– А шарм вам для чего?

– А все для того же. Чтобы ничего не бояться – ни жизни, ни смерти.

– Я всегда думал, шеф, что одно с другим не связано.

– Еще как связано, голубчик. Человек, обладающий умом и шармом, всегда стоит выше других, а следовательно, должен быть бесстрашен…

Михаил Борисович приготовился уже задать следующий вопрос в этой воображаемой дискуссии со своим младшим коллегой, но вдруг остановился в недоумении. Что это? Владик еще здесь? Его микроскоп до сих пор не выключен, плакат с амилоидозом почки вытащен из-за шкафа и стоит, покосившись, приваленный к ножке стола… Однако… И где же сам Дорн?

Из внутреннего перехода, соединяющего под землей основной лечебный корпус больницы с отделением патанатомии, раздался противный шум движущейся каталки.

«Опять кого-то уморили ради праздника», – подумал Ризкин и подошел к зеркалу. На его разгоряченном лице ярче обычного горели бесовские крапчатые глаза. «А санитар-то уже давно ушел. Тело принять будет некому. И что им за охота по ночам по холодным переходам каталки катать…»

Он из любопытства выглянул в коридор. Владик Дорн и еще один молодой человек вкатили в отделение каталку с телом, накрытым простыней.

– Сами себе материал для исследований добываете? – пошутил он, но, увидев лица парней, замолчал. Каталку подкатили ближе, придвинули к стене. Ризкин приподнял край простыни со стороны головы, заглянул.

– Кто это?

Парни молчали. Потом Владик выдавил:

– Это знакомая моего брата. – Он слегка кивнул в сторону Саши. – Мы связались со следователем, он велел доставить ее сюда. Все равно, говорит, пока будет разбираться, пусть полежит в нашем морге. – Владик говорил будто нехотя, с трудом подбирая слова. Саша вообще молчал. Ризкин ничего не понял.

– Откуда девушка?

– С улицы. Брат нашел около подъезда.

– Она к нему, что ли, шла?

– Наверное.

Михаил Борисович подумал:

– Так вы чего, тут будете сидеть всю ночь?

Саша Дорн посмотрел с надеждой:

– А можно уйти?

– Куда идти? – одернул его брат. – Следователя надо ждать.

– Ну, ждите в кабинете. – Ризкин засобирался домой. Его приподнятое настроение куда-то улетучилось. – А родственникам сообщили?

Саша посмотрел на брата:

– Я никаких родственников не знаю. Пусть следователь сообщает.

– А он откуда узнает?

– Ну, обычно все теперь узнают из мобильного телефона.

Саша побледнел. Владик Дорн посмотрел на него и вспомнил, как смотрела на Олю Валентина Николаевна.

– Мне кажется, та женщина, у Барашкова, узнала девушку.

– Какая женщина? – заинтересовался Ризкин.

– По-моему, вы с ней знакомы. Вы приходили к ней после операции, когда она лежала в нашем прежнем отделении.

– Тина Толмачёва? А что она здесь делает?

– По-моему, лечит кого-то.

– Так она что, вернулась работать в больницу? А почему я об этом ничего не знаю? – Ризкин вернулся к зеркалу, причесал тоненькой расческой свои жесткие волосы, поправил «бабочку». – Пойду-ка я ее навещу. Уж если о ком можно скучать в нашей больнице, так это о Тине.

– У вас на воротнике рубашки губная помада, – машинально заметил Дорн.

– И правда, какая жалость… Нашим теткам дай волю, так не отлипнут. А если так? – Ризкин надел медицинский халат и поднял воротник. – Видно?

– По-моему, нет.

– Ну и ладно. В конце концов, Тина все поймет. Сегодня праздник. Я же не свататься к ней иду. Хотя… – Ризкин покрутил головой. – Интересно, а почему мне никогда это не приходило в голову? – Он деловито накинул поверх халата еще и куртку и собрался идти. – Вы когда ехали по подземному переходу, крыс не видели?

Саша промолчал, не принимая участия в разговоре.

– Я не видел, – ответил Владик.

– Я их не люблю, – поморщился Михаил Борисович и скрылся за внутренней дверью подземного перехода.

– Влад, – сказал тихо Саша, – я ее сумку у себя дома оставил. В ней, наверное, и телефон.

Владик подумал.

– Пока менты раскачаются, ты успеешь вернуться. Беги за сумкой.

Саша посмотрел на часы:

– Транспорт уже, наверное, не ходит.

– О черт! Сиди тогда здесь. Я сам съезжу. Давай ключи!

– Влад… – Саша замялся. – Давай поедем вместе. Я… Мне не хочется здесь сидеть…

– Ты что, с ума сошел? Менты приедут, а никого нет.

– Ну, скажем, что покурить выходили.

Влад махнул рукой:

– Ну ладно, поехали.

28

Охранник в камуфляже пропустил машину Азарцева в ворота. Юлия уже ждала его на террасе и с несвойственной ранее торопливостью сбежала с крыльца навстречу. И даже не проронила ни слова по поводу задрипанности его «восьмерки».

– Пойдем, Магомет тебя ждет. – Они быстро пошли по прямой дорожке к дому.

«Плохо расчищено, – про себя отметил Азарцев. – И света в окнах немного. При мне-то иллюминация была, как на балу в барской усадьбе».

Они вошли внутрь. Азарцев шел и не узнавал свое детище, свою прежнюю ежедневную гордость и счастье. Его бывшая клиника теперь представляла собой не то военный госпиталь для выздоравливающих больных, не то гостиницу средней руки, не то бордель. Везде сновали какие-то непонятные люди с оружием, в холле о чем-то шептались грубые женщины с ярко накрашенными губами, в одной из комнат Азарцев заметил нескольких парней – один был с палочкой, у двух других грязные повязки красовались на теле и на головах.

– Что здесь происходит? – он тихо спросил у Юлии.

– Ничего особенного. Это теперь загородная база Лысой Головы.

– Так здесь больше нет косметологической клиники?

Юлия на мгновение замедлила шаг и посмотрела на Азарцева пристально:

– Ты не изменился. Это что, по-твоему, похоже на клинику?

– Тогда ты что здесь делаешь?

Она слегка искривила уголок рта:

– Лечу.

– Кого? – он здорово удивился. Юлия лечит! Конечно, косметолог она неплохой, но чтобы лечить больных…

– Кого, кого… Всех, кого придется. Больных, раненых, их девок и даже их детей… Работы полно.

– Но ты же не умеешь лечить?

Она усмехнулась:

– Жить захочешь – научишься. Если бы ты знал, сколько я уже вылечила очаговых пневмоний…

– А почему ты?

– А здесь больше никого нет. Все же нелегально. В обычную больницу его людей не повезешь – все в розыске.

Азарцев пробурчал:

– А если, к примеру, аппендицит?

Юлия выкатила глаза на Азарцева так, что ему стало одновременно и смешно, и жутко.

– А ты когда деньги у Магомета на эту клинику брал, ты что думал, он работает в санатории?

Азарцев обозлился:

– Знаешь, я его не искал! Он сам меня нашел. И я, если ты помнишь, из обожженной чурки с глазами без век слепил вполне приличную внешность. И мне, в общем, дела никакого не было, чем он занимался. Дал деньги в долг – я и взял. И ты сама, кстати, говорила, что надо брать, когда дают. И я честно отдавал ему эти деньги, пока вы с ним не решили меня из клиники вытурить.

– Ну, ладно, Азарцев. Тихо. Мы пришли. – Юлия осторожно постучала в дверь. Ей не ответили. – Подожди здесь, – она сделала знак рукой, приоткрыла дверь и осторожно вошла. Азарцев остался стоять в коридоре.

– Привезла? – донесся до него знакомый голос. Вкрадчивые интонации, легкий акцент – конечно, это был голос Лысой Головы.

– Он здесь, Магомет.

– Где?

– За дверью.

– Отчего же он не вошел?

– Он ждет, когда ты его позовешь.

– Я его зову.

– Хорошо. Сейчас он войдет.

Азарцев услышал стук каблуков и увидел Юлину руку в дверном проеме, делавшую ему знаки. Ее кисть с накрашенными ногтями опять напомнила ему змею – существо, всегда тайком живущее в Юлии и сейчас вдруг показавшееся наружу.

– Входи, Азарцев.

Азарцев широко распахнул дверь и вошел.

Магомет в элегантном черном костюме, в блестящих ботинках и в белоснежной, расстегнутой у ворота рубахе стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы. Увидев Азарцева, он криво усмехнулся:

– Вошел победителем? Правильно. Нужно быть гордым. Особенно тогда, когда чувствуешь, что без тебя не обойтись.

– Мне сказали, что ранена твоя дочь, Магомет.

– Правильно сказали. – Лицо Лысой Головы сначала не изменило своего выражения: Азарцев знал – мимика у Магомета большей частью отсутствовала – израненные мышцы не сокращались под пересаженной кожей. Но вдруг откуда-то от темени пошла странная и страшная волна – она прошла наискось через лоб, пролетела по носу и застряла в узких длинных полосках кожи, образующих губы. Глаза с искусственно сформированными веками остались неподвижны.

– Где твоя дочь?

– Вон там, – Магомет показал головой на дверь в смежную комнату.

Из одного его глаза неожиданно выкатилась капля влаги. Магомет не заметил ее, так как чувствительность его кожи участками до сих пор не была восстановлена. Видеть это было неприятно – как будто вдруг заплакал целлулоидный пупс.

– Я должен осмотреть твою дочь.

– Нечего на нее смотреть. Ее надо лечить.

– Пока не осмотрю, разговора не будет.

– Что вы, все докторишки, о себе воображаете? – Веки на глазах Магомета сомкнулись в узкие презрительные щелочки. – Один приходит, надо смотреть, другой приходит – то же самое…

– Если ты можешь все сделать сам – тебе и карты в руки. – Азарцев повернулся к двери, собравшись уходить.

– Постой, – ткнул в него пальцем Лысая Голова. – Пришел лечить – иди смотри, – он легко толкнул дверь в смежную комнату. Азарцев прошел мимо него и вошел в свою бывшую послеоперационную палату.

Девушка лежала, до пояса прикрытая тонкой простыней, запрокинув голову. Ни о какой возможной красоте речи идти не могло, голова ее и лицо представляли единую сочащуюся медовой сукровицей маску, накрытую специальным пластиковым каркасом для ожоговых больных – чтобы не образовывались под бинтами грубые рубцы. Точно такие же раны были несколько лет назад и у Лысой Головы.

«История повторяется», – мрачно подумал Азарцев. Он наклонился ближе. Ресниц на веках не было, как практически не было и волос. Остатки неповрежденной кожи на голове были по площади не больше, чем блюдечко для варенья. Руки, шея, плечи и грудь тоже были обожжены и лежали открытые под каркасом. Азарцев осторожно отодвинул простыню с живота и ног. Ноги были забинтованы до тазобедренных суставов.

– Осколочные ранения, – пояснила Юля.

– А кто оперировал?

– Я сама доставала. Осколки оказались поверхностные, я даже не ожидала.

Азарцев посмотрел на Юлию, вслух ничего не сказал. «Вот уж точно простота хуже воровства. Если бы были задеты крупные сосуды, разве бы она справилась?»

– А сейчас что ты делаешь?

– Колю обезболивающие и антибиотики.

– Куда?

– Внутримышечно.

– Покажи анализы. Биохимию крови. Мочу.

– Я еще не делала. Надо договариваться с лабораторией.

Азарцев опять ничего не сказал. Надвинул простыню назад. Затылком почувствовал чье-то дыхание. Прямо за ним стоял Лысая Голова.

– Посмотрел?

– Посмотрел, – Азарцев повернулся и вышел. Магомет пошел вслед за ним. Юлия вышла последней.

– Когда будешь делать операцию?

Азарцев пожал плечами:

– Я не буду.

Магомет сжал челюсти так, что скрипнули зубы:

– Почему не будешь?

– Сейчас смысла нет оперировать. На лице и голове надо делать пересадки кожи. И это не сейчас, а через некоторое время.

– Почему не сейчас? Почему? – Лысая Голова поднял руки вверх и стал ими трясти, будто призывая небо в свидетели. – Почему вы все говорите «не сейчас»? Я знаю, – он подошел вплотную к Азарцеву, – ты хочешь мне ото-мстить. Но месть не нужна. Сделай ей операцию, и я дам тебе денег. Много денег. Ты сможешь построить себе другую клинику.

– И снова буду платить тебе дань?

– Ничего не будешь платить! Слово Магомета. Только спаси ее лицо!

Азарцев вздохнул:

– Не дури, Магомет. Говорить сейчас надо не о лице. Девушку нужно везти в Склиф, в ожоговый центр. Здесь нет условий для ее лечения. Ты можешь ее вообще потерять. Восстановительную пластику придется делать потом, и не в один этап.

– Но ты же привезла сюда эту специальную штуку для ожогов? – Магомет уставился на Юлю.

– Я тебе говорила, что это не все, – слабо развела она руками.

– Но как я могу ее отвезти в больницу? Там начнут спрашивать, кто она, откуда, когда была ранена, где, почему?

– Вези ее в Склиф, Магомет! – взмолилась Юля. – Уж если Азарцев тебе говорит, что надо туда, послушайся его.

– Э-эх, какие вы хитрые! – исподлобья осклабился на них Лысая Голова. – Вези дочку в больницу! Девочку в заложницы хотите отдать, чтобы Магомета завалить? Не отдам я ее. Пусть лучше ее Аллах к себе приберет.

– Ты с ума сошел, Лысая Голова! Твою дочь можно вылечить, только сделать это непросто. Для этого и существуют специализированные центры. А здесь ты обрекаешь ее на смерть.