Но та упрямо твердила, что должна видеть своего сына — она мать. Чармиан кричала ей, что именно поэтому ей не следует его видеть, она должна остаться здесь. А потом Чармиан сказала, что сама пойдет к нему.

Это была ужасная сцена, и я просто перепугалась. Старуха наконец сдалась, закрыла лицо руками и промолвила: «Да, да, ты права. Я мать, и поэтому мне лучше не видеть его. Я просто не вынесу этого». Спотыкаясь, она вернулась на свое место на диване и снова взяла в руки иллюстрированный журнал.

Представляешь, она вдруг начала читать вслух, Клод. Я слышала, как она бормочет: «Если ваша кухня выходит окнами в стену соседнего дома, вы можете… оштукатурить стену или выложить ее изразцами…»

Элен внезапно рассмеялась и прижала ладони к глазам.

Я налил ей виски и заставил немного отдохнуть. Затем она продолжила свой рассказ.

— Чармиан встала и направилась к двери, попросив меня остаться: «Он уже проделал это один раз, это у него что-то вроде игры. Он называет ее “в ожидании рокового момента”. Тебе не стоит идти туда, это не очень приятное зрелище». Но, разумеется, я пошла.

Когда мы поднялись по лестнице, в комнате Эвана уже все стихло. Это была какая-то зловещая тишина.

Чармиан распахнула дверь и громко, строгим голосом произнесла: «Что все это значит?»

Тут Элен прервала свой рассказ и посмотрела на меня.

— Сейчас будет самое ужасное.

— Поскорей договаривай и покончим с этим.

— Эван лежал на полу. Он посмотрел на нас, когда мы вошли. В комнате был полный разгром: занавеси с окон сорваны, простыни и покрывало изодраны в клочья и засунуты под кровать. В углу громоздились сваленные друг на друга стулья, а на самом верху — этажерка. Повсюду валялись книги. Ковер был сбит в сторону, и Эван лежал возле кровати на голом полу. Шнуром от халата он зачем-то привязал себя к кровати, затянув петли на запястьях, и еще каким-то непостижимым образом умудрился обвязать себя вокруг пояса. «Так тебе и надо, — сказал он, глядя в упор на Чармиан, — так тебе и надо. Тебе никого не жаль, никого. Вот и получай». Чармиан буквально набросилась на него. Я как сейчас вижу ее: она склонилась над ним, высокая и угловатая, и была похожа на клюющего аиста, когда зло и нетерпеливо дергала за узлы шнура, пытаясь их развязать.

Нам кое-как удалось поднять Эвана, он не держался на ногах и валился то на меня, то на Чармиан, глупо улыбаясь и заглядывая нам в глаза. Я спросила Чармиан, неужели это уже было. Она ответила: да, было, один раз — за день до моего приезда. Тогда она думала, что это уродливая шутка, не более.

Эти слова странным образом подействовали на Эвана. «Кто уродливая шутка? Ты сама уродина. Ты и твоя закадычная подружка Нэлл-старушка. Две мерзкие уродины!»

Лицо его вдруг стало серым, лоб покрылся испариной. Вид у него был совсем больной. Он закричал, что ему плохо и он хочет умереть.

Не знаю, как нам удалось свести его вниз и буквально дотащить до ванной комнаты. Я хотела помочь Чармиан, но она оттолкнула меня и заперла дверь ванной изнутри.

Не знаю, сколько они там пробыли. Мне казалось, вечность. Появилась разбуженная шумом миссис Шолто. Я думала, она упадет в обморок. Я увела ее, заставила принять успокоительное и уложила. Потом снова стала ждать Чармиан.

Наконец они вышли. Эван казался совершенно обессилевшим, он еле держался на ногах и цеплялся за Чармиан. И что самое страшное, продолжал улыбаться.

«А теперь я уложу тебя в постель, — сказала Чармиан. — Пойдем, только не надо шуметь. Ты ведь не хочешь разбудить маму?»

Он отрицательно замотал головой, явно испугавшись, но продолжал бессмысленно улыбаться, и это было просто ужасно, лицо — словно маска с чужим нарисованным ртом. Наконец мы отвели Эвана в его комнату. Чармиан из свалки в углу достала стул и усадила на него Эвана, а я тем временем постелила постель. Как только я закончила, Эван тут же встал и плюхнулся на кровать, лицом в подушку, а ноги так и остались на полу.

Чармиан, встав на колени, сняла с него ботинки, тихонько ворча под нос, но так, чтобы я слышала: «Ничего себе, хорошенькое занятие». Теперь мы, мол, с ней действительно друзья, раз такого насмотрелись вместе. Даже в такую минуту она пыталась шутить, чтобы сгладить у меня тягостное впечатление от этой сцены. Мы подняли ноги Эвана с полу и уложили его как следует, затем Чармиан укрыла его одеялом. Она говорила еще что-то о бедняге Эване, который, должно быть, ненавидит сейчас самого себя за все, что натворил. Хорошо нам возмущаться и судить, а вот каково ему…

Мне хотелось поскорее увести ее вниз, но она не ушла до тех пор, пока мы не привели в порядок комнату Эвана.

Я помогла ей повесить занавеси, хотя почти все кольца были сорваны, собрать с пола и расставить на этажерке книги, постелить ковер. Когда мы все сделали и собрались уходить, Чармиан вдруг вернулась, склонилась над мужем и поцеловала его в щеку. «Ты знаешь, я когда-то очень его любила. Я часто думаю, что, если бы я продолжала любить его, возможно, я помогла бы ему больше, чем сейчас».

И тут Элен добавила почти гневно:

— Ведь Чармиан такая красивая, Клод! Как все это несправедливо! — Она вздохнула и вытянулась на диване, расслабив напряженное тело. — Наконец мы спустились вниз. Миссис Шолто сразу же спросила: «Опять как в тот вечер?» — «Боюсь, что да», — ответила Чармиан. Старая леди торопливо забормотала, что завтра она непременно с ним поговорит, что это не должно повториться. «Нельзя спускать с него глаз, — заявила она, — ни на один час, ни на минуту».

Чармиан буквально падала от усталости. Она сказала, что об этом мы обстоятельно поговорим завтра, когда выспимся и отдохнем: «Понимаете: выспимся и отдохнем!»

А затем вдруг подошла к свекрови, взяла ее за руки и поцеловала ее: «Мне очень жаль. Я понимаю ваше состояние. Поверьте, мне очень жаль».

Я уже не помню всех подробностей этой ночи. Я приготовила чай, и мы еще немного посидели, почти не разговаривая. Затем мы кое-как добрались до постели и легли.

Ты помнишь, какая это была душная ночь? Духота, слишком крепкий чай, треволнения того вечера — все это прогнало сок. Помню, я ворочалась и никак не могла уснуть. А потом забылась, но это был не сон, а скорее дремота: я то и дело просыпалась. В шесть утра я уже поняла, что заснуть не удастся, встала, оделась и вышла в сад. Утро было серое и холодное. Я решила, что если погуляю с полчасика, то потом, может быть, снова усну.

Я дошла до рощи, но было так сыро, что я повернула обратно и пошла к воротам, мечтая встретить хоть одну живую душу какого-нибудь самого обыкновенного жизнерадостного человека. Дорога была пуста. Я выкурила сигарету и быстро пошла к дому. Не успела я пересечь лужайку, как вдруг услышала свист. Я подняла глаза и увидела на балкончике чердака Эвана — он стоял одетый, прислонившись к скату крыши. Приветственно махнув мне рукой, он сказал, что ему захотелось подышать свежим воздухом. Ему не пришлось даже повышать голос, в утренней тишине отчетливо звучало каждое слово.

А потом он сказал: «Хэлло, Нэлл-старушка! — и перекинул ногу через перила балкона. — Если я прыгну вниз, все, пожалуй, будут рады, что так легко отделались от меня. И все будет как нельзя лучше в этом саду».

Элен внезапно умолкла.

— Ну, и что дальше? — спросил я.

— Я посмотрела на фигуру, стоящую на балконе этого нелепого и уродливого дома, в тишине серого, туманного утра, когда все вокруг было еще погружено в сон — да, да, мы действительно были как во сне… и сказала: «А почему бы вам действительно не сделать этого?» — Элен схватила мою руку и судорожно сжала ее. — Понимаешь, я сказала: «Почему бы вам не прыгнуть?»

— А что было дальше?

— Он улыбнулся и вдруг запрыгал на одной ноге. Я испугалась, что балкон рухнет. А он продолжал говорить: «Один прыжок — и я слечу вниз. Попробовать, а?» Я не могу тебе даже объяснить, что я почувствовала в этот момент. Какую-то силу и власть над ним, словно мне ничего не стоило уничтожить его. И еще гордость оттого, что я обладаю такой силой. Я не испытывала к нему неприязни, нет. Этот разговор на рассвете как-то странно сблизил нас, мне вдруг показалось, что мы отлично понимаем друг друга. И, что самое странное, я совсем не презирала его и не испытывала к нему неприязни. Я просто хотела его смерти потому, что считала это справедливым, считала, что так будет лучше для всех. Поэтому я и сказала: «Ну что же вы, прыгайте. Почему вы не прыгаете? Прыгайте, говорю вам, слышите!» Я понукала его, как дрессировщик собаку.

Элен повернулась ко мне, впилась в меня мучительно напряженным взглядом, словно хотела проникнуть в глубину моего мозга и прочесть мысли.

— Ты понимаешь, Клод? Я хотела заставить его покончить с собой. Я пыталась сделать это. Мог ли ты думать, что я такая? В этот момент я подумала: «Что бы ни говорил Клод, но я была виновата в смерти Эрика… А, семь бед — один ответ». Я жалею, что мне не удалось заставить Эвана сделать это.

Губы ее дрожали. Она снова посмотрела на меня, и взгляд ее теперь был почти враждебным. Но она тут же овладела собой и улыбнулась мне почти спокойно.

— И все это было вчера утром? — спросил я.

— Да. Теперь осталось совсем немного. Эван выслушал меня, потоптался на балконе, затем вдруг махнул мне рукой и скрылся в комнате. Я вошла в дом и встретила его на лестнице. Как ни в чем не бывало он сказал: «Дай мне таблетку мединала». Я дала ему таблетки, он вежливо поблагодарил и ушел к себе.

— Ты принимаешь мединал? — спросил я.

— О да. Полтаблетки на ночь. Когда у меня приступы мигрени, это помогает. Эван несколько раз просил у меня мединал, но он на него не действует. Он спит, только когда пьян. Так вот, — снова заторопилась она, — весь день он вел себя вполне хорошо, почти так, как в день моего приезда, и вечером тоже все было спокойно. Но когда ты позвонил, я почувствовала, что должна тебе рассказать. Я поняла, что больше не могу одна нести этот груз.

Она бросила на меня быстрый взгляд, словно чего-то не договаривала. Я подумал: что она скрывает? Гордое сознание, что ей довелось участвовать в чужой трагедии или что ей суждено играть в ней столь роковую роль?

— Ну, что ты думаешь по этому поводу? — наконец спросила она.

— Ты прекрасно знаешь, что Эван никогда не сделал бы этого, — ответил я, — ты знала и тогда.

— Нет, не знала.

— Знала. Если бы ты думала, что он способен прыгнуть вниз, ты бы тут же сама закричала на него и велела сейчас же уйти с балкона. Твоя роль во всей этой истории меня ничуть не тревожит, так и знай. Я не верю тому, что ты на себя наговариваешь…

— Я так рада, — с облегчением вздохнула Элен. — Но не суди о других по себе, Клод, иначе тебя ждут удары.

— И тем не менее я считаю, тебе не следует возвращаться в Прайдхерст.

Она посмотрела на меня. Взгляд ее широко открытых глаз показался мне тусклым и погасшим.

— Разумеется, я вернусь. И тебе следует тоже как можно скорее туда приехать.

— Я приеду завтра после полудня. Раньше никак не могу.

— Обещай, что ты не задержишься.

— Обещаю. Но я хотел бы, чтобы ты поехала завтра вместе со мной.

— Я не могу. Я боюсь надолго оставлять Чармиан одну. Что делать, Клод?

— Не знаю. Хотя бы поскорее все кончилось.

— Да. — Она продела свою руку сквозь мою и умолкла.

— А теперь поговорим немного о моих делах, — через какое-то время сказал я. — Я хотел бы рассказать тебе о Колларде и о моей поездке.

Она покачала головой.

— Не сегодня. Сейчас ни о чем другом не могу думать.

— Тогда позволь дать тебе один совет.

— Какой?

— Не придавай такого значения своим поступкам, Элен. Не казни и не терзай себя. И пожалуйста, не веди больше таких игр с Эваном. Разве ты не понимаешь, что для него это только игра? Это отвлекает его от скверных мыслей. Только благодаря подобным полуистерическим фокусам он способен на время забыть свои страхи. Ведь он проделывал это и с Чармиан, терзал ее своим ужасом перед тюрьмой. Он в какой-то степени искренен. Возможно, он и сам поверил, что способен прыгнуть с балкона. Но в глубине души он вполне хладнокровно оценивает подобные мелодраматические ситуации, и ему все равно, кому за это придется расплачиваться. Ему самому терять нечего.

Но Элен уже не слушала меня. Она то и дело нервно поглядывала на стенные часы, сверяла их со своими, рылась в сумочке, ища помаду и пудреницу, смотрелась в зеркальце.

— Я должна успеть на поезд пять пятнадцать. Здесь не трудно поймать такси?

Она была недосягаема. С тяжелым чувством ждал я, пока она умывалась, поправляла прическу. Я проводил ее на вокзал и посадил в поезд. За минуту до того, как захлопнулась дверь вагона, Элен вдруг сказала: