Я хочу, чтобы она принесла мой iPod, чтобы я мог включить ей песню. Снова «I Love You». Или какую-то другую. Черт, ничто не сможет передать, как сильно я люблю ее.

Она начинает дрожать, а мои глаза начинает жечь, когда я слышу вырывающиеся из нее рыдания. Они прорываются из глубины, ее голос звучит совсем незнакомо, от чего я чувствую боль в местах, о которых и не подозревал.

— Как ты п-посмел заставить м-меня смотреть на э-это... как ты мог стоять там и заставлять меня смотреть, как о-он уничтожает тебя! Твои кости! Твое лицо! Т-ты... был... моим! Мне... принадлежал... Как ты с-смеешь ломать себя! Как ты смеешь ломать меня!

Мои глаза жжет огнем, я, блин, не могу пошевелиться, все, что я могу, это лежать здесь, пока ее и моя боль разрывает меня.

— В-все, что я хотела, это помочь своей сестре и не в-в-втягивать тебя в неприятности. Я также хотела защитить тебя, позаботится о тебе, быть с тобой. Я хотела осс-статься с тобой до тех пор, пока бы ты не устал от меня, и не перестал нуждаться во мне. Я хотела, чтобы ты любил меня потому, что я... я... О, боже, но ты... я... не могу. Я больше не могу. Тяжело наблюдать за тем, как ты дерешься, но смотреть, как ты убиваешь себя — это... я не буду этого делать, Ремингтон!

Издавая звуки, я пытаюсь пошевелиться, несмотря на руку в гипсе, ненавидя то, каким тяжелым ощущается сейчас мое тело. Мое быстрое, натренированное тело подводит меня, она разбито настолько, насколько я себя чувствую.

Слезы бегут вниз по ее щекам, неожиданно она подходит ко мне и касается моей целой руки, наклоняется к моей груди, целуя костяшки пальцев, ее слезы падают на мои шрамы.

Я так сильно хочу к ней прикоснуться, что заставляю руку в гипсе сдвинуться, чтобы погладить ее по затылку, провести по ее волосам. Она вытирает щеки и смотрит на меня сквозь слезы, я молчаливо даю ей понять, что справлюсь с этим, справлюсь с избиением.

Но внезапно она встает, чтобы уйти.

Я хватаю ее за руку, сжимая так сильно, насколько могу, не ломая ее хрупкие кости. Она высвобождается, обхватывает руками мое лицо и целует меня в лоб. Я чувствую, как ее боль взрывается внутри меня, черт, она убивает меня. Звуки вырываются из моей глотки, когда я хватаю дыхательную трубку, пытаясь вытащить ее, и аппарат сходит с ума, как и Брук.

— Реми, нет, нет! — умоляет она, но я ни хрена не останавливаюсь, я должен ее вытащить. Я никогда не был человеком, для которого важны были слова, но я не потерплю какую-то хрень в своей глотке, когда мне есть, что сказать ей. Брук паникует и зовет медсестру.

— Медсестра! Пожалуйста!

Медсестра вбегает в комнату и что-то через капельницу врывается в мои вены, я мгновенно становлюсь тяжелым, голова отключается. Брук смотрит на меня с выражением на лице, которое я никогда не забуду. Я думаю, что сломал ее. Она сильная, она моя пара, сама по себе она достаточно сильна, чтобы справиться со мной... нет.


Никто не сможет справиться со мной.

Я вижу ее взгляд, думаю, у всех, кто понимает, что я безнадежен, именно такой взгляд. От меня одни беды. Но потом она улыбается мне, и эта улыбка остается запечатленной в моей голове. Я цепляюсь за нее, начиная тонуть, пытаясь придумать, какую песню включу ей, когда очнусь...


♥ ♥ ♥


«Дорогой Ремингтон. 

Когда я впервые тебя увидела, думаю, что уже принадлежала тебе. И я думаю, ты знал. Как ты мог не знать? Моя жизнь замерла на месте. Так и было. Ты заставил меня идти вперед. Ты снова привнес краски в мою жизнь. И когда ты пришел за мной и поцеловал, где-то глубоко внутри я просто знала, что моя жизнь изменится навсегда благодаря тебе. Так и случилось. 

Самые удивительные, невероятные, прекрасные моменты моей жизни у меня были с тобой. Ты со своей командой стали моей новой семьей, и я никогда, ни на секунду не планировала уходить. Не от них, но больше всего, не от тебя. С каждым днем, что я проводила с тобой, я жаждала тебя все больше. 

Все, чего я хотела — это быть ближе. Это больно находится рядом с тобой и не прикасаться к тебе, я хотела проводить каждый день с тобой, каждую ночь в твоих руках. Так много раз я хотела рассказать тебе, что ты заставляешь меня чувствовать, но я хотела, чтобы ты сказал это первым. Больше никакой гордости. Не теперь, я не хочу сожалеть о том, что не сказала тебе: «Я люблю тебя, Реми. Всем сердцем. Ты самый многогранный, нежный боец, которого я когда-либо встречала. Ты сделал меня безумно счастливой. Ты испытываешь меня и восхищаешь, заставляя чувствовать себя ребенком, ожидающим с нетерпением всех тех удивительных вещей, просто потому, что я смотрела в будущее с мыслью разделить это все с тобой. Я никогда не чувствовала себя настолько в безопасности, как когда я нахожусь с тобой, и я хочу, чтобы ты знал, что я безумно влюблена в каждую часть тебя, даже в ту, которая разбила мне сердце.» 

Но я не могу больше оставаться, Реми. Я не могу смотреть, как ты вредишь себе, потому что, когда ты это делаешь, ты причиняешь мне такую боль, какую я никогда не думала, что кто-то может мне причинить, и я боюсь сломаться и никогда не поправиться. Пожалуйста, никогда больше не позволяй никому причинять себе такую боль. Ты — боец, которым каждый хочет быть, и поэтому все в мире тебя любят. Даже напортачив, ты снова встаешь и продолжаешь бороться. Спасибо, Реми, за то, что открыл мне свой мир. За то, что разделил себя со мной. За мою работу, и за каждую твою улыбку мне. Я хочу сказать тебе, чтобы ты поскорее выздоравливал, но я знаю, что ты так и сделаешь. Я знаю, что ты будешь голубоглазым, самоуверенным и снова будешь драться, а я буду в твоем прошлом, как все то, что ты преодолел до меня.

Просто знай, что я никогда не смогу слушать песню «Iris» снова, без мысли о тебе. 

Всегда твоя, 

Брук.»


Сегодня я снова и снова перечитываю это письмо. Я прочел его, не веря в происходящее, в гневе, испытывая отвращение к самому себе, чувствуя одиночество, отчаяние, оно ни разу не оставило меня равнодушным. А теперь я снова читаю его, и до меня доходит, что она — моя девочка — оставила меня. Мое тело взрывается, я рычу, роняя голову, испытывая боль, таблеток от которой не существует. Мои глаза жжет, я снова и снова провожу пальцами по словам «Я люблю тебя, Реми», пока слышу, как в гостиной Пит разговаривает, будто это обычный день.

Еще один день из чертовой жизни Разрывного.

До того, как он встретил... ее.

— Полторы тысячи акций этой фирмы. Продавай... Да

Далее следует тишина, по которой я понимаю, что он закончил разговор, и я вижу, как поворачивается ручка на двери в спальню. Занавески распахнуты, он замирает, когда видит меня.

— У тебя голубые глаза.

Я потираю лицо, пытаясь сложить воедино в голове прошедшую неделю, но все, о чем я могу думать, это отрывки из этого письма. «Я люблю тебя, Реми... Ты сделал меня безумно счастливой...» 

Пит заходит в комнату, подходя ко мне.

— Ты был не в себе почти три недели. Ты помнишь?

Тишина, я просто смотрю на него, держа письмо в руке.

— Ремингтон, ты понимаешь, что ты сделал? Ты проиграл чертово звание чемпиона. Ты сдал. Бой! Ты отказался от всего, ради чего работал. Вся твоя ликвидная наличность пропала, до последнего пенни. Годы достижений и работы. Звание чемпиона... все пропало, — его голос обрывается, он смотрит на меня. — Ты помнишь это?

— Я знаю, что я сделал, Пит. Ничто из того, что я потерял, я не мог бы вернуть.

— Ты, ты придурок. Ты мог помереть там! Ремингтон, кто, блин, так делает? Ты добровольно позволил ему избить себя до потери сознания.

Оборачиваясь, я сажусь на край кровати, растираю шею одной рукой, пока смотрю на письмо, импульсивно поднося его к носу, нюхая. Черт, оно пахнет, как она. Даже ее почерк оказывает на меня влияние.

Входит Райли.

— Он в нормальном состоянии, — мгновенно рассказывает ему Пит.

— Черт, это, блин, отлично! Привет, Рем.

Я смотрю на них, на своих братьев. Братьев, которые многое значат для меня.

— Вы разочарованы, — говорю я им.

— Мы не разочарованы, чувак, мы волнуемся о тебе. Ни одна женщина того не стоит, — говорит Пит.

— Она стоит.

Но я так чертовски зол на нее за то, что она меня оставила, что, вставая, сминаю письмо в кулаке.

— Простите меня за бой. Я исправлю все для команды.

— Мы о себе не беспокоимся, — повторяет Пит.

Я напрягаю один бицепс, затем другой, проверяя свое тело, пока спрашиваю:

— Скорпион?»

— Где-то на Багамах или вроде того, хрен его знает. Веселится, тратя деньги, — говорит Пит, все такой же мрачный.

— Выставьте дом в Остине на продажу, — бормочу я. — Этого должно хватить нам на сезон.

Он кивает.

— Мы тоже раздобыли немного наличных средств. Ты делал отличную...

— Что насчет нее? С ней все в порядке?

Они моргают, непонимающе смотря на меня.

— Брук.

— Чувак, почему ты спрашиваешь? — Пит насторожено смотрит на меня, переводит взгляд на Райли и снова на меня. — Ты с ней покончил, Рем. У тебя уже были десятки женщин после нее! Они с ума сходят по Разрывному, как в старые добрые деньки!

— Да, Рем, у тебя были такие горячие штучки, — говорит Райли. — Боже!

В голове вспыхивает картина из больничной палаты, вид золотистых глаз, наполненных слезами. Я смотрю вниз на письмо, расправляя его, зная, что Пит и Райли смотрят на меня, а затем друг на друга.

— Чувак, отдай его мне, я могу от него избавиться, — Пит подходит ко мне, чтобы забрать письмо.

Я мгновенно вцепляюсь в письмо.

— Коснешься его, и ты покойник.

Он опускает руку, вздыхая, а я смотрю на них обоих.

— Где ее сестра?

— Еще не вышла из центра реабилитации. На следующей неделе.

Я продолжаю проверять свое тело. Тренер, должно быть, использовал на мне аппарат чрезкожной электронейростимуляции, чтобы я не утратил мышечную массу. Напрягаю мускулы, они все такие же твердые. Электронейростимуляция помогла им поверить, что я тренировался, когда, на самом деле, я этого не делал.

— Тренер поработал над каждым сантиметром, — говорит Райли, подтверждая мои мысли. — Ты накачан глутамином и всеми видами пищевых добавок.

Я ложусь на пол и делаю отжимания. Неплохо. Все функционирует. Постоянное лежание в койке не угрохало мне спину. Я вскакиваю на ноги, разминая шею, открываю свой чемодан и взгляд падает на мой спортивный халат. Я абсолютно уверен, что, если возьму его, он будет пахнуть, как она. В этот момент необходимость выплеснуть всю стремительно растущую во мне энергию становится неудержимой.

— Позовите Тренера, давайте хорошенько поработаем.

— Ты серьезно собираешься начать тренироваться? Ты провел в больнице больше двух недель и прошел курс шоковой терапии! Только так мы могли вытащить тебя из депрессии.

— Но теперь я в порядке, — я беру письмо и тренировочный костюм и ухожу в ванную, затем открываю письмо и читаю снова: «Я люблю тебя, Реми.»

Я закрываю глаза и отбрасываю его прочь.

Затем иду за ним, читаю, водя глазами по ее буквам. Черт тебя побери, Брук. Тебе стоило сказать мне держаться от тебя подальше. Что ты не можешь быть с кем-то вроде меня. Вместо этого ты говоришь мне, что моя команда тебе, как семья. Что ты счастлива.

Что ты думаешь обо мне, когда слышишь мои песни. Черт, ты говоришь мне, что любишь меня. Теперь, Брук, я приду за тобой.


♥ ♥ ♥


ВСЕ, КРОМЕ ДИАНЫ, едут в «Эскалейде». Мы всего в квартале от здания, а в моей груди настоящие боевые действия. Я барабаню пальцами по бедру, пока узел в моем животе становится тем туже, чем ближе мы подъезжаем. Я, блин, должен все объяснить Брук, и я уверен, когда она увидит небольшую посылочку, что мы везем, много объяснять не придется.

Я потираю затылок, затем достаю из кармана джинсов письмо. Оно обжигает меня. Я читал его до тех пор, пока в глазах не заболело и не начало жечь от гнева. Она обращалась со мной, будто я особенный. Она говорила, что никогда не уйдет, и я всем сердцем ей поверил. Хочу знать, что я сказал. Хочу знать, что я, блин, сделал. Хочу знать, что она хотела сказать этим чертовым письмом, или это просто была херня какая-то.