Но упоминание имени кузины отбросило нехорошую тень на ясное лицо Филиппа. Регина заметила это и сердце её заледенело не то от страха перед собственным преступлением, не то в предчувствии будущей катастрофы. Но через мгновение уже забилось гулко и быстро, захлёбываясь в жестоком восторге — план Екатерины-Марии сработал. Яд подействовал и, значит, можно было применить его и в деле с инсценировкой покушения.

— Тебя что-то встревожило? — она ласково погладила Филиппа по щеке.

— Да. Я хотел посоветоваться с тобой. Вы с Анной хорошо ладите между собой и ты, наверное, единственная близкая её подруга. Поговори с ней, потому что от меня она таится.

— Какие у неё могут быть тайны от тебя? Ты ничего не путаешь?

— Она в последние дни стала сама не своя. Не ест, почти не спит, всё время плачет, глаза насмерть перепуганные. А сегодня с утра заперлась в своей комнате и отказывается выходить. На все мои уговоры открыть дверь, на все расспросы в ответ только истерические рыдания и маловразумительные извинения. Я не понимаю, что происходит. Я боюсь за неё.

Регина затаила дыхание. Сейчас главное было не подать вида и не насторожить Филиппа. Это Луи в кипении своих страстей не видит ничего дальше своего носа, де Лорж — совсем другое дело. Он мудр, как змей, и проницателен, как дельфийская сивилла. И он чувствует всё, что думает сама Регина. Его любовь — единственное её укрытие в этом мире и единственное оружие, способное её победить. И в который уже раз мелькнула у Регины мысль о том, каким было бы счастьем, если бы Филипп был её братом вместо Луи. О, как нежно и преданно могла бы тогда она любить его! Всё сейчас было бы по-другому, проще и легче, светлее…

Но случилось то, что случилось. Уже ничего нельзя изменить. Нужно пройти до конца этот гибельный, усеянный ядовитыми шипами путь. Никто не знал, что было там, в конце него, но это теперь не имело значения. И Регина продолжала свою блестящую и бесчестную игру:

— Я думаю, ты напрасно беспокоишься. Просто Анна влюблена. А тут ещё столько новых впечатлений! У неё очень нежная, восприимчивая натура и она всё переживает гораздо острее и, быть может, с излишним надрывом. Париж, Лувр, любовь, предложение руки и сердца от одного из завиднейших женихов Франции — неудивительно, что она переволновалась. Поверь мне, Анна скоро успокоится и жизнь вернётся в нормальное русло. Все девушки перед свадьбой необычайно ранимы и впечатлительны.

— По тебе-то не скажешь, что скорая свадьба заставила тебя поволноваться, — не смог удержаться от упрёка Филипп.

— Кому как не тебе знать, что после всего, что я пережила, меня трудно чем-то удивить или испугать. К тому же, я гораздо сильнее Анны, да и наша с тобой свадьба с самого начала была делом решённым. У меня просто нет повода для волнения.

— Ты станешь моей женой?

Когда он смотрел на неё своими чистыми ярко-синими глазами, она не могла лгать. Но сейчас у неё другого выхода не было. Впрочем, она действительно хотела бы быть его женой. Верной и любящей, преданной и нежной. Хотела — и не могла.

— Да, — ответила она, — конечно.

Филипп помолчал немного. Наклонился к ней и поцеловал её с такой нежностью, что слёзы едва не хлынули из её глаз. Если бы он не разжал объятий, если бы его губы ещё раз коснулись её лица — она отказалась бы от своей мести, от убийства Анны, от всех своих честолюбивых желаний. Просто ей нечего было бы противопоставить этой неподдельной нежности, этой всепрощающей любви. И воспоминания о тех летних месяцах в Бордо заслонили бы собой все беды, всю ненависть, всё, что скопилось на тёмной стороне её мятежной души.

Но Филипп отпустил её. Так открывают птичью клетку, выпуская на волю певчую пленницу, забыв, что за окном зима и хрупкое создание обречено на гибель.

— Пойдём, я всё же хочу, чтобы ты поговорила с Анной, — попросил он.

И это ненавистное имя мгновенно опьянило жгучим вином ненависти и страсти Регину. Большую ненависть мог вызвать у неё только запах левкоев и голос короля. Женщина, которая осмелилась занять её место в доме и в сердце Луи, должна была исчезнуть. Это было непреложной истиной. Единственной гарантией того, что катившаяся под откос судьба Регины вернётся в свою колею, была смерть Анны. Им двоим не было места в жизни Луи.


Как и говорил Филипп, с Анной действительно творилось что-то неладное. Зачарованная суматохой Парижа, блеском Лувра, роскошной жизнью Регины де Ренель, а паче всего — вниманием великолепного Бюсси, она все эти недели жила, как во сне, волшебном и радостном, какие бывают только в детстве. Утро начиналось для неё с золотых лучей весеннего солнца, парящих над величавой Сеной, с гула просыпающегося города, грохота колёс и копыт и стука молотков, доносившегося со стороны ремесленных кварталов. А потом приходил граф де Бюсси и его красивое, породистое лицо заслоняло для неё весь мир. Именно о таком рыцаре и менестреле, бретёре и сердцееде мечтала она в юности, наслушавшись рассказов подруг, о нём тосковала долгие годы безрадостного замужества. И когда впервые увидела из окна замка высокую, стройную фигуру, услышала надменный властный голос и обожглась о звёздно-чёрные его глаза, то не посмела даже и помыслить о том, что однажды его губы коснуться её руки, что он назовёт её своей невестой и поведёт её к алтарю.

Она была так искренне, так безоглядно счастлива, что порой сама пугалась своей нечаянной радости. Боялась, что вот сейчас откроет глаза — и окажется в знакомой, пустой комнате и даже запаха духов Бюсси не будет витать в воздухе, что парижская сказка окажется прекрасным и несбыточным сном. И тогда она испуганно взмахивала ресницами и неотрывно глядела на спокойное, непроницаемое лицо Бюсси, крепко сжимала его сильную руку и прислонялась пылающим лбом к золотому шитью его колета.

— Ну, что такое? — спрашивал он её тем снисходительным тоном, которым обращаются к детям и любимым лошадям, когда они капризничают или пугаются.

Но её не обижал подобный тон. Она с самого начала знала, что Бюсси, великолепный, несравненный, знаменитый Красавчик Бюсси никогда не полюбит её, обыкновенную, не отличающуюся ни яркой красотой, ни живостью ума, ни колдовским обаянием провинциальную простушку так, как Филипп любил графиню де Ренель. И всё-таки она порой готова была пожертвовать спасением своей души, если бы в чёрных глазах Бюсси мелькнул хоть отблеск того слепого обожания, с каким он смотрел на свою сестру. Увы, Анна и сама осознавала, что проигрывает несравненной графине по всем статьям. Ну что ж, если даже Бюсси никогда не будет искренне и пылко любить её, то, по крайней мере, он с благодарностью будет принимать её любовь и верность. Она станет его женой и матерью его детей. Спокойная и ясная уверенность в этом наполняла смыслом всю её жизнь.

А потом, накануне Пасхи, она вдруг стала просыпаться по ночам от тревожного, леденящего предчувствия неотвратимой беды. Странное недомогание начало мучить её день ото дня всё сильнее и она сама не могла понять причины своего состояния. При таком хрупком и воздушном сложении, она, тем не менее, всегда отличалась завидным здоровьем и никогда не испытывала ничего подобного тому, что происходило сейчас с её телом.

Поначалу Анна списывала всё на резкую смену обстановки и предсвадебное волнение и более всего боялась подурнеть перед свадьбой. Но несколько фраз, оброненных в разговоре герцогиней де Монпасье, заставили её похолодеть от ужаса. В тот день они мило болтали, гуляя втроём по набережной — Анна, герцогиня де Монпасье и Регина де Ренель. Последняя невзначай спросила герцогиню, не знает ли она, куда запропастился капитан рейтаров Вожирон. Она, де, хотела передать ему письмо для Генриха Наваррского. Анна, разумеется, знать не знала, кто такой де Вожирон и какие отношения связывают его и Генриха Наваррского с Екатериной-Марией и потому ничего странного в вопросе Регины не заметила.

— О! Разве ты не слышала об этом конфузе? — брезгливо сморщила точёный носик герцогиня.

— Нет. А что случилось? — полюбопытствовала Регина.

— Бедняжка капитан подхватил дурную болезнь. Может, в квартале Глатиньи, а может, и после тесного общения с проказницами из Летучего эскадрона. Впрочем, это почти одно и то же.

— Что-то я не обращала внимания до сегодняшнего дня на фрейлин королевы-матери, — Регина озадаченно свела брови, — А кто из них, по-твоему, может быть болен?

— Дорогая моя, ты просто воплощённая невинность! — хохотнула герцогиня, — да кто ж их разберёт? У них же на лбу не написано.

— Но разве эти… дурные болезни… никак не проявляются? Ты же мне сама рассказывала про маркизу… как там её, запамятовала

— В первое время — конечно нет. Маркиза-то уж сколько лет болеет. Это только сам человек может заметить неладное, да и то не сразу. Ну и, конечно, врач может распознать. Есть, конечно, определённые симптомы, которые сразу проявляются.

И герцогиня мимоходом перечислила основные признаки болезни, продемонстрировав в очередной раз свои познания в медицине. Но услышанное бросило Анну в холодный пот: всё, только что описанное герцогиней, происходило с ней. Екатерина-Мария словно угадала недуг, поразивший её тело. Оглушённая невозможностью происходящего, Анна не заметила, как подруги переглянулись между собой.

Вернувшись с прогулки, она, не помня себя, взлетела вверх по лестнице, кликнула камеристку, помогавшую ей раздеваться, и едва служанка расшнуровала корсет, вытолкала её прочь. Заперла двери, кое-как стянула с себя всю одежду, путаясь в юбках, и замерла перед зеркалом, пристально разглядывая своё отражение. Страшные признаки постыдной болезни уже мерещились ей в каждой родинке на теле, в каждом блике или тени на зеркале. Животный ужас сжимал её в своих тисках. Умом она понимала, что никакой дурной болезни у неё быть не может, ведь после смерти мужа у неё не было ни одного любовника, да и до свадьбы она была честной девушкой, и после хранила супружескую верность. Если бы она заразилась ею от мужа, то, по словам герцогини, болезнь бы уже давно дала о себе знать, но уже прошло много времени. Испуганная и дрожащая, она не знала, к кому обратиться и что делать. Вне всякого сомнения, она была больна. Но чем? И если это всё-таки та самая болезнь, то откуда она у неё и как объяснить всё это Филиппу и Бюсси?

Одно она знала точно — сказка закончилась. Сон, как и полагается сну, растворился без следа. Анна медленно опустилась на пол, кутаясь в вороха одежд, и жалобно заплакала. Страшной бедой своей она не могла ни с кем поделиться, даже с самым близким и родным человеком — Филиппом. Стыд и боязнь огласки туманили невеликий её рассудок, лишали воли. Робкая Анна отродясь не обладала и сотой долей той силы и выдержки, которая позволила выстоять Регине, когда её изнасиловал король. Сопротивляться, бороться, гордо держать любой удар она не умела.

День за днём болезнь всё глубже въедалась в её измученное тело, стирая последние краски с нежного лица, отнимая силы, превращая жизнь в сплошной комок боли и стыда. Больше болезни, больше самой даже смерти боялась она того, что проницательная Регина де Ренель может догадаться о причине её недомогания и рассказать об этом Бюсси. И вряд ли гордый и честолюбивый граф потерпит рядом с собой опозоренную невесту.

И потому, когда за дверью раздался решительный и властный голос Регины, Анна наотрез отказалась открывать и на все настойчивые просьбы Филиппа отвечала глухим молчанием. Наконец, Регина, вспомнив, как Мадлена орёт на своих бестолковых учеников, рявкнула на весь дом несколько крепких выражений и со всей силы пнула в дверь:

— Хватит устраивать мне сцены! Анна, я не Филипп, я не буду дежурить у твоего порога и умолять тебя подать голос! Либо ты сейчас же впустишь меня, либо я попрошу слуг разнести эту чертову дверь в мелкие щепки и за волосы вытяну тебя оттуда! Клянусь задницей святой Маргариты, я лично выколочу из тебя всю провинциальную дурь!

Угроза оказалась действенным средством, и пока Филипп, ошарашенный знанием Регины уличного жаргона, стоял истуканом, Анна, громко и жалобно всхлипывая, вышла к ним. Едва взглянув на её опухшее от слёз лицо и несчастные глаза, Регина с удовлетворением отметила, что снадобье Екатерины-Марии подействовало. С хорошо отрепетированной дрожью в голосе он воскликнула:

— Аннет, что с тобой? Что происходит? Кто тебя обидел? Это из-за Луи?

Анна подняла на неё полные слёз глаза и отчаянно замотала головой. Она попыталась что-то сказать, но вместо слов с губ срывались горестные рыдания.

Регина в панике переглянулась с Филиппом, на секунду нахмурилась, потом решительно затолкнула несчастную женщину назад в комнату, шагнула следом за ней и захлопнула дверь перед самым носом у Филиппа. Он остался стоять у порога, напрасно прислушиваясь к происходящему в комнате. До его слуха доносился только взволнованный голос Регины и громкий плач кузины. Наконец, всё смолкло и повисла звенящая, напряжённая тишина, которую через минуту разбил испуганный возглас графини де Ренель. В тот же миг дверь распахнулась, едва не задев графа, Регина стрелой вылетела в коридор и, вся дрожа, прислонилась к стене.