Наши взгляды встречаются. Я схожу с ума и чувствую себя немного взвинченным, «к черту!» — говорю я себе, это просто возбуждение. Я ждал этого, желал этого с тех пор, как увидел ее впервые на бое в Сиэтле, когда она смотрела на меня, словно я какой-то бог и дьявол в одном лице.

— Иди сюда, — шепчу я, ставя рюмки и кусочки лайма. Я зажимаю одну дольку лайма между губами и наклоняю голову, передавая его ей. Она открывает рот и посасывает, я отодвигаю лайм, высовывая язык. Застыв, я стону вместе с ней, но потом все же протягиваю ей забытую рюмку.

Она забирает выпивку и протянутый лайм. Когда она засовывает дольку себе в рот, я наклоняю голову и высасываю сок. Она стонет, когда я всасываю лайм и заменяю его языком между ее губами.

Жажда проносится сквозь меня.

Пустые рюмки разбиваются об пол, когда я хватаю ее миленькую попку, поднимаю ее, усаживая на стол, вклиниваюсь между ее красивых бедер и отчаянно проталкиваю язык ей в рот.

Я прижимаюсь к ней, а она притягивает меня еще ближе, и внутри я горю.

— Ты так хорошо пахнешь...

Моя эрекция зудит так сильно, что я возбужденно трусь об нее, чтобы она знала, что делает со мной, что я дам ей этой ночью.

— Хочу, чтобы ты знала. Мне не терпится избавиться от этих людей. Как ты хочешь этого, Брук? Жестко? Быстро?

— Так, как хочешь ты.

Черт, я вспоминаю песню, которую она включала мне в самолете, дразня меня, доставляя удовольствие и мучая, и мое нижнее белье готово разорваться на мне.

— Жди здесь, маленькая петарда, — говорю я, уходя за еще одной порцией шотов.

Мы выпиваем еще, и я вижу, что ей это нравится. Она улыбается мне, смотрит на меня, на мой рот, пока мы целуемся в перерывах между выпивкой. Меня опять подхватывают и подбрасывают, и я смеюсь, когда они кричат: «Кто настоящий мужик? Кто настоящий мужик?» 

— Уж не сомневайтесь, мать вашу, что это я!

Опуская меня возле бара, они протягивают мне здоровенный бокал пива, после чего начинают кричать и стучать по барной стойке кулаками с поднятыми вверх большими пальцами, скандируя: «Ре-минг-тон! Ре-минг-тон! Ре-минг-тон!»

— Спокойнее, ребята, — говорит Пит, приближаясь к нам.

— Что за гребаный ботаник? — говорит один ублюдок, но я хватаю чувака, и хмурясь, прижимая его к стене.

— Он мой братан, ты, ничтожество. Прояви немного гребаного уважения, — рычу я.

— Успокойся, чувак, я просто спросил!

Заставляя себя разжать пальцы, я роняю его на пол и возвращаюсь за текилой, начиная раздражаться. Брук ждет меня, а эти чертовы людишки меня задерживают. К тому времени, как я возвращаюсь к тому месту, где оставил ее, она уже исчезла.


Сердце проваливается вниз, пока я всматриваюсь в толпу, не находя темноволосую богиню, ожидающую, что я буду ублажать ее рот. Смотря сердито, я шагаю к тому месту, где стоит Пит.

— Где, черт возьми, Брук?

Его лицо выражает недоумение.

— Что ты имеешь в виду? Она была здесь.

Отдавая ему рюмки, я иду вдоль холла, распахивая двери. На кровати второй спальни трахается парочка. Хозяйская спальня пуста. Ее нет в толпе. Я проверяю лифты, а затем со злостью распихиваю толпу, но. Брук. Здесь. Нет.

Глаза наливаются кровью. Сквозь меня проходит чистейший гнев, и я хватаю подушку с одного из диванов, и разрываю ее. Хлопковые шарики из набивки взрываются от давления, а я проделываю то же самое со следующей подушкой, и следующей, и еще одной. Конечно, потому что она исчезла! Черт! Исчезла! Исчезла, исчезла, исчезла, ИСЧЕЗЛА, ИСЧЕЗЛА, ИСЧЕЗЛА!

Вскоре толпа начинает кричать в панике, когда я начинаю хватать все, что попадается под руку, разбивая об пол.

— Рем! Рем! — мольбы Пита доносятся сквозь крики толпы, но я не слушаю. Я хочу уничтожить что-нибудь. Разбить что-нибудь. Хочу разбить свою чертову голову об стену!

Я хватаю Пита за пиджак, и он скидывает его, чтобы сбежать от меня, затем стягивает галстук, отбрасывая его в сторону, будто думает, что дальше я стану его душить. Он медленно приближается ко мне, согнувшись, будто загоняет взбесившегося зверя, и я слышу, что он разговаривает, но я не могу разобрать ничего, кроме рычания и собственных криков.

— Какого черта вы ей рассказали обо мне? Куда, вашу мать, она смылась?

Я хватаю ближайшую стеклянную бутылку и бросаю ее об стену. Еще больше криков. Нервный смех.

Райли занят, выводя людей через открытые двери номера, когда знакомый голос доносится из холла.

— Вон, вон, выходите вон!

Я разворачиваюсь. Брук. Вот она, щеки раскраснелись, а вид обеспокоенный. Гнев и облегчение проносятся сквозь меня, и я понимаю, что у меня что-то в руке. Я отбрасываю это в сторону и слышу, как оно разбивается вдребезги, сжимаю руки, и направляюсь к ней. Боже, моя Брук. Хочу, чтобы мои руки были на ней, мне нужно, чтобы мое тело было в ней, а мой язык на ней.

Пит хватает меня за руку и оттаскивает с дикими, полными боли, глазами.

— Видишь, чувак? Она подписала контракт, помнишь? Тебе не нужно крушить отель, мужик.

Колени подгибаются от слабости, когда меня накрывает облегчение.

Моя Брук, моя Брук, моя Брук здесь.

Пока я рвусь к ней, Пит колет меня в шею и я чувствую щипание, а затем жжение впрыснутой под кожу жидкости. Ревущая внутри меня энергия затихает и спадает, ноги замедляются, зрение затуманивается, остается лишь туннель света, в котором она. Черт! Черт, нет! Нет, нет, НЕТ!

В голове проносится последняя вспышка паники, что она, Брук Дюма, которая смотрит на меня, словно я сам Господь Бог, сейчас все видит. Моя голова повисает и все становится черным. Темным, как я сам. И теперь она узнает. Она узнает. И теперь. Она. Уйдет.

Отчаяние накрывает меня с такой силой, что я хочу умереть прямо здесь, прямо сейчас. Я пытаюсь встать, но не могу, и миниатюрный Пит пытается удержать меня возле ближайшей стены. Разочарование, которое я ощущаю, и боль, которая приходит, когда все мои надежды на нас с Брук разлетаются на куски, не описать словами. Несравнимо тяжелее, даже если бы все здание обрушилось на меня.

Пит закидывает одну мою руку себе на плечи, Райли подходит, чтобы подхватить меня под другую. Ноги волочатся, я горю от стыда и унижения от невозможности освободиться и выпрямиться самостоятельно. Я. Я дрался, как сумасшедший, чтобы показать ей, как я силен, и что ей не найти защитника лучше меня. Теперь же я жалкая масса мышц и костей, повисшая на парнях, но остатки адреналина, смешавшиеся с паникой внутри меня, вынуждают меня заговорить.

— Не позволяйте ей увидеть.

— Мы не дадим, Рем.

Я пытаюсь поднять голову, чтобы удостовериться, что она смотрит на что-то другое, не на меня, но я не могу пошевелиться. У меня уходит такое количество энергии, которое в обычном состоянии позволило бы мне сдвинуть гору, чтобы договорить то, что нужно.

— Просто не давайте ей увидеть.

— Да, чувак, мы поняли, — уверяет меня Пит.

Они затаскивают меня в комнату и начинают обсуждать, что я могу задохнуться, запутавшись в одежде, поэтому раздевают и укладывают на кровать. Мой разум уже мучает меня. Если она видела, она уйдет. Она свалит к черту. Она моя, но мне ее не заполучить. Она только моя, и я даже не могу ей сказать об этом, я не могу получить то, чего хочу, я не могу ничего, кроме как лежать здесь, стараясь оставаться в сознании, чтобы, если она решит уйти, я мог остановить ее.

— Вот так, великан.

— Не позволяйте ей видеть, — рычу я.

Пит кряхтит, как и Райли, пока они пытаются уложить меня на кровати.

— Она в порядке, она ничего не увидит, Рем. Держись, мы найдем кого-нибудь, кто придет и поможет тебе почувствовать себя лучше, — говорит мне Райли.

Я прикрываю лицо рукой и знаю, что это невозможно. Мне никогда не станет лучше.

Брук видела меня. Я видел её лицо всего на мгновение. Я видел ее широко распахнутые, испуганные глаза, черт.

Я слышу как дверь за ними тихонько закрывается, когда темнота накрывает меня. Это знакомое место, в котором я был тысячи раз. Иногда я добровольно погружаюсь сюда, но сегодня я чувствовал зуд во всех местах, которые Брук Дюма освещала своей улыбкой, и все, о чем я могу думать, это то, как выкарабкаться отсюда и не позволить ей покинуть меня.


♥ ♥ ♥


Я ПРОСЫПАЮСЬ от звука хлопков в ладоши. Простыни сбоку шевелятся, и я не понимаю этого, потому что уверен, что лежу неподвижно.

— Отрывайте свои ленивые задницы от койки, ребята, и давайте постараемся поработать в зале, — говорит Райли с порога.

Спортзал, говорю я себе, несмотря на то, что сегодня один из тех дней, когда мне на все насрать. По ощущениям, мое тело не гибче здания, но я все же прилагаю усилия, чтобы приподняться на руках...

И тут же замираю, краем глаза замечая Брук, лежащую рядом.


Она вскакивает и садится, когда видит меня, и вся путаница в моей голове проясняется в ту чертову секунду, когда я вижу ее.

Она сидит на моей постели, словно мечта. Нет. Больше, чем мечта. Она чертовски нереальна. Прекрасна настолько, что у меня сводит живот, сжимаются яйца, перехватывает в груди. Ее темные волосы в беспорядке лежат на плечах, губы розовые, веки тяжелые и сонные. Она часто дышит, будто в режиме «бей или беги» от одного только взгляда на меня, и на ней надета футболка из «Диснейленда», которая выглядит настолько чертовски старой, будто кричит, умоляя меня разорвать ее. Лучи солнца касаются ее кожи, освещая три веснушки на виске, которых я раньше не замечал, и если бы я не был так накачан успокоительным, я бы провел по ним пальцами, пока мои губы покрывали бы ее всю.

Борясь с самим собой, я наблюдаю за тем, как она делает глубокий вдох и поднимается с постели, будто стараясь поскорее выбежать отсюда. Мое сердце бьется в диком, отчаянном темпе, пока я смотрю, как она пересекает комнату и закрывает дверь позади себя. Черт.

Когда я встаю, чтобы последовать за ней, волна тошноты накрывает меня, и со стоном я падаю обратно на кровать. Следом меня ударяет волна отчаяния, и я перекатываюсь на живот. Я растягиваюсь на кровати и сжимаю ладони в кулаки, как делаю всегда, когда не могу определиться с тем, что чувствую. Мои мускулы будто вылиты из свинца, и я с трудом могу пошевелиться, передвигаясь с того места, куда упал. Чертово успокоительное, которое дал мне Пит, предназначено для гребаного носорога, и я все еще не могу расслабить мышцы рук. Хочу запустить их в ее волосы, прикоснуться к губам, обхватить ее сочную, маленькую попку.

Я вновь стону. Я обнажен. Тверд, как мрамор. У меня даже нет сил подрочить, и мои яйца болят, словно проклятые.

Некоторое время спустя заходит Пит.

— Как у тебя дела, Рем?

— Почему Брук была в моей чертовой койке? — требовательно спрашиваю я, уткнувшись в изгиб руки.

— Он разговаривает, — Пит тихонько смеется надо мной. — Значит с нашим мальчиком все хорошо.

— Где она сейчас? — ворчу я, поворачивая голову и сердито уставившись на него.

— Я разрешил ей взять выходной и немного расслабиться.

— Ты позволил ей видеть меня таким, козел, — ворчу я, хлопнув его по плечу так сильно, насколько мне позволяет нынешнее состояние, чего, все-таки, хватает, чтобы он отлетел в сторону.

— Ай! Осторожнее, ты все еще ты, знаешь ли! И весь чертов город видел тебя таким, — он вздыхает, смотря в окно. — Она подписала контракт, чувак. Она не уйдет, не важно, видела она тебя таким или нет, — он оборачивается, хмуро взглянув на меня. — Слушай, я обещаю, что не позволю ей уйти до конца срока, и вы сможете разобраться с тем, что бы у вас не происходило.

Мысль об ее уходе наполняет меня тревогой.

— Что она видела прошлой ночью? — я приподнимаюсь, опираясь на руки.

— Она видела тебя в твоем знаменитом режиме Разрушителя.

Боже, я ненавижу себя. Со стоном, я прячу лицо в подушку.

— Мы наняли нескольких девчонок для тебя прошлой ночью, Рем, — говорит мне Пит, будто мне есть до этого дело.

Кряхтя, я перекатываюсь на спину, скрещиваю руки на лице, прикрывая глаза. Мне мешает солнце. Мне мешает Пит. Мне мешает моя чертова жизнь.

— Но Брук не пропустила проституток внутрь, — добавляет Пит.

Моему усыпленному успокоительным мозгу требуется целая чертова минута, чтобы понять, что он мне говорит. После чего мне требуется еще минута, чтобы удержать себя от погони за ней.