С другой стороны, перепоручая дело Этьену, он обеспечивал себе душевное спокойствие. Можно было не сомневаться – Макдональда он никогда больше не увидит, а ничего другого ему и не надо! Изабель до сих пор была влюблена в своего шотландца, даже ван дер Меер об этом догадался. И если его супруга станет ждать возвращения этого человека – а так оно и будет, – разве сможет он надеяться на то, чтобы завоевать однажды ее сердце? Но именно этого он и желал – быть любимым той, кого он любил. Никогда он и помыслить не мог, что совершит нечто подобное ради женщины…

Пьер медленно выпрямился, встал и одернул сюртук. Этьен смотрел на него своими темными, глубоко посаженными глазами. Ему было около сорока, но, глядя на его загорелое, изборожденное морщинами лицо, можно было запросто дать и пятьдесят. Может, это из-за постоянного общения с нечестивыми индейцами душа Этьена стала такой черной, словно он явился в этот мир прямиком из ада?

– Изабель не должна ничего знать, – прошептал нотариус, опираясь на спинку кресла.

Странный, почти демонический смех прозвучал в комнате, заставив его содрогнуться. Черные глаза Этьена блеснули ненавистью. Да, из ада он и явился…

– Привезти вам сувенир на память?

– В этом нет необходимости. Просто я не хочу, чтобы Изабель страдала больше, чем это необходимо.

– Разумеется! Избавиться от любовника жены – это так, мелочи жизни, тем более что это служит вашим интересам, да, Ларю? Но если Изабель не получит доказательств его гибели, то к чему тогда все это затевать?

– Мне не нужны скальпы, отрезанные уши или другие ужасы в том же роде!

– Любовь сводит нас с ума, разве не так? Или вы не согласны со мной, мой дорогой зять?

Пьер молча провел по волосам влажной от пота ладонью.

* * *

Солнце медленно садилось за городские стены. Повернувшись к ним спиной, Изабель смотрела на реку. Шелестела о прибрежную гальку вода, издалека доносился смех моряков, выгружавших из шхуны груз на ближайший к рынку причал. Струйки дыма вились над крышей опекаемой сестрами-францисканками Центральной больницы, которая располагалась на мысе Кайер, и хижинами индейцев, выстроившихся вдоль реки Святого Петра.

Городской шум заглушали каменные стены, чего нельзя было сказать о предместьях Квебека, раскинувшегося слева от молодой женщины. Где-то яростно залаяла собака, потом послышался детский плач. Скрипя колесами, проехала повозка…

Изабель всего этого не слышала – так громко стучало в ее груди сердце. Она провела в ожидании не меньше часа.


– Ты отдала ему записку в собственные руки, Мари? Ты уверена, что это был он?

– Да, мадам. Глаза, как у Габриеля…

– Да, глаза, как у Габриеля… И он прочитал записку?

– Сразу же прочитал, мадам! И сказал, что ничего не мешает ему прийти.

– Он не сказал точно, придет или нет?

– Нет, – ответила служанка, опустив глаза. – Он не сказал, придет ли…

– А как он при этом вел себя? Я хотела бы… Мари, как вы думаете, могу я надеяться, что он…

– Вид у него был очень грустный, мадам. Очень грустный…


Окрашенное в яркие закатные тона небо отражалось в водах реки. На горизонте показалась рыбацкая плоскодонка. Она медленно плыла к берегу. От островка Норман[30] отчалили несколько лодок. Все вокруг казалось таким спокойным… в то время как ее душа пребывала в крайнем смятении. Ей хотелось кричать, выплеснуть свою боль и огорчение. «Еще десять минут, и я уйду!» – пообещала она себе уже в третий раз. Но Александер все не шел…

Спрятавшись за выступом стены, за ней наблюдал мужчина. Сколько раз он стоял вот так же, укрывшись в тени, и наблюдал за Изабель, которая ждала его во время их тайных встреч там, в Квебеке! Смотрел на нее и недоумевал, зачем он ей понадобился, ведь он ничего не мог ей подарить, кроме своего сердца. Она приняла подарок, а потом отшвырнула его прочь… Что еще ей может быть нужно?

Он не спускал глаз с молодой женщины, борясь с желанием выйти на берег и заговорить с ней. Но не лучше ли оставить все как есть? Четыре года понадобилось, чтобы душевные раны зажили. И вот, когда, казалось бы, самое страшное позади, они с ней снова встретились! Со дня подписания контракта его терзали воспоминания. Он мог думать только о ней, Изабель, и ни о чем больше. Ненависть и отвращение поначалу были так сильны, что он поминутно стискивал кулаки, представляя ее в объятиях этого Пьера Ларю, который, приходилось признать, был весьма хорош собой.

Он ненавидел себя за то, что до сих пор ее любит, а ее – за то, что она осквернила эту любовь и надругалась над его чувствами. Она не могла не догадываться, какое впечатление произведет на него ее платье, подчеркивавшее тонкую талию, и прическа с каскадом золотистых локонов, деликатно спадавших ей на шею…

У нее было время подготовиться к встрече, после того как она отправила к нему свою служанку-индианку с посланием, которое он с утра не выпускал из рук. «Будь ты проклята, Изабель Лакруа!»

Молодая женщина расправила плечи и посмотрела по сторонам. Было ясно, что ожидание утомило ее. Сердце Александера застучало быстрее. Да или нет? Выйдя из тени, он нерешительно шагнул к реке. Изабель как раз бросила камешек, разбивший зеркальную гладь воды. Он набрал в грудь побольше воздуха, собрался с духом и на мгновение закрыл глаза, чтобы запечатлеть в памяти эту картину. Изабель наклонилась и подобрала еще один камешек, на этот раз плоский. Гибко выпрямившись, она вдруг застыла. Несколько шагов отделяли их друг от друга, но неизвестно откуда взявшийся страх будто пригвоздил его к месту.

Клочок бумаги хрустнул у него в пальцах. Вспомнилась подпись Изабель и нарисованный под ней маленький цветок лилии – знак, что это письмо не является уловкой ревнивого супруга. По крайней мере ему хотелось так думать…


Совсем рядом зашуршал песок, потом стало тихо. И снова шорох… Изабель повернулась с такой живостью, что ее юбки взметнулись. Прерывисто дыша, какое-то время они с Александером молча смотрели друг на друга. Камешек, который она держала в руке, упал на песок. Александер стоял прямо перед ней, одетый в штаны из грубого коричневого полотна с потертостями на уровне коленей и темную, в каких-то пятнах рубашку. Поверх рубашки был надет серый шерстяной жилет и черная куртка, на голове – примятая фетровая треуголка. Он только что побрился – об этом можно было догадаться по приятному запаху мыла.

Она едва сдержалась, чтобы не кинуться к нему в объятия, о чем так часто мечтала. Ей хотелось прижаться щекой к его груди, обхватить его лицо руками, сказать, какой пустой была ее жизнь без него… Однако она не стала этого делать из страха, что он вдруг исчезнет снова, и… Совладать с порывом оказалось очень трудно, тем более что в душе разразилась настоящая буря эмоций! Но Изабель сумела взять себя в руки.

– Ты пришел, – произнесла она шепотом.

– Добрый день, мадам Ларю!

Он отвесил легкий поклон, не спуская, однако, с нее глаз.

– Алекс… нам нужно поговорить! Думаю… нет, я знаю, что ты на меня злишься…

Он – злится? Это еще легко сказано!

– Что вы можете знать о моих чувствах, мадам!

Тон был так резок, что она невольно вздрогнула.

– Прошу, Алекс, не надо так!

Он молча смотрел на нее. На мгновение ей показалось, что губы его изогнулись в усмешке. Но это была иллюзия. Лицо его оставалось бесстрастным, и это ранило больнее, чем удар кинжала. Разве можно быть такой наивной? Надеяться, что он ее выслушает, поймет, что она не могла в тот момент распоряжаться своей судьбой… Участь женщины – подчиняться и терпеть, разве он этого не знает? Вздернув подбородок, она выдержала его взгляд. Что ж, пусть будет так, как желает он. На войне как на войне!

Внезапная перемена в настроении молодой женщины лишила Александера остатков уверенности, и, чтобы совладать с внезапной слабостью, он решил размять ноги. Вот так, кружась вокруг нее, словно волк вокруг добычи, он ходил какое-то время, неотрывно наблюдая за ней, ища в ее «броне» слабинку, место для удара. Господи, но какая же это мука – просто смотреть на нее! Годами он принуждал себя принять случившееся, боролся с душевной болью, как вдруг несколько секунд – и рана открылась снова! Гнев постепенно вскипал в душе, и направлен он был против женщины, которая навлекла на него эту страшную муку.

Изабель казалась ему еще более прелестной, чем раньше, и более желанной. Она сохранила свою свежесть, а красота ее расцвела, словно цветок. Этот округлый рот, эта грудь, поднимающаяся и опускающаяся в ритме учащенного дыхания, эта бархатистая кожа… В ней было столько волнующей чувственности! Может, причина этого расцвета – счастливая супружеская жизнь?

Ее локоны трепетали на ветру, отсвечивая красным золотом в лучах заходящего солнца, к нежному и сладковатому аромату духов примешивалась нотка речной свежести. Он закрыл глаза, чтобы получше запомнить этот запах.

Картины из прошлого, казалось бы навсегда погребенные в недрах памяти, снова возникли перед глазами. Он поморщился, выдав тем самым свои истинные переживания, но тут же овладел собой. Нельзя открывать перед ней свои чувства! Она предала, и ему плевать, что стало тому причиной… Она позвала его только для того, чтобы пробудить страдание, которое он так долго убаюкивал. Разве может быть другая причина? Но нет, он не даст ее расчетам сбыться. Сказанного слова, поступка – ничего этого нам не дано изменить. Ничего! Перед ним мадам Ларю, в то время как Изабель Лакруа умерла и он до сих пор оплакивает ее…

– Что вам угодно? Не представляю, какое дело может требовать такой спешки и… такой секретности? Неужели ваш супруг желает, чтобы мы внесли какие-либо изменения в контракт?

– Я хотела… хотела объяснить тебе причины, чтобы ты понял, почему я…

– Причины чего?

Он остановился напротив молодой женщины.

– Почему я вышла за него замуж. Алекс, поверь, они не оставили мне выбора! Я не хотела, клянусь тебе!

Дрожащим пальцем она прикоснулась к украшению у себя на шее – жемчужине, оплетенной тончайшей золотой нитью и закрепленной на изящной ленте. Он бросил взгляд на подвеску, оценивая ее стоимость и мастерство ювелира, и расхохотался, чтобы скрыть свое волнение.

– Ну конечно! Деньги для вас ничего не значат! Какое кощунство – заподозрить вас в алчности! И, несмотря ни на что, ваш супруг, мадам Ларю, видный мужчина, и он знает… как подчеркнуть вашу красоту. Она ни одного мужчину не может оставить равнодушным…

– Украшения и наряды мне не нужны, Алекс, и ты это знаешь.

– Конечно, если это украшения из бронзы или слоновой кости!

– Алекс, к чему этот сарказм! Ты говоришь сейчас совсем не то, что думаешь, я в этом уверена. Я понимаю, ты хочешь меня уязвить, но это несправедливо!

Бледная как мел, Изабель смотрела на него с изумлением и… страхом.

– Несправедливо? Ха! Ха! Ха! Тогда что есть справедливость? Может, вы мне расскажете еще, что такое верность?

Одно упоминание слова «верность» выводило его из себя. Протянув руку, он с такой силой сжал запястье молодой женщины, что она вскрикнула и попыталась высвободиться. Но он не спешил отпускать и придвинулся к ней так близко, что ощутил ее дыхание у себя на шее. Он вдохнул запах ее волос, выбившихся из-под кружевного чепца и надетой поверх него соломенной шляпки, скользнул взглядом по шее и груди, перламутровую белизну которых подчеркивало розовое платье. Мысленно провел по ним пальцами… А потом, пытаясь вернуть самообладание, закрыл глаза.

Источавшие аромат духов завитки скользнули по лицу, и его губы прильнули к гладкому девичьему лбу. Прикосновение потрясло его, словно удар молнии, и он почувствовал, как волнение заполняет душу, отнимает силу у тела. Она всхлипнула и опустила голову. Обхватив пальцами ее талию, он ощутил, как она дрожит. Вот же дрянь! Она его провоцирует! Но у нее нет права навязывать ему эти муки! Его взгляд внезапно снова стал ледяным, в нем появилось гордое презрение.

– Что вам нужно от меня? – спросил он едва слышно. – Чего вы хотите теперь, после всего, что вы сделали? Неужели не наигрались? Вы сделали все, чтобы я потерял голову от любви, а потом отшвырнули, как собачонку! Но время лечит даже такие раны… Теперь моя жизнь течет по иному руслу, и вспоминать прошлое я не хочу. Или, быть может, вы думаете, что вы – единственная женщина, с которой я делил свои удовольствия?

– Алекс, перестань, прошу! Я не хочу верить, что ты никогда не любил меня по-настоящему! Мои чувства к тебе до сих пор так глубоки…

Абсурд! Но что же все-таки эта предательница задумала? Люди часто путают любовь с вожделением, однако по сути это совершенно разные чувства. Любовь – это когда даришь себя, это самоотрицание, нежелание видеть в любимом недостатки, всепрощение, приятие. А вожделение – это страсть, плотская потребность, желание обладать, страдание.

Он прижался к ней, пробежал пальцами вдоль ее позвоночника. Изабель запрокинула голову и со вздохом вцепилась в его куртку. Сладострастие, желание плоти… Вот оно что! Может, ей не хватает супруга? Может, поэтому маленькая хитрюга решила побаловать себя интрижкой с представителем низшего класса? Оттолкнуть ее, бежать со всех ног – вот что ему надо сделать! Но, потерявшись в вихре эмоций, он не мог пошевелить и пальцем.