей спальне. Кстати, с сегодняшнего дня чтобы больше ни одна горничная, кроме неё, не совала туда свой нос. Мне надоели сплетни и домыслы, которые некоторые служанки выносят из этого дома, а в частности, из моей спальни. Никого не касается, чьи платки и манжеты валяются под моей кроватью.

Она с грохотом захлопнула за собой дверь, успев услышать, как разъярённо зашипела на горничных Франсуаза.

— Надо было пораньше напустить на этих девчонок мадам Беназет, — усмехнулась про себя Регина и, довольная собой, поднялась на второй этаж.

Позвонив в колокольчик и вызвав Иветту, Регина торопливо оделась, свистнула Лоренцо и отправилась на Монмартр. Оглянувшись на дом, она увидела, как в окне кабинета Луи мелькнуло и исчезло любимое лицо. Вызывающе вздёрнув подбородок, Регина решительно продолжила свой путь. В первую очередь, нужно было объясниться с Этьеном, внушить ему, что её брак с Филиппом — необходимость. Нужно было обеспечить себе более определённое положение при дворе, к тому же династические интересы, продолжение рода, желание брата и прочее-прочее… Этьен всегда верил каждому её слову, поверит и на этот раз, главное — не потерять свою власть над ним, иначе их с Катрин честолюбивые планы рухнут, как карточный домик. Сложнее будет объясниться с ревнивым Майенном. Пожалуй, эту опасную миссию лучше будет возложить на герцогиню.

Размышляя в таком духе, Регина вышла к Монмартру. Угрызения совести и нехорошие предчувствия беспокойно ворочались в её душе, но дело надо всегда доводить до конца. Этому её учили ещё в монастыре, правда, матушка-настоятельница, твердя это, имела в виду несколько иное, нежели соблазнение монахов и государственные заговоры. Собравшись с духом, Регина вошла в левый придел, слабо освещённый догоравшей свечкой.

Этьен стоял на коленях перед распятьем и жарко шептал что-то на своей извечной латыни с сильным бретонским акцентом. Худенькие, мальчишеские плечи его под сутаной изредка вздрагивали и от этих едва сдерживаемых рыданий сердце Регины защемило от острой, незнакомой жалости.

— Этьен, — она положила леденеющую руку ему на плечо, — извини, что прерываю твою утреннюю молитву.

Юноша резко обернулся и его вмиг просиявшие глаза без слов сказали ей, что единственная молитва для него — её гордое имя.

— У меня плохие новости.

— Что? Что случилось? Вам снова угрожают?

— Нет-нет, дело совсем в другом, — Регина опустилась рядом с ним на колени, нещадно пачкая в пыли кружевные юбки, — Вчера вернулся из Анжу мой брат. С ним приехал граф де Лорж.

Этьен смотрел на неё, безмолвно умоляя о пощаде. Он всё уже понял.

— Луи выдаёт меня замуж за графа де Лоржа. Это его окончательное решение. Он давно хотел этого брака, в самый первый день нашего знакомства с Филиппом. Мой брат уже всё решил. Я с самого начала предназначалась в жёны его лучшему другу.

— А что же вы, ваше сиятельство? Вы тоже хотите стать женой графа? — голос Этьена упал до шёпота, беспомощного и слабого.

Регина смахнула платком несуществующие слёзы, горько вздохнула и, сжав в руках дрожащую ладонь иезуита, зашептала:

— Пожалуйста, не вини меня ни в чём! Мы ведь оба знали, что рано или поздно это должно было случиться. Так надо. Так принято. Интересы семьи — превыше всего, так было и будет всегда. Я всего лишь женщина, но женщина, принадлежащая к древнему роду Клермонов. Мы всегда несли высоко своё имя, свой герб. Один из Монтгомери — не просто блестящая партия для меня. Я могла легко стать супругой наследника одного из европейских престолов или членом Лотарингской ветви. Но Филипп — это лучшее, чего можно пожелать. Ты же понимаешь, что Филипп — мой лучший друг. Он единственный, кому Луи может доверить мою честь, мою жизнь. И он может меня защитить от придворных сплетен и клеветы и от посягательств короля. К тому же Филипп очень любит меня и сделает всё возможное для моего спокойствия и счастья.

— А вы? Любите ли его вы?

— Я? А разве кто-то спрашивает женщину, кого она любит и с кем хотела бы пойти под венец? Да и хочет ли она вообще быть чьей бы то ни было женой? Никому, кроме тебя, не важно, чего хочет моё сердце.

Этьен начал осознавать, что теряет её. Теряет безвозвратно, безнадёжно. Свет этих глаз, нежность улыбки, мягкий бархат голоса теперь будут теперь принадлежать другому. Филипп, граф де Лорж, сможет прикасаться к её прозрачной коже, целовать до одури её губы, владеть её беззащитным, хрупким телом. Он будет полновластным хозяином этой редчайшей жемчужины и пусть даже он будет беречь её, как зеницу ока, Этьену от этого знания легче не становилось.

Филипп де Лорж, несомненно, был достоин стать мужем Регины, вот только что оставалось делать ему самому? Завидовать чужому счастью и любоваться издали на ту, которую любил всем сердцем, больше спасения собственной души? Год за годом смотреть за её семейным счастьем, за тем, как рождаются и растут её дети? Довольствоваться встречами в церкви и долгими беседами, робкими взглядами и случайными прикосновениями? Каплями недопитого вина из чужого бокала… Он проклинал в душе своё низкое происхождение, свою бедность и нелепый закон целибата. Всё, что стояло между ним и любимой женщиной.

— Что же будет теперь?! — горький вздох невольно сорвался с его губ.

— Жизнь.

Регина коснулась его щеки мимолётным, ускользающим поцелуем и оставила его коленопреклонённым наедине с безучастным изображением мёртвого бога.

На улице её дожидался вечно недовольный отлучками хозяйки Лоренцо. Увидев, что она торопливо покидает церковь, пёс поспешил ей навстречу, ткнулся мокрым носом в ладонь.

— Ну, что, мой умница? Какое счастье, что хотя бы тебе не нужно врать. Ты у меня всё понимаешь, ничего не просишь, никогда не разлюбишь. Жаль, что ты не мужчина, за тебя бы я пошла замуж, не раздумывая. Впрочем, может, оно ещё и лучше, что ты собака — люди гораздо хуже по своей природе.

Пёс не сводил с неё преданных, мудрых глаз.

— Ладно, здесь мы кое-как справились. Теперь нам нужно вернуться домой, привести себя в полную боевую готовность и ринуться в атаку на семейство Гизов. Если Катрин не испепелит меня взглядом в первые пять минут, то уж Майенн наверняка задушит в порыве ревности. Так что, Лоренцо, будь начеку!

Лоренцо довольно заурчал, видимо, вспомнив вкус благородной крови Гизов.

Вернувшись домой, Регина, к своему великому облегчению, брата не застала. В записке, которую ей передал новый паж графа Лион де Шарни, Луи сообщал, что решил нанести визит Анне Лаварден и заодно обсудить с Филиппом все формальности, касающиеся будущей помолвки Регины.

— Ну и дьявол с тобой! — в сердцах она разорвала листок, исписанный мелким, нервным почерком брата. — Иветта, Франсуаза, Аньез! Где вас всех черти носят?! Сию секунду чтобы всё было готово для купания! И подайте мне обед через час, не то я с голоду помру!



В то время, когда Регина нежилась в горячей, насыщенной запахами душистых трав воде, Луи прогуливался по набережной с Анной Лаварден. Филипп проверял счета, скопившиеся за время его отсутствия в Париже, и попросил друга показать Анне город.

— Решил отыграться за тот вечер, когда я оставил Регину на твоё попечение? — лукаво блеснул глазами Луи.

Женщины, конечно, всегда были и останутся единственным поводом для всей войн и дуэлей, но мужская дружба для них двоих никогда не была пустым звуком. Слишком многое связывало их столько лет, чтобы теперь стало невозможным найти компромисс. Тем более, что женщин в итоге оказалось две. Никому не обидно. Филипп искренне радовался, что всё так складывалось. По крайней мере, теперь появился шанс на то, что всё не окончится трагедией.

— За тот вечер я буду благодарен тебе всю свою жизнь. И вряд ли когда-нибудь смогу отдариться. Думаешь, я не понимаю, что Анне никогда не сравниться с твоей сестрой? Но она хорошая девушка, добрая, чуткая. Только несчастливая и не очень умная. Не уверен, что ты воспылаешь к ней безумной любовью, просто — не обижай её.

И Луи пообещал…

Из таких женщин выходят хорошие жёны, покорные и ласковые. Но… таким не бросают под ноги короны, ради них не начинают войны и не покоряют государства. Из-за них не теряют последний рассудок. Пожалуй, Анна будет очень хорошей женой. Но лучше бы она была его сестрой или кузиной, как Филиппу. Бог, словно проснувшись, решил, видимо, наказать Бюсси одним ударом за все его грехи и проступки, дав ему в сёстры ту единственную женщину, которую Луи полюбил всем своим горячим сердцем, а в невесты — ту, что была бы для него лучшей из сестёр, преданной и нежной, о которой было так легко заботиться и так приятно опекать.

Луи понимал, что никогда не сможет полюбить Анну даже тенью той любви, которую испытывал к Регине. Но он мог полюбить её как друга, как младшую сестру. Немного нежности, немного доброты и покровительственной снисходительности — Анна была благодарна и за это. Луи как-то исподволь начинал испытывать к ней ту трепетную теплоту, с какой всегда относился к ней и Филипп. Он часто и подолгу с ней беседовал, потому что, не отличаясь хорошо подвешенным языком и острым умом Регины, она обладала несомненным талантом внимательного и чуткого слушателя, и Луи всё чаще ловил себя на мысли, что рассказывает ей о себе гораздо больше, чем своей настоящей сестре. Ему нравилось баловать её и дарить милые пустяки и дорогие безделушки, от чего у неё на глазах каждый раз блестели трогательные слёзы признательности. Он учился оберегать её от изощрённых жестокостей и колкостей Лувра и опасностей парижских улиц, от злых языков и сплетен, от всего, что могло ранить её наивную, чистую душу, потому что прекрасно видел — у этого непритязательного полевого цветка никогда не будет беспощадных ядовитых шипов, которые так быстро появились у Регины.

Анна радовалась не столько прогулке по Парижу, сколько обществу графа де Бюсси, и его царапнуло чувство неприязни, едва он это понял. Невольно он во всём сравнивал её с Региной. Уж его-то сестра в первый свой "парижский" день наверняка в неистовом детском восторге крутила головой во все стороны и широко распахнутыми глазами жадно смотрела на всё и бежала сломя голову туда, где что-то привлекало ей внимание. Кузина Филиппа, казалось, ничего и никого, кроме Луи, не замечала. Другому мужчине бы это польстило, но Бюсси, избалованного и пресыщенного женской любовью, это только раздражало. Анна слушала его голос, но не то, что он говорил. Она смотрела, но не видела. Миловидная, недалёкая кукла. Такая же, как миллионы других. Добрее, нежнее и скромнее Регины бесспорно, но на этом её достоинства заканчивались.