Не отрывая от нее губ, я притягиваю ее ближе, когда она гладит мои волосы.


— Не могу ждать, — выдыхает она. — Ты должен сорвать это платье с меня.

— Попрощайся с этими дурацкими пуговицами, — у меня текут слюнки, когда провожу пальцем по ее щекам. — И я буду лакомиться тобой, как на чертовом банкете.

— О да, пожалуйста, — она прижимается своим носом к моему и вздыхает, играя пальцами с моими волосами. — Мы еще никогда не оставляли Рейсера дольше, чем на два часа. Чувствую себя плохой матерью.

Я качаю головой, уткнувшись в нее носом, как делаю всегда.

— Если мы не хотим оставлять его и уезжать в наш медовый месяц, ты по крайней мере должна позволить мне украсть тебя на один вечер, — целую ее в подбородок. — Ты самая нежная, игривая мама, которую я знаю, Брук.

Она смеется.

— О, и как много ты их знаешь? — дотягиваясь, чтобы ткнуть мои ямочки. — Чтобы сравнивать.

В самом деле? Не знаю ни одной. Кроме матери моего сына.

Боже, они так чертовски идеальны, и оба мои.

Иногда я наблюдаю за ними с другой стороны комнаты, и мою грудь переполняют эмоции от того, как они играют друг с другом. У Брук есть шестое чувство, благодаря которому она всегда знает, когда я смотрю. Она всегда поднимает взгляд, ее глаза, теплые с искрами счастья, направлены на меня. И я подхожу к ним и притягиваю их к себе, целуя и прижимаясь к ним обоим.

— Я знаю, что моя мать не была такой, как ты, — шепчу ей, целуя кончик ее носа.

— А ты, нет такого отца, как ты, — она гладит бабочку на моей шее. — Я так сильно тебя люблю, Ремингтон, — она прижимается лицом к моей шее и пытается быть еще ближе ко мне, делая глубокий вдох, произносит хриплым голосом: — Ты выглядишь так горячо в этом смокинге, я умираю, как хочу тебя всего.

— Ты также вся для меня, — я усиливаю хватку у нее на талии, погружаясь губами в ее волосы.

Может быть, сейчас медовый месяц невозможен, особенно, когда никто из нас не желает оставлять Рейсера, но сегодня мне нужна моя жена.

Спокойно я целую ее в лоб и нос. Осматривая ее черты, наклоняю ее голову и провожу пальцем по ее губам.

— Мне нужно это, — выдыхаю я, и впиваюсь своими губами в ее.

Она трется своим языком о мой и вздыхает, когда я запускаю пальцы в ее волосы, снимая заколки с кристаллами. Снимая каждую шпильку в виде капли дождя с ее волос, запихиваю их в карман пиджака, медленно смакуя ее рот и целуя ее всю дорогу в отель, пока никто из нас не дышит ровно, когда мы приезжаем.

Когда мы входим в лобби, на нас обращает внимание десяток любопытных глаз, а за этим следуют аплодисменты и возгласы, когда я беру ее за руку и веду к лифтам.

— Многая лета, мужик! — кричит кто-то.

— За здоровье жениха и невесты!

Брук смеется, и я также посмеиваюсь, когда завожу ее в лифт, а затем погружаюсь лицом в ее шею, вдыхая ее запах весь путь на верхний этаж.

— Я хочу съесть тебя, — рычу я, снова скользя пальцами в ее волосы. У нее темнеют глаза, когда она дотягивается к моей свободной руке и прикладывает ее к своему сердцу.

— Ты поцелуешь меня здесь? — она направляет мои пальцы на округлость ее аккуратной груди.

Я киваю.

Затем она поднимает ту же самую руку ко своему рту и целует ладонь.

— И здесь?

Я снова киваю.

Ее озорная улыбка совпадает с моей, когда она направляет мою руку вниз к ее животу и к низу ее платья, затем она смеется и поднимается на цыпочки.

— Как насчет… там?

Я наклоняю ее голову назад.

— Твоя киска сегодня точно получит свою долю внимания.

На ее губах появляется восторженная улыбка, и я должен взять их и поцеловать ее, останавливаясь только тогда, когда раздается «Дзинь».

Когда лифт открывается, я хватаю ее и поднимаю на руки, заставляя ее завизжать от удивления, направляясь к двойным дверям вниз по коридору.

— Реми!

— Это то, что мужья делают в их первую брачную ночь. Нет?

Она сцепляет пальцы у меня на затылке и кивает.

Я низко склоняю голову, чтобы прошептать ей на ухо, когда мы доходим к нашей двери.

— Как твой муж, я делаю все, что захочу, черт возьми, — говорю я, засовывая ключ в замочную скважину, добавляя, — И прямо сейчас, я собираюсь заняться тобой. — Открываю дверь, захожу внутрь и пинком закрываю их позади, затем опускаю ее на ноги лицом к комнате.

Включаю свет и Брук издает мягкий удивленный возглас.

Лепестки роз всех цветов разбросаны на кровати. Сотни ваз расставлены повсюду, сияя красными, белыми букетами. Я желал чертов сад роз для своей жены и ребята помогли с этим.

Когда Брук молча осматривает все вокруг, каждый дюйм в комнате: зеленый, желтый, белый, красный, розовый, некоторые бутоны еще не распустились, некоторые цветут, некоторые на стеблях, некоторые без них разбросаны по мебели, я тихонько подхожу к ней сзади, надеваю на нее наушники и кликаю «Воспроизвести» на своем iPod.

Начинает играть песня «Everything» в исполнении «Lifehouse». Она подносит руку к груди, когда начинает играть музыка, ее розовые губы слегка приоткрываются, а глаза становятся влажными.

Эмоции переполняют меня, в горле першит, глаза щиплет, как в день, когда родился Рейсер и в тот момент, всего через несколько часов после того, как Брук согласилась выйти за меня замуж - они стали моей семьей и центром моего мира. Сейчас моя жена стоит в этой комнате, которую я заполнил розами для нее и у меня. НЕТ. СЛОВ. Нет слов, чтобы сказать ей. О том, как она нужна мне. Как я хочу ее. Как я люблю ее. Как каждый день я просыпаюсь счастливым человеком и ложусь спать счастливым человеком, уверенный в том, что сильнее любить ее просто некуда. Но каждый день случается невозможное и я люблю ее еще больше. Ее улыбку, ее силу, ее преданность нашему сыну, ко мне, все в ней идеально для меня.

Она начинает тихо всхлипывать, продолжая слушать песню, хватаясь за живот, будто слушать слова песни становится больно.

Ты - все, что я хочу, ты - все, в чем я нуждаюсь, ты - это все… все…

У меня горят глаза, когда она тихо плачет, и меня переполняет нежность, когда я становлюсь перед ней. Поднимаю ладонь, чтобы поймать ее слезы с одной щеки и прижимаю губы к другой, целуя слезы.

— Не плачь, — бормочу я, и она зажмуривается, когда слез становится больше, ее руки дрожат, когда она обнимает меня.

— Не плачь. Я хочу, чтобы ты была счастлива, — бормочу я, снимая наушники и откладывая их в сторону, повторяя это ей на ухо. «Я хочу сделать тебя счастливой.» Она молча вздрагивает, шмыгая носом, и я беру ее лицо в руки, вытирая пальцами остатки слез и смотрю ей в глаза. Единственные глаза, которые по-настоящему видят меня. Нежность, голод и страсть золотых глаз любимой женщины. Глажу пальцами ее щеки.

— Не просто счастливой. Я хочу сделать тебя самой счастливой женщиной в мире.

— Ты уже сделал, — говорит она, всхлипывая, ее чувства отражаются в ее глазах, когда она смотрит на меня. — Вот почему я плачу.

С мягким стоном я притягиваю ее к себе и целую в ухо.

— Каждый день ты делаешь меня самым счастливым мужчиной в мире, — шепчу я, скользя пальцами вверх по ее спине, ища пуговицы ее свадебного платья, нетерпеливо расстегивая одну за одной. Она прижимается к моей шее и целует, когда внезапно отталкивается от меня и начинает пятиться назад, с новой игривостью во взгляде.

— Ты меня хочешь?

Я поднимаю одну бровь.

— Ты в этом сомневаешься?

Я начинаю следовать за ней, переключаясь в режим охотника, все мои инстинкты встают на дыбы и направляют мое тело гнаться за ней и поймать ее. Я не собираюсь позволить ей уйти слишком далеко.

— Иди сюда, — рычу я, протянув руку и притягивая ее к себе, она издает писк за секунду до того, как я ее целую, крепко и глубоко, проводя рукой вниз по пуговицах на ее спине, хватаю ткань и срываю ее. Пуговицы разлетаются в стороны на розы и на пол. Она стонет, когда я скольжу рукой в разрез и касаюсь ее мягкой обнаженной кожи.

— Мммм, — я облизываю ее шею, когда снимаю с нее рукава платья и сдергиваю верх платья к талии.

Она срывает мою бабочку и снимает пиджак с плеч.

— Я так готова, можешь считать, что весь этот день был прелюдией, — говорит она.

— Я так не думаю, — смеюсь я, затем прижимаю ее руки по бокам, переплетая наши пальцы, чтобы ее пальцы никуда не делись, пока я целую ее в губы, медленно и томно. — Давай начнем раздевать тебя.

Хватая ее за бедра, усаживаю ее на спинку дивана и поднимаю юбку вверх, чтобы дотянуться к серебристой блестящей туфельке. Расстегиваю маленькую линию кристальных застежек, затем отбрасываю в сторону одну и работаю над второй. Когда она падает возле первой, я провожу рукой по ее чулкам и нахожу идеальное место, чтобы разорвать их.

Она ахает от наслаждения, когда я разрываю и снимаю их с ее ноги, обнажая кожу от кончиков пальцев и выше. Облизываю пальцы ее ног, затем провожу языком вверх по изгибу ее ноги в то время, как мои руки скользят вверх по ее стройным длинным ногам, чтобы стянуть остаток чулка. Слышу, как она начинает учащенно дышать, и, когда ее ноги под платьем полностью обнажены, а я занят одним из ее розовых пальчиков, мне открывается идеальный вид на пятна влаги на ее трусиках. От сильнейшего желания у меня перед глазами все плывет, и я развожу ее бедра, услышав, как она переводит дыхание, когда я опускаю ее ногу и углубляюсь под ее юбку, чтобы облизать ее через трусики.

— Реми, — стонет она, когда я облизываю пятно влаги на кружеве. Она раньше никогда не носила кружево, и я могу увидеть ее киску, розовую и аккуратную под тканью. Издав низкий глубокий стон, я развожу ее ноги шире и еще раз ласкаю ее языком, затем я встаю из-под юбки, поднимаюсь на ноги. Я так разгорячен, что скоро превращусь в угли.

Грудь Брук вздымается, и она немного отклоняется назад, выглядя изумленной, влюбленной и прекрасной с поднятым до талии платьем. Ее тело согнуто под неудобным углом, темные волосы спадают сзади и у нее перехватывает дыхание от того, что я выделываю языком. Ее круглая красивая грудь еще сочнее, чем когда-либо была, ее соски выступают и почти кричат о моем рте.

— Ремингтон, — произносит она, почти умоляюще.

Мое тело сжимается от желания, я подхватываю ее на руки.

— Сегодня тебе достанется, Миссис Тейт, — шепчу я.

— Миссис Дюма-Тейт, — говорит она, расстегивая верхние пуговицы моей рубашки и проводя губами по щетине моего подбородка.

— Без разницы. Ты моя.

Она соглашается, невыразительно промычав, потому что ее рот занят вылизыванием моей шеи. Моя кровь кипит от потребности, когда я укладываю ее на кровать, затем я снимаю с себя рубашку. Пока избавляюсь от запонок, я сдергиваю ее со своих плеч, мои глаза пробегаются по этой полной груди, более полной, чем когда-либо, ее соски больше для моего сына. И для меня.

Внутри я сгораю дотла.

Под ширинкой мой член полностью твердый и все, что мне нужно сделать, это рывком расстегнуть пуговицу на брюках и он вырвется сквозь молнию. Брук пытается выпутаться из своего пышного платья, и я решаю, что она нужна мне обнаженная прежде, чем я начну что-то делать.

Я протягиваю руку и стягиваю с нее юбку, а она вскрикивает и смеется, когда ткань снова рвется и теперь легко спадает с ее тела.

— О, я знала, что это платье не выдержит тебя, я это знала! — счастливо кричит она.

Мы вместе смеемся и, как только она остается в одних трусиках, лежа на спине, я заканчиваю раздеваться и затем стою здесь, у подножья кровати, обнаженный и такой чертовски твердый, что я едва могу ясно видеть. И я смотрю на нее, сердце в груди бешено стучит, а кожа гудит от ее близости.

Я смотрю, смотрю и смотрю. На свою жену. Свою женщину.

Она от нетерпения поднимается и ползет ко мне в этих влажных кружевных трусиках. Она целует длину моего члена, тату над ним, поднимается к кубикам моего пресса, к моей шеи и прокладывает себе путь к моим губам.

— Я так возбуждена из-за тебя, что вся дрожу, — она ласкает мой член.

Я беру ее волосы в кулак и наклоняю ее на дюйм назад, медленно проводя языком по ее губам.

— Тогда позволь мне.

Она улыбается напротив моего рта, затем стонет и открывает рот, чтобы наши языки встретились, и я кладу ее на спину на кровати, заваленной лепестками роз. Хватая горсть лепестков роз возле нас, я поднимаю руку вверх, чтобы осыпать ее лепестками.