— Нет, Пит, нет! — восклицает она шокировано со своего места.


Кровь вскипает в венах, когда она обращается к своему драгоценному Питу, мое тело неожиданно начинает дрожать, переполняемое болью и ощущением, что меня предали. Боже, мне хочется встряхнуть ее. Мне хочется намного больше, чем встряхнуть ее. Я останавливаюсь перед ней, дышу и стараюсь успокоиться, сжимая кулаки от желания врезать ими по чему-нибудь. Глаза Брук блестят от беспокойства, правда в них заставляет все внутри у меня сжаться.

— Ты хочешь поговорить со мной, Ремингтон? — спрашивает она с обманчивым спокойствием.

Боже мой, как же я зол на эту женщину. Меня так сильно трясет, что руки дрожат по бокам тела. В горле саднит, я едва могу разговаривать. Я даже едва могу дышать. Я никогда никому не доверялся, и все же влюбился в нее, как какой-то умалишенный. Я ни с кем не разделял свою музыку. Я никогда, ни за что не верил, что кто-то может полюбить меня, пока не взглянул в ее глаза, подумав, что был для нее богом...

Но никакой я не бог.

Я просто больной на голову дурак.

Боль невыносима. Я хочу что-то разгромить, но я не хочу навредить ей. Мой голос звучит зловеще из-за гнева, чудо уже, что я вообще могу говорить, пока борюсь с собой, заставляя себя стоять на месте, держать руки внизу, контролировать себя.

— Я хочу намного больше, чем поговорить с тобой, — отвечаю я сурово.


Мои ноздри раздуваются, я не хочу, чтобы она смотрела на меня со страхом, но все, что вижу — ее губы.

Ее прекрасные губы.

Её, целующую этого гребаного ублюдка!

— Хорошо, давай поговорим. Диана, ты не оставишь нас? — она поражена, что я произнес это с таким спокойствием, словно пригласил ее на чертов пикник! Она отодвигает стул и устраивает настоящий цирк, складывая свою чертову салфетку.


Внутри меня нарастает гнев, а в голове я вижу только её сжатые губы, которыми она целует мужчину, виновного в том, что я теперь не могу быть боксером. Я хочу схватить ее. Хочу прижать ее к себе и встряхнуть. Я расслабляю руки по бокам, чтобы не сделать этого или чего похуже, и не могу дышать ровно, не могу мыслить ясно. Я хочу убить Скорпиона и содрать с него чертову шкуру!

Я хочу швырнуть что-нибудь. Я хочу орать. Я хочу снять с нее одежду и оттрахать ее, чтобы показать, что ОНА. ПРИНАДЛЕЖИТ. МНЕ! Только я имею право касаться ее, держать ее, защищать ее.

— Я поехала, чтобы увидеться с сестрой, — выдыхает она.

Мой живот сводит от ярости, что она не доверила мне вернуть ее сестру, как я и обещал.

Я тянусь к ней, рука дрожит, когда я касаюсь ее рта, затем я наклоняюсь и рассержено кусаю ее губы. Она ахает, почувствовав мои зубы, что доставляет мне удовольствие, порочное удовольствие, что я напомнил ей, кому принадлежит этот рот.

— Ты пошла на переговоры с тварью вроде него? Не сказав мне ни слова? — я грубо провожу большим пальцем по ее губам. Я хочу затащить ее в свою комнату и вымыть этот рот с мылом. Я хочу вылизать его начисто, а затем заставить ее сказать мне, что та фотография никогда не существовала!

— Я ходила, чтобы увидеть сестру, Реми. Мне более, чем плевать на ту тварь, — мягко говорит она мне.

Я касаюсь ее волос, стараясь замедлиться, пока внутри меня все кипит, сжимается и скручивается, а я продолжаю тереть ее губы. Губы, которые я люблю, губы, которые для меня важны, которые целуют меня, единственные губы, которые, как я думал, любили меня.

— И все же ты поцеловала гребаного ублюдка теми же губами, которыми целуешь меня? — рычу я.

— Прошу, просто досчитай до десяти, — она касается моего рукава, и я становлюсь только злее. Она думает, я могу досчитать до миллиона и забыть об этом?

— Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь-девять-десять, — яростно отсчитываю я, затем хватаю ее за воротник и притягиваю к себе, нависая над ней, хмурясь. — Ты поцеловала этого мудака теми же губами, за которые я готов убить?

— Мои губы едва коснулись татуировки, — шепчет она умоляюще. — Я сделала то же, что делаешь ты, когда позволяешь себя ударить, чтобы дать сопернику почувствовать ложную уверенность, лишь бы увидеть свою сестру.

Я хлопаю себя по груди.

— Ты, к черту, моя девушка! Ты не должна никому давать ложную уверенность!

— Сэр, прошу вас прямо сейчас покинуть помещение.

Я оборачиваюсь, смотря на подошедшего идиота. Пит и Райли останавливают его и начинают объяснять, что я заплачу за весь бардак, который натворил, но, блин, мужик даже не догадывается, что я еще и не начинал. Он может остаться и понаблюдать, как я разгромлю все в этом вонючем месте, а затем я с радостью приглашу его посмотреть, как я раскалываю череп Скорпиона надвое.

Бросив на него предупреждающий взгляд, я поворачиваюсь обратно к Брук, скользя пальцем по ее красивому подбородку, смотря, как ее грудь поднимается и опускается от тяжелого дыхания.

— Я собираюсь пойти и разбить морду этому ублюдку, — шепчу я ей, после чего наклоняюсь и засовываю язык в ее предательский вкусный маленький ротик, — а затем я собираюсь добиться от тебя покорности.

— Реми, успокойся, — просит меня Райли.

— Все хорошо, Райли, я так легко не подчинюсь, но он смело может попробовать, — огрызается Брук, насупившись.

Хмурясь в ответ, я зажимаю ее волосы в кулак, обрушивая свой рот на ее, давая ей жесткий, агрессивный поцелуй, направленный, чтобы наказать ее.

— Когда ты окажешься в моей койке, я собираюсь отдраить тебя своим чертовым языком, пока ничто не будет напоминать о нем. Только обо мне. Только обо мне.

Кажется, ей нравится мое наказание в виде поцелуя (будь она проклята), теперь я чертовски твердый и хочу взять ее прямо здесь, прямо сейчас.

Ее зрачки увеличены, а тело, кажется, прижимается к моему, когда она говорит еле слышно:

— Хорошо, возьми меня туда.

Я хочу. Черт, я почти так и делаю. К черту все, кроме нас с ней.

Отпрянув, я смотрю на нее, сощурившись.

— У меня нет времени, чтобы заниматься тобой, — бросаю я, прежде чем направиться к выходу.

— Реми, вернись. Не впутывайся в неприятности! — кричит она.

Я останавливаюсь, хватаю воздух пылающими легкими, но не в состоянии успокоиться, гнев и собственничество, чертова ревность во мне столь велика, что заполняет меня целиком.

Обернувшись, я указываю на нее пальцем, чтобы она прониклась чертовой ситуацией, поняв, что, блин, происходит.

— Защищать тебя — моя привилегия. Я буду защищать тебя и все, что тебе ценно, как если бы это принадлежало мне.

Затаив дыхание, она смотрит на меня, и не думаю, что она понимает. Она любит свою сестру, но ей нужно знать, что я ее мужчина и она неприкосновенна для всех, кроме меня. Для всех. Кроме меня.

— Этот больной ублюдок только что попросил меня покончить с его жалкой жизнью, и я с радостью ему посодействую, — гневно объясняю я ей, многозначительно пробегая глазами по ее телу, каждый сантиметр которого принадлежит мне так же, как мое — принадлежит ей. — Он отобрал у меня кое-что дорогое и помочился на это! — рванув к ней, я указываю пальцем между ее грудей. — Пойми же меня. Ты. Моя!

— Ремингтон, она — моя сестра, — умоляет Брук.

— И Скорпион никогда ее не отпустит. Он держит своих женщин накаченными и зависимыми, их головы так затуманены, что они не могут думать. Он никогда ее не отдаст, разве что он захочет что-либо еще сильнее, чем ее. Может быть, тебя? Он хочет тебя, Брук? Он мог накачать тебя. Раздеть тебя. Трахнуть тебя, твою ж мать, он ведь мог трахнуть тебя!

— Нет!

— Он касался тебя?

— Нет! Они делают это, чтобы спровоцировать тебя, не позволяй им! Прибереги это для завтрашнего боя. Прошу. Я хочу быть с тобой этой ночью.

— Я был с ней там все время, друг, ничего не произошло, — внезапно вступается Райли, успокаивающе гладя меня по руке.

Когда до меня доходит, что он только что мне сказал, я разворачиваюсь и хватаю его рубашку в кулак, ярость срывает мне крышу.

— Ах ты ж дерьмо, ты позволил моей девушке прикоснуться к лицу этой твари? — я поднимаю его над полом.

— Реми, нет! — Брук подбегает ко мне, безуспешно дергая меня за руку.

Я трясу Райли.

— Ты позволил ей поцеловать мерзкую татуировку этой твари?

Пит тащит меня за плечо.

— Ладно, друг, давай уложим Разрушителя в постельку, а?

Я чувствую укол в шею, адреналин во мне бушует от желания отомстить. Чертово дерьмо, я, блин, не могу сейчас отключиться. Я роняю Райли и выдергиваю шприц и отбрасываю его в сторону. Я цепляюсь за Брук и смотрю на нее. Я хочу сказать ей, чтобы она никогда больше во мне не сомневалась, никогда не действовала за моей спиной, и никогда, ни за что на свете не верила, что я не смогу защитить ее и то, что принадлежит ей.

Но я лишь открываю рот, а она выглядит такой напуганной и такой красивой, взволнованной и обеспокоенной, и вместо слов из меня вырывается низкий рычащий звук, я обрушиваюсь на ее рот, наказывая себя ее вкусом, ее сладким влажным вкусом, таким чистым и приятным, ненавидя то, что она касалась этим прекрасным ртом этого ублюдка из-за любви к своей сестре. Я разрываю поцелуй и отпускаю ее прежде, чем вырубиться.

Сердце бешено колотится в груди, борясь с успокоительным. Я могу думать лишь о том, как познакомлю свои костяшки пальцев с лицом Скорпиона. Я заставлю его проглотить мой кулак, а затем заставлю собирать выбитые зубы.

Я знаю, где он остановился. Мы все знаем, где кто останавливается, лишь бы избежать встречи. Обычно несколько отелей расположены вблизи от места, где будет проходить бой, и Пит всегда выясняет, где остановился Скорпион, чтобы единственным местом, где мы пересеклись, был ринг.

Он в четырех кварталах, в дешевом пятиэтажном здании, с забитым фанатками вестибюлем. Когда они видят меня, я слышу аханье, и все, что мне нужно, это прорычать «Скорпион», а две из них уже взволновано стонут, прижимаясь ко мне с двух сторон, когда мы входим в лифт. Когда мы поднимаемся на этаж Скорпиона, я позволяю им отвести себя к его двери, после чего отрываю от себя их руки, удерживая запястья, чтобы они не двигались.

— Сделайте так, чтобы они открыли, — рычу я.

Одна из них поглаживает мою грудь, пока другая стучит в дверь.

— Вилли! Эй, Вилли, это Триш, — кричит она.

Дверь открывается, и я мгновенно выбрасываю руку вперед, мой кулак обрушивается на лицо Вилли. Он плашмя падает на пол. Два других засранца сидят на диване в цветочек, смотря телевизор, при виде меня они вскакивают на ноги.

Я сразу иду к ближайшему из них, и хватаю его за футболку.

— Привет, ублюдок, — говорю я ему, отвешивая удар. Треск костей. Брызжет кровь, когда я отпускаю его на пол и хватаю следующего, разбивая костяшками пальцев и его нос. Позволив ему упасть на колени, я вижу его — Скорпиона — в дверях спальни, его глаза слегка расширены и желтого цвета, как собачья моча.

Сомкнув челюсть, я сердито направляюсь к нему, когда он вскидывает ладони вверх, предупреждая.

— Эй, эй, Разрывной, ты не хочешь делать это здесь.

— Да, хочу, — я хватаю его футболку и отвешиваю три удара подряд ему в лицо.


Он пытается ударить меня в ответ, но я бью слишком быстро. Я швыряю его на пол, замечая девушку в комнате, она плачет, смотрит на нас со стула рядом с кроватью. Она ни капли не похожа на Брук. Ее взгляд пуст, волосы в ужасном состоянии, и тут, пока Скорпион пытается встать, я замечаю карандаш на ночном столике. Я хватаю его и, прежде, чем он успевает встать, втыкаю его в ту черную татуировку, в которую он заставил Брук его поцеловать, разрывая ее сверху вниз. Хлещет кровь, он издает низкий чудовищный крик, пытаясь вытащить карандаш.

Пока он морщится и вытаскивает карандаш, окровавленный и сломанный, я поднимаю его за футболку и заставляю посмотреть на меня.

— ДЕРЖИСЬ. ПОДАЛЬШЕ. ОТ МОЕЙ ДЕВУШКИ, — выплевываю я ему в лицо. — Ты УБЛЮДОК. Держись подальше от моей собственности. В следующий раз, Я УБЬЮ ТЕБЯ.

Я разворачиваюсь, девушка кричит «Нет!» и, когда я оборачиваюсь, он бьет меня кулаком в лицо.

Я пячусь назад, хмурюсь, рычу и прыгаю на него. Пока мы обмениваемся сильными и быстрыми ударами, единственные звуки в комнате — это плач той девушки и хлопки наших ударов.

Проблема Скорпиона в том, что он — не я. Он не так быстр, не так силен, он никогда не победит, разве что спровоцировав меня и заставив облажаться, как во времена моей боксерской карьеры.