Артур посмотрел на часы. Скоро она приедет с вещами. Вчера они перевезли его барахло, а сегодня Инга поехала за своими чемоданами. Попросила Артура не сопровождать ее, чтобы лишний раз не мелькать перед людьми Германа. Сегодня они начнут новую жизнь. Артур готов к переменам. Он готов начать жизнь сначала и измениться для нее.

В дверь позвонили. Артур удивленно обернулся. Они только въехали, их адреса не знает даже Пашка. Может это хозяйка квартиры или соседи?

Как только повернул ключ в замке — дверь с грохотом отворилась, Артура сбили с ног, и придавили к полу, скручивая руки за спину. В затылок ткнулось холодное дуло пистолета, а перед глазами — лишь тяжелые ботинки.

— Артур Чернышев, вы арестованы по обвинению в преднамеренном убийстве, у вас есть право сохранять молчание, каждое слово, сказанное вами, будет использовано против вас. У вас есть право на один звонок, право на адвоката — если у вас нет адвоката, вам будет предоставлен бесплатный защитник.

* * *

Я вышла на улицу с тяжелыми чемоданами, охранник помог мне поставить их в багажник, проводил удивленным взглядом. Обычно их ставили в известность, если я уезжала, сейчас это было неожиданностью для них. Впрочем, как и для меня.

Я сама не понимала, как решилась на это. Каким образом Чернышеву удалось перевернуть мою душу наизнанку. Он подарил мне счастье, так же как когда-то боль и горе. Я как пересохшая губка впитывала его страсть, нежность. Я растворялась в нем. Он постоянно был рядом со мной, он заполнил собой все пространство. Я смотрела на него и понимала, что уже не смогу быть как раньше холодной, злой и нетерпимой. Мне было хорошо. Слишком хорошо, я боялась того урагана чувств который проснулся во мне с новой силой. Сейчас это уже не была нежная влюбленность Василисы, я горела в огне. Как только позволила чувствам взять верх над разумом, последний и вовсе исчез. Сейчас я любила его как зрелая женщина, я задыхалась от эмоций переполняющих меня при каждом его прикосновении. Каждое слово, каждый стон сводили меня с ума. Я пожирала минуты счастья как голодающий, дорвавшийся до праздничного торта. Кусок за куском, жадно оглядываясь, чтобы никто не отнял — не то убью. Как только Артур дал мне право себя любить, я сошла с ума. Вся моя ненависть превратилась в пылающий комок страсти. Меня не страшил Герман, мне стало на все наплевать — я хотела быть счастливой и любимой. Даже в самые лучшие минуты моей жизни с Артуром, в прошлом, он не был со мной настолько близок и нежен. Нежен только в отношении ко мне в любви он как всегда был неутомим и неистов. Мне нравилась его резкость и грубость. Его доминирование надо мной в постели, он порабощал меня, я не могла устоять, когда его синие глаза горели страстью. Я знала, ЧТО он может мне дать. Настолько удовлетворенной и голодной одновременно, я еще никогда не была. Меня заводила сама мысль, что это он прикасается ко мне, он берет меня, он ласкает меня своими умелыми пальцами или доводит до безумия дерзким языком. Я хотела его постоянно, я находилась в непреодолимой зависимости от секса с ним. Чем больше он мне давал, тем больше мне хотелось забрать. Даже с Германом где я испробовала, казалось, все мыслимые и немыслимые способы получать удовольствие и не получала, с Артуром я могла кончить только от его хриплого шепота мне в ухо. Он мог возбудить меня короткой фразой о том, что хочет облизать мои сладкие губки и я, черт возьми, не понимала какие именно, потому что он облизывал меня всю с ног до головы. Он мог собирать мои оргазмы, как коллекционер, оттягивая собственное наслаждение на часы. Он мог ехать со мной в машине и, глядя на дорогу просунуть руку мне между ног и довести до экстаза лишь парой легких касаний через влажные трусики.


Я больше не хотела войны. Я жаждала быть рядом с ним и начать все сначала. Доверяла ли я ему? Скорее нет, чем да, но сопротивляться уже не могла. Только теперь наши отношения были совсем другими, Артур относился ко мне как к равной. Я боялась думать о том, что будет дальше, я не строила планов, я просто была счастлива.

Я припарковала машину возле подъезда и как только вышла, увидела, как несколько полицейских волокут Артура к бобику с синей мигалкой. Все мое тело заледенело. Я подбежала к ним, но мне преградили дорогу двое человек в форме. Я крикнула одному из тех, кто тащил Артура к машине:

— Куда вы его везете? Что происходит? Что, черт раздери, происходит? — Артур обернулся, его глаза вспыхнули.

— Инга!

— Молчать!

Артур дернулся, делая движение в мою сторону, но один из полицейских ударил его в живот и затолкал в машину.

Меня смерили холодным презрительным взглядом:

— Он арестован, а вы кто такая?

Меня затошнило, я поднесла руку к горлу, чувствуя, как мне непреодолимо хочется закричать.

— Я…я его девушка.

Полицейский окинул меня оценивающим взглядом:

— Нам не положено открывать информацию не близким родственникам. Вы можете все узнать в отделении. Хотя такого рода информацию может получить лишь его жена и, если не ошибаюсь, у него она имеется.

Мои щеки вспыхнули, словно после хороших пощечин.

— Арестован за что, просто скажите, я прошу вас.

— По обвинению в убийстве. Пропустите.

Полицейский пошел к машине, я сунула руку в сумочку и побежала за ним, схватила за рукав.

— Эй, вы что себе позволяете? Мешаете полиции при исполнении? А ну-ка уберите руки.

Я незаметно вложила в его ладонь свернутые купюры.

— Просто скажите куда его…Скажите мне.

— Пока что в СИЗо.

Я бросилась к своей машине, на ходу доставая сотовый. Застыла. И кому я буду звонить? Герману? Кому?

Мною овладело отчаянье. Я села за руль, чувствуя, как сердце колотится в горле. Снова схватилась за телефон, набрала номер Генадьевича.

— О, Инга! Я уже думал,

вы обо мне забыли, и…

— Я прошу вас, мне срочно нужен адвокат, хороший адвокат.

В трубке молчали.

— Вас арестовали?

— Нет, не меня, мне нужен адвокат, — истерически закричала я.

— Для кого?

— Мы можем с вами встретиться?

— Конечно. Через полчаса на нашем прежнем месте.

Я завела машину и сорвалась с места. Мне нужны были деньги. Срочно снять наличность. В банке мне ответили, что на моих счетах все по нулям, а карточки заблокированы. Я в недоумении хлопала глазами, потом указала номер своего личного счета — и тот закрыт. Постепенно мною овладевала паника. Я не понимала, что происходит, откуда на меня все это сыплется. Пока не зазвонил мой сотовый. Увидев имя Германа на дисплее, я побледнела. Я все поняла. Дрожащими руками поднесла трубку к уху.

— Все деньги переведены на мой счет в Швейцарии, у тебя нет ни копейки. Геннадьевич не будет ждать тебя через полчаса на назначенном месте — ему уплачено за то, чтобы не помогал тебе. Я перекуплю любого адвоката, которого ты наймешь.

Я замерла, сердце замедляло свой ход, наконец, немного придя в себя, я тихо спросила:

— Чего ты хочешь, Герман?

— Возвращайся домой — поговорим.

Я кивнула сама себе, понимая, что перечить ему бесполезно. Его голос доносился издалека и казался глухим и металлическим.

— Я приеду.

— Шмотки свои вези обратно, — скомандовал Новицкий и отключил звонок.

Глава 20

Она мне мешала. Первый день особенно. Смотрел на нее и не понимал какого хрена притащил её к себе домой. Я привык жить один, чье-то присутствие мешало до бешенства. Я и телок сюда не приводил. Лучше трахаться на их территории — потом свалил и дело с концами. Впрочем, я не церемонился с ними и у себя, но уйти всегда проще, чем кого-то выставить за дверь. Я всегда считал, что женщина, которую я имею не должна быть женщиной, с которой я сплю по ночам. Потому что по ночам я либо вообще не спал, либо спал с пушкой на соседней подушке.

Когда мы зашли в квартиру девчонка присвистнула, а я прикидывал что это за зверек и насколько он безобиден. Да и безобиден ли? Гены генами, а родословная у неё не ахти. Не скажу, что моя блещет чистотой, но я бы не хотел, чтоб у меня что-то украли или устроили вселенский апокалипсис в моей квартире. Да и я понятия не имел как обращаться с детьми. Последний раз, когда я с ними имел дело — это были такие же звереныши, как и я, выросшие на улицы. Отпрыски шлюх, наркоманов, алкоголиков с перспективой окончить так же, как и их предки.

Я не привык считать их детьми, даже тех, кто был младше. Это враги, так или иначе претендующие на твой кусок хлеба, добычу и территорию и не факт, что тот, кто младше слабее. Но девчонка не была похожа на уличных и в тот же момент явно не походила на девочек ее возраста, выросших в любви и ласке. Она такой же звереныш, но выросший в питомнике. Со своими правилами и законами.

Я был на зоне для малолеток и интернат мало чем отличается от нее. Девочка прошла определенную школу жизни, и я видел это в её глазах. Не детских совсем, как и у многих тех, кто видел в жизни то, что видеть детям не положено.

Оставил там на вокзале и вдруг понял, что не могу уехать. Потому что знал, что её там ждет…Когда-то моя мать стояла так у дороги, торгуя телом за кусок хлеба для меня, пока не сдохла от побоев сутенера, а меня, восьмилетнего, не вышвырнули на улицу с той коморки в которой мы с ней жили.

Её не похоронили по-человечески. Закопали на кладбище в низине, где постепенно дождь смывает все кости, крест всунули с табличкой «Тищенко Антонина Сергеевна» и возраст указали не точно. Вот как заканчивают девочки, оказавшиеся на улице. Ублюдка не нашли тогда, а я нашел спустя пару лет, и раздробил ему все кости молотком, а потом расчленил. После этого меня и назвали Зверем. Мне было всего двенадцать.

Потом «Малолетка». Заключение психиатров о невменяемости и психологической травме. Они не поняли, что я был вменяем на все сто и убийство просчитал до мелочей, вынашивая планы мести четыре года и подбираясь к мрази. Мне повезло, что ублюдок был педофилом и адвокат, выгодно использовал это в моем деле. Как и то, что проклятый извращенец торговал мной, зная мой возраст. Меня выпустили через два года. Я отделался парой ножевых на зоне и стойко закрепившейся за мной кликухой. Просто подфартило. Ну должна ж эта сука хоть иногда поворачиваться ко мне фейсом, а не задом. Впрочем, я оптимистично отымел бы ее сзади, но своего добился. У меня была цель и ненависть. Столько ненависти, что ее хватило бы на десятерых. А ненависть чертовски охренительный мотиватор. Она заставляет подниматься с грязи, отряхивать кровь и переть дальше, как танк. К цели. Пока не уничтожу.

Спустя пять лет, я отблагодарил адвоката крупной суммой наличными и работой на Ворона у которого тогда был на побегушках.

* * *

— Значит так, мелкая, мой дом — мои правила. Ты здесь пока я не найду для тебя другое место, а значит ты в гостях. В гостях к хозяевам относятся с уважением. Я не буду втирать тебе о вечном и учить манерам, но я так скажу — воровать, лазить в моих вещах и вредить окружающей обстановке не рекомендую так как потом отхлестаю ремнем по заднице. Больно отхлестаю. Сесть не сможешь.

Она презрительно фыркнула и пожала острыми плечами:

— Напугал. Тоже мне воспитатель. И не так хлестали, — оглядывается по сторонам, даже рот приоткрыла. Видно, что в таких квартирах никогда не бывала. Совсем мелкая. Неужели шестнадцать? Я б и тринадцати не дал. Хотя, может если переодеть, умыть и расчесать…

— Не хами. Я быстро могу вернуть тебя на вокзал. Не забывай, что я твой работодатель — плачу крышей над головой, жрачкой и в любой момент могу уволить без предупреждения и выходного пособия.

— Ладно. Все ясно. Проехали. Какие еще правила в твоем доме? Договор подпишем?

— Нет, мелкая, хватит устного. Еще — мыться. И желательно каждый день. А то пахнешь ты, как кучка навоза, а выглядишь и того хуже.

Нахмурилась и даже понюхала себя. Я сдержал смешок. Забавная она.

— Это ты загнул. Может и не благоухаю, как твои …эмммм….домработницы, но и не воняю. Я свитер три дня назад чистый надела и голову недавно мыла.

Она почесала затылок, потом у виска.

— Через день мыть надо, и зубы два раза в день чистить. Я очень чувствительный к запахам. А ну, иди сюда, дай голову посмотрю.

— Еще чего. Не лезь ко мне. Я обещала убирать и есть тебе готовить, а не позволять осмотры проводить.

— Грязная ты и ободранная. Не удивлюсь если там в твоих космах не мытых живность водится. Сюда иди. По-хорошему.

— Да пошел ты! Еще скажи медкомиссию пройти с гинекологом.

— Надо будет пройдешь и гинеколога.

Шарахнулась к двери, когда я приблизился, а я сгреб ее за свитер и притянул к себе.