Люди, сидящие в машинах вокруг нас, пялятся.

— Ты разбил парочку сердец, просто сидя здесь, Рем, — хихикает Райли с заднего сидения, и указывает пальцем на машину, полную студенток.

Они начинают визжать, когда я смотрю в их сторону, и мои парни ржут.


Поворачиваясь прямо перед собой, сжимаю руку в кулак и надеваю обратно свое кольцо, затем рассматриваю костяшки пальцев. Я, как никогда, готов к сезону. Брук уже упаковывает вещи Рейсера. Похоже, весь багаж самолета будет заполнен детскими вещами, колясками и всем тем, чем оккупировал нас Рейсер с тех пор, как родился. Мне чертовски сильно хочется, чтобы на одну ночь Брук была только моей, чтобы ей не нужно было выбираться из моих объятий и спешить к нему.

— Номер «Люкс» в отеле готов? — спрашиваю Пита, когда пробка, наконец, начинает продвигаться.

— Да.

— Мой iPod?

— Да. Взял его этим утром, и наушники.

— Все точно, как договаривались?

— Все, — говорит Пит.

Я смотрю на него с вызовом, но он жмет на газ, направляя машину вперед, и оставляя меня в раздумьях над словом «все».

Не могу дождаться, чтобы обнять ее.

Не могу. Чертовски. Ждать. Чтобы снова женится на ней.

В первый раз, когда я женился на ней, это происходило в городской администрации, а сейчас мы будем в настоящей церкви.

Я хотел предложить ей выйти за меня замуж, под песню, после финала сезона, но Рейсер решил появиться раньше, и в конечном итоге, я сделал предложение Брук в начале родов, в моих руках, тяжело дышащей от боли. «Песня должна была стать предложением тебе выйти за меня замуж, но тебе придется довольствоваться предложением в моем исполнении», прошептал я тогда, пристально смотря ей в глаза. «Ум. Тело. Душа. Все это для меня – ты. Ты – вся моя... Выходи за меня, Брук Дюма.»

«ДА!», — кричала она в ответ, смеясь и плача. «Да, да, да», повторяла она, и я так чертовски рад, что она продолжала говорить «да», потому что мне было недостаточно это слышать. Я хотел выиграть для нее чемпионат. Я хотел чувствовать себя достойным нее. Прямо тогда и там, одним единственным словом, она заставила меня почувствовать себя достойным.


Несколько часов спустя, я чуть не сошел с ума от боли, наблюдая за ее родами, и я думал, что не выдержу, пока не услышал первый плач нашего – нашего – ребенка. Я хотел девочку, такую же идеальную, как Брук, а вместо этого, она подарила мне то, в чем я нуждался, даже не зная об этом: кое-что идеальное, похожее на меня.


ПРОШЛОЕ

АТЛАНТА


Тяжелая груша раскачивается. Бух. Бах. Она раскачивается, из стороны в сторону, когда я направляю свой кулак в центр, левой, затем правой. Бух. Бах. Удар. Бух.


Тренер говорит, что я выделываюсь, а я не собираюсь распинаться и объяснять ему, на что готов, чтобы продемонстрировать перед ней свои возможности.

Я представляю себе Скорпиона, лицо моего заклятого врага, в центре груши и бух. Бум. Удар.

Когда я боксировал с профессионалами, все мной восхищались. Я был моложе, быстрее и сильнее - этому дерьму нельзя научить. У вас либо есть хороший удар, либо нет, и добротные кулаки - это все, что у меня было. Но, когда я смотрю на Брук, мне хочется найти другое применение своим рукам, провести ладонями и кончиками пальцев по каждому дюйму ее стройного маленького тела.

— Что у Ремингтона на завтрак? — спросила Брук у Дианы этим утром, зайдя в номер.

Я оживился за столом, и когда Брук заметила, то улыбнулась и сказала:

— Доброе утро, Ремингтон.

То, как она произносит мое имя, ощущается так, будто она облизывает мое тело.

— Доброе утро, Брук, — пробурчал я.

Пит с Дианой наблюдали за нами, и их это явно забавляло.


Когда Брук поставила свою тарелку на стол и села напротив меня, я наблюдал за тем, как она направляет вилку в рот и внезапно испытал такое желание, что засунул морковку себе в рот. Она облизала уголок своих губ, и мне захотелось потащить ее к себе, усадить себе на колени и попробовать ее рот на вкус.

Я откинулся назад, когда Пит что-то сказал мне, захотелось смести все тарелки, положить ее на стол, схватить руками ее за зад и провести языком по ее спине до шеи, в то время, как мои пальцы будут работать над всеми ее мягкими и мокрыми местами. Я хмыкнул при этой мысли.

— Что? — спросил Пит.

Она посмотрела на меня.

Я хмуро посмотрел на Пита.

— Что? — сказал я.

Он покачал головой и встал, пока Диана спрашивала у Брук что-то о том, как она справляется со всеми этими мужчинами. Когда она засмеялась на это, мое тело напряглось, и я уставился на нее. Ее шея выгнулась назад, хвост ниспадал. Мне захотелось потянуть его вниз, откидывая ее голову назад и поцеловать ее.

— Ты закончил? — спросил Райли возле дверей. «Ты закончил глазеть на нее?»

Было понятно, о чем он думает.

Нахмурившись, я схватил свои вещи и мы ушли.

Теперь я набиваю груши — все, что есть — настолько быстро, насколько могу, и до сих пор не могу избавиться от всей этой дополнительной энергии. Остановившись на мгновение, я смотрю на нее на другой стороне, чертовски горячую в облегающей одежде для занятий, и готовую прикасаться ко мне руками. Я так сильно их хочу, сегодня я собираюсь держать ее в своей комнате часами, чтобы она работала над моим телом.


Надо мной.

Несколько часов спустя, я готов и заряжен, находясь в раздевалке «Андеграунда». Мое тело активируется, когда ринг-анонсер объявляет:

— Ремингтон Тейт, «Рааааазрывной»!

По всей арене взрываются крики, проносясь сквозь меня. Я рысью выбегаю наружу и точно знаю, что делать, когда достигну ринга. Я устраиваю это небольшое представление для толпы, и не торопясь, бросаю халат в сторону, делая свои повороты, наслаждаясь криками, воздушными поцелуями, и направленными на меня плакатами.

— А сейчас, известный и знаменитый, Оуен Уилкс, «Ирландский Кузнечик»!

Кузнечик направляется к рингу, и в то время, как толпа приветствует его, я смотрю на Брук. Она сидит, распустив свои темные волосы, слегка улыбаясь своим сладким ртом, смотря на меня. И за все время, что я живу, я никогда не видел отсюда ничего более красивого.

Колокол возвращает мое внимание.

Я направляюсь в центр. Кузнечик в моем поле зрения, прыгает из стороны в сторону, как чертов трамплин. Скоро он устанет. Я выжидаю и наблюдаю за ним. Вижу у него открытую сторону. Размахиваюсь, наношу удар ему в живот, нокаутировав его.

— Ремиииииии! — кричат люди.

Очередь моих противников продолжает возрастать, когда я пробиваю свой путь к Мяснику. Он весит вдвое больше меня и втрое шире меня, но это никого не волнует. Он проливает кровь, как и я. Он забирается на ринг с ловкостью котлеты. Затем смотрит на меня. Я смотрю на него.

Звонит колокол: Бам.

Мы занимаем позиции и не сводим глаз друг с друга поверх наших кулаков. Мясник популярен тем, что ожидает первого шага от соперника, но я терпелив. Мои кулаки несколько раз ударяют его в челюсть; я начинаю с легких быстрых ударов, затем отодвигаюсь, и Мясник наносит мне сильный удар в бок, от которого я отшатываюсь на шаг назад. У меня уходит мгновение на то, чтобы вернуться обратно в позицию. Делаю вдох через нос, затем мои руки начинают наносить множество ударов, и я поражаю кулаками, одним за другим, дряблый живот Мясника. Отступаю и наблюдаю, как он качается, и вместо того, чтобы защититься, я принимаю удар. Он ударяет меня снова.

— Буу! Бууууууу! — выкрикивает толпа. Вижу, что его кулак снова приближается, и я принимаю его своим лицом. Моя голова покачивается, а изо рта идет кровь. Так-то лучше.

Выпрямляясь, слизываю металлический привкус во рту. Он ударяет меня, и я опускаюсь на одно колено.

Крики усиливаются, и знаю, что, должно быть, вся арена смотрит на меня, но я только думаю о ее глазах, сосредоточенных на мне. Я вскакиваю назад на ноги и вытираю свои окровавленные губы. Эндорфины убивают боль. Бросаю взгляд на нее, но взгляд на ее лице заставляет меня сделать паузу. Она белая, как бумага. Черт, она выглядит готовой убежать. Я так чертовски озадачен беспокойством на ее лице, что получаю еще один удар. Этот выбивает меня из равновесия и прежде, чем я понимаю это, меня откидывает на веревки, такого никогда еще не случалось.

— РЕМИ... РЕМИ... РЕМИ! — начинает скандировать толпа.

Я весь в поту, мой рот все еще кровоточит, когда я выпрямился и заметил, что Брук больше не наблюдает за моим боем. Она опустила голову и смотрит себе на колени.


Твою мать. 

Да, это отличный способ произвести на нее впечатление, чертов придурок. 


Сжав челюсть, я выпрямляюсь и заглядываю в проницательные карие глаза Мясника.

— Игра закончена, — рычу я и наношу один из своих самых сильных ударов, ощущая треск ребер под костяшками моих пальцев. Он мертвым грузом падает на пол, и толпа оживает ревом:

— ДА! — слышу общий крик, а затем скандирование, — РЕМИ! РЕМИ! РЕМИ!

Я стою, когда начинается подсчет, а в моей груди затягивается узел расстройства и разочарования, когда Брук до сих пор не смотрит на меня. Наконец, сквозь динамик взрывается голос диктора, когда рефери подходит, чтобы поднять мою руку.

— Наш победитель, дамы и господа! Разрррррррывноооооой! Да, голодные дамочки, кричите во все горло для самого плохого парня, которого когда-либо видел этот ринг! Разрррррррывноооооой!

Толпа начинает визжать мое имя, и я быстро спрыгиваю с ринга, хватаю «Геторейд» из ведерка у ног Тренера.

— Ремингтон, — рычит он.

Я качаю головой и направляюсь вниз по дорожке. Я мог сказать по его тону, что он хотел бы сказать пару слов, но я не в том настроении, чтобы получать выговор перед Брук.


Вернувшись назад в отель, назад в свой номер, я разваливаюсь на скамье у подножья кровати и жду, потягивая «Геторейд» и воспроизводя в голове симпатичную улыбку, которую она мне подарила перед боем.

К тому времени, как она заходит в мою комнату, я так горю желанием, что ощущаю, будто ждал эту девушку всю свою жизнь. Наши взгляды встречаются, и хищник во мне сходит с ума. Ее щеки покраснели, а ее ноги длинные и бесконечные в этих джинсах. Я хочу, чтобы эти ноги и руки обнимали меня, а этот рот под моим — шептал мое имя. Черт меня побери, когда я смогу взять ее? Ненавижу думать, что собираюсь сделать ее своей, а в день, когда моя темная сторона овладеет мной, она уйдет, отстранится, и она не подпустит меня, а я навсегда останусь приключением для мимолетных женщин. Секс-богом и игрушкой. Ничьим настоящим. Ничьим выбором. Ничьим чем-нибудь.

— Понравился бой? — спрашиваю я ее.

— Последнему ты сломал ребра, — говорит она мне, задыхаясь.

Я допиваю «Геторейд» и отбрасываю бутылку в сторону, заставляя себя ослабить узлы в груди.

— Так ты волнуешься за него или за меня? — не могу поверить, что чертовски ревную к Мяснику.

Уголки ее губ приподнялись в улыбке.

— За него, ведь это он не сможет завтра встать на ноги.


Затем — наконец-то! — она подходит и делает то, что я тайно желал, чтобы она делала. Она становится на колени между моими бедрами и начинает намазывать блестящей мазью рассечение на моей нижней губе. Я мгновенно становлюсь твердым. Ее сладкий аромат дразнит мои ноздри, и я заставляю свое тело не двигать ни одной мышцей, чтобы она не останавливалась.

Боже, она пахнет, как чертов ангел.

— За тебя, — слышу, как она внезапно признается мне тихим шепотом. — Я волнуюсь за тебя.

Я пялюсь на макушку ее головы, и мне хочется уткнуться носом в ее темные волосы и вдыхать ее аромат, пока не закончится мир. Она закрывает мазь, остается на коленях и, кажется, обдумывает, что делать дальше. Я хочу чувствовать ее руки везде на мне, так что я напрягаю свои башку, чтобы найти источник моих самых больших неудобств, помимо моего члена.

— Брук, я повредил правое плечо.


В ее взгляде мелькает искра беспокойства и, когда она замечает мою улыбку, то закатывает глаза на меня и вздыхает.

— Учитывая, что ты, как бульдозер, было бы глупо надеяться, что ты переживешь эту ночь лишь с рассеченной губой.

— Ты собираешься исправить это?