— Ты думаешь, дети не способны чувствовать! — начала было миссис Шолто, но вдруг умолкла. Глаза ее были сухи и недобро поблескивали. Она положила руку на колено Элен. — Этот дом не очень приятное место для визитов, не так ли? Клод должен был бы повести вас куда-нибудь, где повеселее.

— Я люблю Чармиан. Она мой друг.

— И мой тоже! — патетически воскликнула старая леди. — Ближе у меня никого нет. Она такая сильная, она поистине воплощение мужества! Для Эвана сознание того, что она рядом и всегда будет рядом, — спасение.

Чармиан встала, закурила сигарету и принялась с ненужным усердием переставлять книги на книжной полке.

— Я думаю, нам неплохо будет немного пожить в деревне, — продолжала миссис Шолто. — Очевидно, вы правы. Мы должны уговорить Эвана.

— Я уверен, Чармиан поступила правильно, приняв предложение. Это необходимо прежде всего самой Чармиан, — сказал я.

Миссис Шолто со снисходительной улыбкой выслушала мое замечание.

— Мне кажется, что Чармиан заботится прежде всего не о себе. Она, безусловно, думает об Эване.

— Ну, а я думаю только о Чармиан. Можете поверить, меня прежде всего беспокоит она.

— О, разумеется, ведь она ваша сестра. Я понимаю ваши чувства, Клод. Но Чармиан…

— Да, я думала и о себе тоже, — не выдержала этого Чармиан, — и лучше, если вы это будете знать. Если я не уеду сейчас же из этой квартиры, я сойду с ума. Клод молодец, что заботится обо мне. Слава богу, есть хоть кому-то до меня дело. Но я и сама о себе не забываю.

— Следовательно, ты упрекаешь меня в том, что я, как мать, прежде всего думаю о сыне?

— Я не осуждаю вас за это. Но в таком случае, почему нам не быть союзницами? — Чармиан буквально рывком поменяла местами книги в красной и желтой обложках.

Внимание миссис Шолто какое-то время, казалось, было полностью поглощено крохотной шелковой звездочкой, которую она вышивала. Затем она сказала:

— Мне казалось, что я проявляю достаточно понимания.

Я посмотрел на Элен. Вид у нее был почти комичный.

Она напоминала гончую, нетерпеливо рвущую поводок и вот-вот готовую ринуться вперед.

— Как родственникам, — тихонько шепнул я, встретившись с ней взглядом, — нам, разумеется, следует принять чью-то сторону.

Миссис Шолто сделала вид, будто не слыхала моих слов. Воцарилось молчание.

Чармиан, стоявшая на коленях перед книжной полкой, поднялась и окинула оценивающим взглядом свою работу.

— Вы были очень добры, мама, и я прошу извинить меня за резкость.

— О нет, нет! Ты совсем не была резка. Только мне показалось, будто ты подумала, что я…

— У нас у всех нервы сейчас напряжены до предела. Даже когда мы говорим о посторонних вещах, мы неизбежно возвращаемся к этой больной теме. Неужели мы не можем заставить себя не говорить об этом хотя бы пятнадцать минут вот по этим часам?

Чармиан указала пальцем на маленькие, с вычурной резьбой и эмалевым циферблатом часы. Мы все тоже невольно посмотрели на часы. Миссис Шолто печально вздохнула, а затем, словно очнувшись, спросила:

— А где Эван?

Чармиан не ответила.

— Я должна найти его, — капризным голосом промолвила старуха. — Я не люблю надолго оставлять его одного.

Когда она вышла, Чармиан нарочито безразлично заметила:

— Она прекрасно знает, где он и чем занимается. Он пьет у себя в спальне. Она меньше всего ему сейчас нужна. Он любит пить в одиночестве и делает из этого великую тайну. Для него так важно, чтобы этого никто не знал.

Элен встала. Подойдя к Чармиан, она обняла ее.

— О, как они терзают вас.

— Пусть уж лучше меня, чем друг друга. — Чармиан посмотрела на меня. — Тебе тяжело видеть все это, Клод?

— Тяжело — слишком мягко сказано, дорогая.

— Ничего не говори больше, не надо. Сейчас не надо никаких ссор и скандалов. Иногда я сама срываюсь, ты в этом уже убедился, но я — совсем другое дело. Им ведь почти все равно.

Чармиан с высоты своего роста внимательно посмотрела на маленькую Элен, и на лице ее появилась счастливая, почти детская улыбка.

— Ну какая же вы крошка!

— А вы словно телеграфный столб, — шутливо отпарировала Элен. — Ни за что не согласилась бы быть такой длинной.

— Интересно, какой у вас рост?

— Пять футов три дюйма без каблуков.

— У меня — пять футов и семь с половиной дюймов, — сказала Чармиан. — А Клод ростом пять футов и десять дюймов. Может быть, пять и девять с половиной. Ты уже седеешь, Клод? Но это почти незаметно, у тебя такие светлые волосы.

— Да, седею понемногу.

— И я тоже, — сказала Чармиан. — А это уже страшно. — Действительно, на висках у Чармиан поблескивали белые нити. Ей было всего двадцать четыре.

— Это ерунда, не имеет значения, — успокоила ее Элен. — Пустяки.

Чармиан снова внимательно посмотрела на нее.

— Клод, тебе не кажется, что Элен ужасно похорошела? Как ты считаешь?

— Да.

— Вы… — начала было Чармиан и умолкла.

— Да, — ответила Элен, ласково взглянув сначала на нее, а потом на меня. Она протянула мне руку, и я крепко сжал ее.

— Ура! — вполголоса воскликнула Чармиан. — Вы сняли с меня ужасный груз. Ведь я так люблю вас обоих.

— А мы любим вас, — быстро и решительно сказала Элен. — И пошли бы не знаю на что, только бы помочь вам.

— В этом нет нужды. Но как приятно видеть вас рядом! Нэлл!..

Я ни разу не слышал раньше, чтобы Чармиан называла так Элен.

— …Нэлл, вы не могли бы хоть немного побыть с нами в Прайдхерсте? У вас не будет такой возможности?

Элен ответила не сразу.

— Ну, конечно, я прошу о невозможном, — печально сказала Чармиан.

— Нет, нет, совсем не то. Просто сейчас у нас ужасно много работы, и я не могу отлучиться. Но через неделю, я думаю, мне удастся получить отпуск, и я с удовольствием приеду к вам.

— Неужели? В другое время я просто не решилась бы просить об этом, но теперь, когда мне кажется, что я стала совсем ненормальной, я способна даже на это.

— Пустяки. Я помогу присматривать за Лорой, если, разумеется, вы не возьмете с собой няньку. Как вы решили?

Чармиан покачала головой.

— Она мне не нравится. Уж слишком она сердобольна. Ее сочувствующий взгляд буквально жжет мне спину.

— Тогда решено, я приеду.

В комнату бодрым шагом, с неестественно веселыми лицами в обнимку вошли мать и сын Шолто.

— Сыграем в бридж? — предложил Эван.

Даже в лучшие дни эта игра была для всех нас поистине пыткой. Чармиан, как правило, не принимала в ней участия, я никогда не умел хорошо играть в бридж, а Эван, тот вообще едва разбирался в бридже. Старая миссис Шолто вечно допускала промахи, а Элен делала ходы, почти не думая.

— Ну, так как же? — настаивал Шолто.

— Сегодня никто не должен скучать, — с энтузиазмом воскликнула миссис Шолто. — Чармиан, расставь столик.

— Мне очень жаль, но я должна уйти, — сказала Элен. — Завтра возвращается мой отец, и мне необходимо подготовиться к его приезду.

Эван недобро сверкнул в ее сторону глазами и со всего размаха плюхнулся на диван.

— Право, мне очень жаль, — смущенно пробормотала Элен.

— О, разумеется, это нетрудно понять, — заметил Эван. — У нас можно подохнуть с тоски. Мало кто выдерживает долго. Неудивительно. — Он с усилием выпрямился, сел и стал искать глазами Чармиан, взгляд его был полон неподдельного страха. Чармиан подошла и села рядом. Он буквально впился в нее умоляющим, испуганным взглядом, словно хотел прочесть на ее лице что-то, что могло бы успокоить и помочь ему, хотя он и сам в это не верил. Чармиан, наклонившись, поцеловала его, а затем крепко прижала к себе. Он понемногу успокоился, затих и вскоре прилег на диван.

Элен и я пожелали миссис Шолто доброй ночи. Чармиан проводила нас в прихожую.

— Это ужасно. Он смертельно боится тюрьмы и одиночества, — тихо промолвила она. — Еще ребенком он боялся оставаться один. Как-то в детстве один из товарищей запер его в темном чулане, и у него началась истерика. А сейчас он каждую ночь просыпается с криком. Приходится зажигать свет, я заставляю его ощупывать предметы в комнате: спинку кровати, стол, стулья, чтобы он убедился, что он дома, со мной.

Я молчал. Все, что она говорила, было ужасно, и слова не могли помочь.

— И еще его пугает… Он сейчас очень много курит, пятьдесят-шестьдесят сигарет в сутки. Он пытался бросить, но из этого ничего не вышло. Он боится, что когда он… когда он будет в тюрьме, ему не позволят курить. И он считает, что ему будет намного тяжелее, чем Филду, который выкуривает не больше десяти сигарет в неделю. Эван убедил себя, что это ужасная несправедливость по отношению к нему. И это не дает ему покоя. Мне так жаль его, что временами кажется, будто… будто я снова его люблю. Пусть хоть это утешает вас.

— Мы понимаем вас, Чармиан, — ласково сказала Элен.

— Мне помогает, когда я думаю о Хелене. Я всегда спрашиваю ее, как мне поступить в том или ином случае, и она словно советует мне.

— Следовательно, она советует тебе делать то, чего сама никогда бы не сделала! — не мог не упрекнуть ее я. — Ты прекрасно знаешь, как она поступила бы на твоем месте.

— Она гораздо лучше, чем ты думаешь, — запротестовала Чармиан. — Ты всегда думаешь о людях хуже, чем они есть на самом деле.

— Вы несправедливы к Клоду, — вмешалась Элен. — Он совсем не думает так.

— Я несправедлива к нему? — искренне удивилась Чармиан.

— Да, и очень. Очень.

— В таком случае я должна попросить у него прощения, — серьезно сказала Чармиан. — Прости меня, Клод.

Острая жалость и безграничная нежность переполняли меня, но я не находил слов, чтобы остановить это мучительное самоуничижение.

Элен, однако, нашлась быстрее меня и, притянув к себе Чармиан, крепко поцеловала ее в губы.

— Увидимся завтра. Хотите, пообедаем вместе? Вы можете ненадолго оставить их одних?

— Нет, лучше этого не делать.

— А мне кажется, именно это следует сделать. Как ты считаешь, Клод?

— Бесспорно. Ведь имеешь же ты право на отдых?

Чармиан на мгновение задумалась, а потом сказала:

— Хорошо. Я что-нибудь придумаю.

Часть пути мы прошли пешком в душных и влажных сумерках Улицы тонули во мраке; редкие фонари бросали на тротуар круги неясного зеленоватого света. Элен, воспользовавшись тем, что я не мог видеть ее лица, призналась мне, что ее желание помочь Чармиан столь велико, что она готова на все.

— Вы все примирились с ее горем, — говорила она, — а я не могу. Я верю, что есть выход. Мой брак тоже был несчастлив, и поэтому я должна помочь ей. Клянусь, я сделаю это. Еще не знаю как, но обязательно сделаю.

— Я слишком хорошо знаю Чармиан, — возразил я, — и понимаю, насколько безнадежна эта затея.

— А может быть, ты чересчур хорошо ее знаешь, и это мешает?

— Интересно.

— Да, чересчур хорошо, чтобы поверить в главное.

— Мысль оригинальна, но туманна, как в плохом романе, — заметил я. — Что же, по-твоему, главное?

— Она еще способна сопротивляться. Она не смирилась окончательно, понимаешь? Не сдалась окончательно.

— Если бы ты оказалась права, я верил бы еще во что-то. Считал бы, что это временное, просто надетая ею личина, скрывающая ее сущность. Она не сдалась, и вместе с тем это может оказаться концом сопротивления. Лора станет для нее чем-то вроде якоря спасения, но я в это не верю.

— Почему?

— Детей не следует использовать в подобных целях. Чармиан с каждым годом будет все больше и больше поглощать ее привязанность к ребенку, а потом, когда Лора станет достаточно взрослой, чтобы потребовать разумной независимости, Чармиан не сможет примириться с этим. Вот это меня и пугает. В конце концов это искалечит душу Чармиан. Это то, что пытался сделать с нею Эван.

Элен бурно мне возражала. С искренним негодованием она обвинила меня даже в том, что я недостаточно сильно люблю Чармиан, чтобы поверить в нее.

— Если любишь, то никогда не поверишь, что человека может что-либо испортить, искалечить!

— Только любя, мы и можем предотвратить эту опасность.

Но Элен не желала соглашаться со мной. Возражения ее становились все резче, она уже говорила то, во что, в сущности, и сама не верила, и распалялась тем сильнее, чем больше убеждалась в моей правоте.

Я не пытался спорить с ней. Я знал, как искренне она страдает за Чармиан. Приняв мое молчание за раскаяние, она вдруг тоже умолкла. Мы шли мимо опустевшего парка.