У меня было свидание с Хэтти: мы условились где-нибудь выпить чаю. Она была странно молчаливой и от этого показалась мне еще привлекательней. Все фантастические планы вчерашнего вечера с новой силой овладели моим воображением. Ну, а если она не «успокоится»? Я заставлю ее. И все же меня несколько обеспокоила история с Делом Румером. Что если Вирджинии не все еще известно? Ну а что такое сама Вирджиния? Может быть, и о ней мне могут рассказать нечто подобное? Нет, подсказывало благоразумие, ничего подобного тебе о ней не расскажут. Если бы у Вирджинии были тайны, ты узнал бы их от Хэтти.

Мы гуляли в Центральном парке. День был жаркий, листья и стволы деревьев маслянисто блестели, словно в испарине. Хэтти в желтом шелковом платье была похожа на смущенную и испуганно притихшую девочку. Через дорожку, подпрыгивая, покатился детский мяч, и Хэтти, подняв его, точным, сильным и ловким броском направила маленькой хозяйке.

— Мы увидимся сегодня вечером? — спросила она.

— Мне во что бы то ни стало надо написать письма. Я все время откладываю, и если не напишу их сегодня, завтра это уже не будет иметь смысла. Два из них деловые. На одно письмо Крендаллу уйдет у меня не менее часа.

— Хорошо. Тогда ленч завтра?

— Чудесно. Я зайду за вами в полдень.

Мы расстались. Она легонько коснулась губами моей щеки и потрепала меня по плечу, словно послушного мальчика.

После обеда я действительно засел за письма, решив, что в последнюю очередь отвечу Элен. Но не успел я написать ее имя, как меня снова охватило чувство разочарования, взывающее к мести. Я должен добиться от нее иных писем, пусть даже злых и резких. Все по-прежнему казалось мне игрой. Только я еще не знал, что Элен уже не участвовала в ней.

Я исписал целых пять страниц. Я сообщил ей все о Нью-Йорке, о политических взглядах миссис Румер и ее своеобразном юморе, о магазинах и продуктовых лавках, о высоких ценах и массу всяческих подробностей о Харриет Чандлер. Это были какие-то пустяки: как она повезла меня в Гринвич-Виллидж или как мы танцевали в Гарлеме: «Известно ли вам, что я умею танцевать? Хотя X утверждает, что это не так». Я подробно описал, как Харриет удалось найти для Крендалла двух выгодных клиентов. Я отнюдь не собирался сообщать Элен, что подумывал о женитьбе на Хэтти, но каким-то непостижимым образом, из злорадного чувства мести, все же между строк намекнул на это. В конце письма я добавил: «Когда я вернусь, мы обязательно побываем у Гвиччоли и отведаем наконец китового мяса. Надо же в конце концов решиться». А затем: «Я уверен, вам понравился бы Нью-Йорк. Как было бы чудесно, если бы вы были с нами». Напиши я «со мной», Элен, возможно, и ответила бы мне на это письмо. А так я прождал напрасно до самого отъезда из Нью-Йорка, и это ожидание окончательно испортило последние дни. Я не собираюсь утверждать, что не заслужил этого.

Теперь мы не каждый день виделись с Хэтти. По вечерам я в сладостном одиночестве бродил вдоль реки. Чувство одиночества было даже приятным, ибо я не верил в него. Я не верил в плохой конец. Это была неизбежная тоска влюбленного в разлуке, и ее смягчала вера в радость встречи и разделенной любви. Завтра я получу ответ Элен, немедленно пошлю ей телеграмму, и все будет как прежде.

Но с каждым днем тоска усиливалась, а сладостное чувство ожидания исчезло, ибо я понял, что письма не будет ни сегодня, ни завтра. Не будет вообще.

В начале июля я покидал Нью-Йорк. Хэтти провожала меня.

— Что же, — сказала она, — не исключено, что до конца этого года мы еще раз увидимся в Европе. А может быть, и нет. Крен все же был прав, Клод. Вы действительно сухарь. А знаете ли вы, что был момент — всего лишь одно короткое мгновение, когда мне показалось, что это не так?

Я, не скупясь на слова, благодарил ее за внимание и за то, что она превратила мою деловую поездку в Нью-Йорк в сплошной пикник. Я заверил ее, что никогда этого не забуду.

— Ну вот, — заметила Хэтти, насмешливо улыбнувшись. Она не преминула придраться к моим словам. — Вы себя и выдали. Не забудете меня, потому что не надеетесь встретиться вновь. Если бы верили в нашу встречу в Лондоне, вы бы сказали иначе. О’кей, я все поняла.

— Ну, конечно же, мы увидимся, Хэтти! Вы обязательно дадите мне знать, и мы…

— …Пообедаем вместе и поболтаем о пустяках. Нет, это не та встреча, Клод. Во всяком случае, не та, на которую мне хотелось бы рассчитывать. Милый, вам пора подняться на палубу.

Она сердечно обняла меня и поцеловала. Я заглянул ей в лицо.

— Нет, нет, Клод, не беспокойтесь, — сказала она, — слез не будет. На это нет оснований. Я совершенно не собираюсь плакать о том, что могло бы быть, но чего не случилось. Я рада была поближе узнать вас, Клод, и уверена, что вы получили удовольствие от пребывания в Нью-Йорке. А теперь, прощайте.

Она не стала дожидаться, когда отчалит пароход. Убедившись, что я благополучно поднялся на палубу, она облегченно улыбнулась, как человек, исполнивший свой долг, послала мне воздушный поцелуй и скрылась в толпе.


В середине июля я был уже в Англии и по прибытии тут же навестил Чармиан. Повязав большой белый фартук, она купала Лору. Розовая после ванны, девочка лежала у нее на коленях, размахивая ручками и ножками.

— О, как я рада снова тебя видеть! — воскликнула Чармиан. — Я ждала тебя не раньше чем через неделю. Извини, я не могу встать, Лора еще мокрая после купания. Можешь поцеловать меня. — Она подставила мне теплую и влажную от пара щеку. — У тебя усталый вид, ну что ж, так и должно быть. Ты доволен поездкой? Поел хотя бы вдоволь?

Я постарался как можно поскорее и покороче рассказать ей о поездке, чтобы покончить с этим.

— Как ты находишь Лору, она выросла за это время? Тише, крошка, ты свалишься на пол. А теперь мы припудрим еще вот эту складочку, — сказала Чармиан серьезным тоном, — ты должна быть совсем сухонькой. Ну вот и готово. Оп-ля! — Она ловко подхватила Лору под задик и надела на нее распашонку. — Улыбнись-ка дяде. Вот так! Посмотрите, какая у нас улыбка. Прямо как у голливудской кинозвезды. У нас уже два зубика.

— Как Элен? — наконец спросил я.

Чармиан бросила на меня быстрый и внимательный взгляд.

— А теперь надо надеть еще ночную рубашечку. Вот так… — как-то совсем уже рассеянно промолвила Чармиан. — Элен? Я сама хотела тебя об этом спросить. Когда ты уехал, я виделась с ней почти ежедневно. А потом она вдруг стала занята. Каждый раз говорила, что не может — то работа, то отцу нездоровится. Разумеется, я не поверила. Что-нибудь случилось? Она писала тебе?

— Она не ответила на мое письмо.

— Представляю, что ты ей написал, — озабоченно пробормотала Чармиан. Она оправила Лоре сорочку, натянула ей на ноги чулки, надела еще кофточку и подбросила девочку на руках. — Ну вот, теперь Лора ляжет в кроватку. Клод, подожди минут пять, я быстро, свекрови нет, можешь не опасаться. Она теперь у нас британская израильтянка. Это не поддается описанию.

— Не смей вести с Элен нечестную игру, слышишь? — строго сказала Чармиан, когда вернулась. — Я по-настоящему люблю ее.

— За что? — спросил я с любопытством.

— За многое. У нее острый, как бритва, ум. Мне нравится, как она расправляется со всяким дурачьем и ничтожествами, даже если это порой и жестоко. Мне нравится, как она вдруг становится доброй и нежной. Но больше всего я ценю в ней то, что она понимает меня с полуслова. Ей ничего не надо объяснять. И потом мне просто приятно смотреть на нее.

— А я ей нравлюсь, ты как считаешь?

— Да, — сказала Чармиан, став совсем серьезной.

— Ну что ж, тогда выкладывай все ее тайны.

— Никаких ее тайн я не знаю. Она почти не говорит о тебе и обычно ограничивается какими-то общими замечаниями.

— Я не прощу тебе, если ты о чем-нибудь умалчиваешь.

— Я ничего от тебя не скрываю. Но на твоем месте я немедленно выяснила бы, что случилось.

В эту минуту в комнату вошла миссис Шолто, вернувшаяся несколько раньше, чем предполагала Чармиан. Она прекрасно выглядела и была торжественно спокойной, выставляя свое спокойствие напоказ, как дорогое платье, — за которое заплачено больше, чем она может себе позволить.

— Привет нашему путешественнику! — воскликнула она, подняв руку в серой перчатке и тут же устало уронив ее. — Как себя чувствует наш Клод?

— Прекрасно, но он уже уходит, — сказала Чармиан.

— О, неужели? Вы должны остаться обедать, Клод. Эван обещал сегодня вернуться рано.

Но даже это не соблазнило меня. Вернувшись домой, я немедленно позвонил Джонни Филду. Он шумно и многословно выразил свой восторг, а потом спросил, не зайду ли я к ним. Я смертельно устал, и мне лучше было бы тотчас же лечь в постель, но желание поскорее узнать об Элен было сильнее усталости. Я сказал, что наскоро перекушу и тут же приеду.

— Одну минуту, — заметил он, — у нас изменился адрес. Это совсем рядом с прежней квартирой, но новая гораздо удобней. — И он дал мне свой новый адрес. — Ждем с нетерпением.

Новая квартира Филдов была действительно очень удобной — четыре просторные комнаты в верхнем этаже переоборудованной викторианской виллы, окнами выходящей на красивый тенистый сквер.

Войдя в квартиру, я отметил про себя, что здесь живут люди обеспеченные. Наоми, открывшая мне дверь, извинилась:

— Джонни говорит по телефону, но он сию минуту освободится. — В голове у меня мелькнула мысль — может, он звонит Элен и уговаривает ее приехать.

Наоми провела меня в большую гостиную с высоким потолком, светло-голубыми панелями и занавесями из лилового бархата. Позолоченные бра, по форме напоминавшие оленьи рога, украшали стены. Над камином висел потемневший портрет кого-то из предков, но, несомненно, он не был предком Джонни Филда. Сама Наоми по случаю моего прихода буквально расфрантилась и напоминала жену процветающего бизнесмена. Она была в черном платье, с жемчугом вокруг шеи, волосы собрала на макушке в узел, и эта прическа не шла ей. Я заметил, что у нее усталый вид и она слишком злоупотребляет косметикой. Подведенные брови делали лицо Наоми каким-то чужим, чтобы удлинить разрез глаз, она провела крутые черные линии почти к вискам, и они были похожи на залихватски закрученные усы. Весь этот грим — хотя он и не был карикатурным — изменил облик Наоми.

Она не успела спросить меня о поездке, как вошел Джонни в темно-синем костюме, стройный и элегантный.

— Клод, это замечательно! Неужели ты только сегодня приехал? — Джонни, как всегда, был шумлив и непосредствен.

— Как здорово, что ты пришел! Ты, должно быть, дьявольски устал. Выпьешь чего-нибудь? Есть виски и довольно скверный херес. Нао, не осталось ли у нас джина?

— Я предпочитаю виски, — сказал я. Он налил мне почти полстакана виски; он и Наоми ограничились «скверным» хересом. Затем последовали расспросы о Нью-Йорке. Улучив момент, я спросил об Элен.

— Веришь ли, — сказал Джонни, широко распахнув глаза, а затем сощурив их, — мы ничего о ней не знаем. Собственно, мы не видели ее с тех пор, как ты уехал. Верно, Нао?

— Да, — подтвердила Наоми, рассеянно листавшая «Лайф», а потом, отбросив журнал, добавила: — Я как-то позвонила ей, но она сказала, что ужасно занята.

Значит, успокоенно подумал я, это действительно так.

— Я получил от нее письмо, когда был в Нью-Йорке.

Но, видимо, их это не интересовало.

— Как тебе нравится наша квартира? — спросил Филд. Ему не сиделось на месте. Он то плотно усаживался в кресле, словно собирался провести в нем весь вечер, то внезапно вскакивал и, встав на мраморную приступку камина, начинал раскачиваться или, словно, позируя перед фотографом, поворачивался спиной к камину и небрежным жестом протягивал руку вдоль мраморной доски. И каждый раз, когда он менял позу, Наоми нервно прикусывала губу и быстро листала журнал.

— Я знаю, квартира несколько помпезна и все такое, — пробормотал Джонни, не дожидаясь моих расспросов, — но ничего среднего между этим и нашей прежней жалкой конурой найти не удалось, поэтому пришлось согласиться. Слава богу, она хоть заново отделана.

Наоми неожиданно вступила в разговор и стала перечислять достоинства новой квартиры.

— Нам повезло. Как говорит Джонни, — тут она бросила на него нежный и полный тревоги взгляд, — квартира чересчур роскошна, но что делать. Платить за нее приходится тоже немало.

— Боюсь, эта квартира меня разорит, — вздохнул Джонни. — Право.

— Что делать, — снова сказала Наоми и вдруг произнесла с вымученней улыбкой: — Вы знаете Клод, Джонни стал владельцем ресторана. — Должно быть, она решила, что рано или поздно все равно придется мне об этом сказать, и захотела поскорее покончить с этим.