В течение двух месяцев молодой офицер, разумеется, с разрешения родителей Жюстины, ухаживал за ней, пока в июле 1738 года не пришло время расстаться. Отправляясь в Бретань, Питер пообещал Жюстине, что к началу зимы вернется и официально попросит ее руки. Он намеревался попросить отца о займе, который позволил бы ему приобрести красивый дом в городке Лорьян. Всю осень девушка готовила приданое, и ее мать и кормилица охотно ей помогали. Но Питер не приехал. Отпраздновали Рождество, потом и первый день нового года. Жюстина не теряла надежды. Она утешала себя, говоря, что ему наверняка пришлось уплыть за границу, а письмо затерялось в пути. Тогда-то отец и представил семье Шарля-Юбера…

В свои тридцать шесть Ваш отец был очень хорош собой. Он много путешествовал и был прекрасным рассказчиком, поэтому я с удовольствием проводила время в его обществе. В эти минуты я забывала о беспокойстве, которое причиняло мне молчание Питера. Мы с Шарлем-Юбером часто прогуливались по набережной и по аллеям городского парка. Но сердце мое так и не открылось ему. Для меня он был деловой партнер отца, не более. Я отвечала любезностью на его знаки внимания, ожидая, когда освободится ото льда река Святого Лаврентия и он сможет вернуться в свою далекую Новую Францию. Я улыбалась ему, а думала о своей скорой свадьбе с Питером.

Однажды утром отец позвал меня в рабочий кабинет и вручил брачный контракт. Пребывая в радостной уверенности, что Питер наконец попросил моей руки, я подписала его, даже не взглянув ни на текст документа, ни на имя моего будущего супруга. Было ли известно Шарлю-Юберу в то время, что мое сердце отдано другому? Этого я не знаю до сих пор. Как бы то ни было, Питер не приехал и не написал мне ни строчки. Через короткое время я с разбитым сердцем села на корабль, уже в качестве жены человека, которого не любила.

Эта история напоминает Вам Вашу, не правда ли? Зная теперь, сколько горя доставило мне это навязанное супружество, Вы, конечно же, спросите, как у меня хватило жестокости обречь Вас на ту же участь. Я думала, что мне не придется никому об этом рассказывать, но… Теперь я знаю, что пришло время открыть Вам правду, какой бы страшной она Вам ни показалась.


– Пытаетесь облегчить совесть, матушка? Нет, вы не имели права лишать меня того, что отняли у вас!

Изабель взяла следующий листок.


Знайте, Изабель, я с самого начала знала о Вашей влюбленности в этого солдата-шотландца. И закрывала на это глаза, изображая неведение. Я лгала Вам, когда говорила, что меня не интересуют Ваши отношения. Ваш избранник не имел ни титула, ни денег, поэтому я не допускала мысли, что это может быть серьезно. Было бы правильнее вмешаться и сразу же положить конец этой идиллии, чтобы спасти Вас от будущих страданий. Но я упустила время, и это была ужасная ошибка. Я не думала, что дело зайдет так далеко. Страсть и любовные порывы заставляют нас забывать о здравомыслии, и мы совершаем поступки, которые имеют для нас, женщин, ужасающие последствия.

Мне и сейчас неловко касаться этой темы, но чувство долга велит мне это сделать. Я не надеюсь заслужить Ваше прощение своим признанием. Нет, то, что Вы узнаете, расстроит Вас до такой степени, что Вы возненавидите меня еще сильнее. Но я обязана рассказать Вам правду. И еще я хочу, чтобы Вы знали, дочь моя, что заставило меня поступить так, как я поступила, едва узнав, в каком тягостном положении Вы оказались по вине мсье Макдональда.

Начну с того, что настоящая дата нашего с Шарлем-Юбером бракосочетания – 30 января 1739 года, а не 2 июля 1738, как указано в нашем брачном контракте. Шарль-Юбер приплыл в Ла-Рошель в мае 1738, поэтому никто не мог усомниться в достоверности этого документа. Целью этой «подмены» было защитить Вас от общественного порицания, с которым Вам пришлось бы столкнуться здесь, в Квебеке, если бы истинное положение вещей стало известно. Надеюсь, Вы поймете меня, Изабель. Я уже носила Вас под сердцем, когда вышла за того, кого Вы до сих пор считаете своим отцом. После тысячи обещаний с его стороны, после того, как я подарила ему самое дорогое, что у меня было, Питер меня покинул. Поэтому-то, узнав, что Вы совершили ту же ужасную ошибку, что и я когда-то, я решила действовать быстро. В моем представлении простой английский солдат, проигрывающий Вам по состоянию и положению в обществе, мог поступить в точности так же, как некогда поступил со мной французский лейтенант.

Слишком поздно я осознала, что ненависть и злопамятство ослепили меня и что я ошиблась: мсье Александер Макдональд вернулся.


Вытирая слезы, Изабель всхлипнула.

– Да, мама! Вы даже представить не можете, как вы ошибались! Где бы вы ни были, пусть вам не будет покоя!


Помните то письмо на английском, которое Шарль-Юбер спрятал? Для меня удивительно, почему он так его и не уничтожил. В письме Питер писал, что я растоптала его любовь, оскорблял меня, обвинял в предательстве, грозился сесть на первое же судно, отправляющееся к берегам Новой Франции, чтобы встретиться со мной. Говорил, что надеется умереть в бою, чтобы его страдания поскорее закончились. Оказалось, во время военных учений Питер был ранен, поэтому-то и не смог вовремя вернуться в Ла-Рошель. Он клялся, что отправил два письма, в которых писал о причине задержки. Но мой отец, с ужасом взирая на округляющийся живот своей дочки, решил воспользоваться шансом и отдать меня замуж за выгодного во всех отношениях жениха – Шарля-Юбера. Письма же Питера он, скорее всего, сжег.

Теперь Вы знаете все. Шарль-Юбер не был Вашим отцом по крови, но это ничего не значит. Он стал для Вас лучшим отцом на свете, и за это я буду вечно ему благодарна. Во время моего пребывания в Монреале я уверилась, что Пьер будет так же трепетно относиться к Вашему маленькому Габриелю, которого и я тоже нежно люблю, хоть и знаю, что мне не суждено увидеть, как он вырастет. Поцелуйте его за меня, моя дорогая Изабель, и попросите помолиться за мою мятущуюся душу, когда придете пожелать ему спокойной ночи.

По прибытии во Францию нас с Полем встретит моя кузина Изабелла. Ваш брат тотчас же отправится в Париж, где о нем позаботится мой родственник. Я проведу остаток моих дней в монастыре…


– Я всегда говорила, что там вам и место!


…в надеждах искупить все то зло, которое причинила Вам. Знаю, я не была для Вас той любящей матерью, какой мне следовало быть. Но Вы стали для меня живым напоминанием о человеке, которого я любила, о той жизнерадостной девушке, которой я была, и о любви, которую я утратила. Даже смотреть на Вас было для меня мучением. Но я не желаю Вам жизни, полной сожалений, – такой, какой была моя. Обиды и злоба заставляют нас отворачиваться от даров, которые продолжает преподносить нам жизнь. Счастье жить в браке с любимым для Вас теперь, к сожалению, недоступно, и в этом виновата я, ибо я всего лишь стремилась спасти Вас от бесчестья. Я всем сердцем надеюсь, что, прочитав это письмо, Вы, несмотря ни на что, сумеете обрести душевный покой и счастье. Пьер – хороший человек, как и Шарль-Юбер. Даже если Вы не сумеете его полюбить, цените его за то, каков он есть.

Прежде чем отложить перо, я хочу обратиться к Вам с одной-единственной просьбой. По прибытии во Францию Поль сообщит вам адрес, по которому Вы сможете ему писать. Я не надеюсь, что Вы захотите переписываться со мной. Я только прошу Вас прислать мне портрет Габриеля, когда ему исполнится год, и впоследствии присылать такой портрет каждый год. Оплату всех расходов я беру на себя.

Теперь все сказано. Я покидаю эту страну с более легким сердцем.

Прощайте!

Ваша мать, любящая Вас всей душой,

Жюстина.


Изабель уронила письмо на пол, закрыла лицо руками и заплакала. Прочитанное стало для нее настоящим потрясением. Она даже не сразу осознала, что хотела донести до нее в своем послании мать.

Шарль-Юбер – не родной отец? Но это же абсурд! Этого попросту не может быть! Последняя из козней матери, которая и без того поломала ей жизнь! Поддавшись гневу и горю, Изабель вскочила с места и стала пинать листочки ногами. Слезы теперь лились градом.

– Вы лжете, матушка! Я – не бастард, этого просто не может быть! Все, о чем вы пишете, – ложь! Шарль-Юбер – мой настоящий отец! Вы не имеете права так надо мной издеваться! Вы… Вы… Господи! Преисподняя – слишком легкое для вас наказание за горе, которое вы мне причинили! Вы все у меня отняли – отца, любовь, мою жизнь!

В груди заболело так сильно, что у Изабель перехватило дыхание и она упала в кресло. Голоса Габриеля и учителя доносились теперь словно бы издалека. Досадливое восклицание, смех… В кухне что-то лязгнуло, Луизетта принялась бранить проказницу Арлекину… Все эти знакомые звуки успокаивали, даже баюкали. Гнев понемногу сошел на нет, уступив место новым эмоциям.

Глядя на листки, на которых было запечатлено ужасное признание и которые ей хотелось затоптать туфельками, она представила мать – раскаявшуюся, склонившуюся над чистым листом бумаги, подыскивающую слова. И вдруг вспомнился день, когда расстроенный Габриель спросил у нее, что означает слово «бастард». Она готова была сделать что угодно, лишь бы защитить сына от злых языков, от сплетен, отравляющих его жизнь. Разве не хотела она защитить его, когда скрыла правду о родном отце, – точно так же, как поступила ее мать? Да и что может понять ребенок в любовных перипетиях взрослых, за которые ему тем не менее приходится расплачиваться? Внезапно пришло осознание: для своей матери она была точно таким же ребенком, которому Жюстина предпочла ничего не говорить.

Изабель вновь ощутила вкус слез, от которых блестели щеки матери при прощании, это было так же явственно, как и в тот печальный день. Теперь она поняла: если сердце Жюстины было источником этих слез, нетрудно представить, почему оно превратилось в прах.

– Боже милосердный! Мама!

Она стала искать среди обрывков последний листок. Наконец нашла его и перечитала последнюю строчку: «Ваша мать, любящая Вас всей душой». Всю жизнь она надеялась услышать эти слова из материнских уст. Значит, мать все-таки любила ее? Плакала, жалея ее? К несчастью, узнала она об этом только сейчас, когда Жюстина умерла… умерла, так и не увидев лица Габриеля. Она нашла письмо на семь лет позже, чем предполагалось. Изабель еще долго сидела, проливая слезы на пожелтевший листок – последний осколок своей разбитой жизни, который так и норовил выскользнуть у нее из рук.


Когда она открыла глаза, в комнате уже было темно. Запретив себе думать о письме, Изабель сосредоточилась на мерцающем пламени свечи, которую кто-то поставил на карточный столик, пока она спала. Из кухни послышался смех Габриеля. Значит, урок закончился. Наверное, он помогает Мари кормить Элизабет – малышка пронзительными криками сообщала миру, как ей нравится быть в центре внимания.

Вспомнив о своих материнских обязанностях, Изабель выпрямилась в кресле. Странный шорох заставил ее замереть на месте. Она даже затаила дыхание. Ну почему ей все время кажется, что Александер рядом и подсматривает за ней? Изабель никогда не верила в привидения. Шорох повторился. Она бросила испуганный взгляд по сторонам, оперлась о подлокотники и привстала. В комнате наверняка есть кто-то еще!

– Проснулась?

Это был глубокий и ласковый голос Жака Гийо, стоявшего у нее за спиной. Он протянул руку и тихонько погладил ее по плечу. Не шевелясь, она смотрела на красивую мужскую руку. Этот жест, выражающий заботу и желание защитить, стал для нее привычным с тех пор, как она вернулась в Монреаль.

– Изабель?

– Вы меня напугали!

– Простите! Я вошел и увидел вас спящей в кресле, а на полу – эти обрывки…

– Это письмо от матери, я нашла его под крышкой клавесина.

– Вот как? – Он даже не попытался скрыть чувство облегчения. – Глаза у вас были заплаканные, и я решил не будить вас. Говорят, нужно дать горю отдохнуть, чтобы побыстрее с ним справиться. Так оно охотнее уходит.

– Где вы это услышали? – спросила она и попыталась улыбнуться. – Я в первый раз слышу эту поговорку, если, конечно, это поговорка.

– Сам придумал.

Изабель со вздохом встала и разгладила подол платья. Жак принялся собирать с пола листки бумаги.

– Вы нашли письмо в клавесине? То есть вы не играли с тех пор, как…

– Да, я не играла семь лет!

Она взяла у него листочки и положила на инструмент, который так и остался стоять открытым. Взгляд ее скользнул по клавишам из слоновой кости. «Любовь и музыка – вечны…» Все еще пребывая в нерешительности, она села на табурет и медленно опустила пальцы на клавиши.

Жак влюбленным взглядом следил за ее движениями. Правильный ли он выбрал момент? Она так взволнована… Но это состояние стало для нее привычным после безумной эскапады, в которую ее увлек этот шотландец. Когда она вернулась, отягощенная новыми несчастьями, он понял, что вопреки всему продолжает любить ее. Даже рождение маленькой Элизабет не изменило его чувств к этой женщине. Прошло пять месяцев. Он ждал, он с головой ушел в работу. И вот сегодня утром наконец решил для себя, что время пришло.