Конечно, они с Джоуи были лучшими друзьями, но прямо сейчас Рурк был не очень рад видеть его. У Рурка был настоящий разговор с настоящей девочкой, и он не хотел ее ни с кем делить. Но он не мог ничего поделать. Представляя Дженни и Джоуи друг другу, чувствовал, что делает это как-то неловко и официально.

А Джоуи вовсе не вел себя неловко. С улыбкой от уха до уха он откинул назад свои черные длинные волосы, включил обаятельность парня из музыкальной группы и пустился в эмоциональный рассказ о своем удивительном путешествии в дикую природу. Его не было всего два дня, но он вернулся… другим. Возможно, более уверенным в себе.

— Почему ты в пластырях? — спросил Джоуи у Рурка.

— Трент. — Вот и все, что ответил Рурк. Больше сказать ему было нечего. И Джоуи понял.

Дженни Маески даже не заботило то, что Джоуи был весь в грязи и пропах потом.

— Хочешь есть? — спросила она.

— Как ты думаешь? — ответил Джоуи.

— Так и знала. — Дженни направилась к полкам в фургоне. — Эклеры с кленовым сиропом, — сказала она. — Мои любимые.

Она протянула один Джоуи, другой Рурку.

— Спасибо, — пробормотал он.

А Джоуи уже взахлеб рассказывал, как ночью видел красные глаза зверей. И сердце Рурка оборвалось. Потому что было уже слишком поздно. Джоуи тоже оценил Дженни. А Рурк знал, что настоящие беды случаются тогда, когда лучшие друзья хотят одного и того же.

Глава 7

3 июля 1988 года


«Дорогая мама!

Сегодня утром я работала у прилавка, чтобы Лора имела возможность разобраться с бумагами. Когда я была маленькой, мне приходилось вставать на стульчик. Я смотрела, как люди мучаются выбором перед витринами, и чувствовала себя невероятно важной. Булочка или пончик? „Наполеон“ или пирожное со взбитыми сливками? То, что я владела всем тем, чего эти люди так хотели, давало мне ощущение властности. Власти. Я всегда путаю эти существительные, извини.

А потом приехали Алджеры. Мистер и миссис Адджер вместе со своим маленьким сыном, Заком. Он такой хорошенький! Как мальчик из рекламы. Алджеры живут в большом доме на Ривер-Роуд и каждый год покупают новую машину.

С ними я чувствую себя неуютно по нескольким причинам. И вот главные три из них:

1. Их семья совершенно нормальная, настолько традиционная, что я чувствую себя не от мира сего, потому что наша семья определенно нетрадиционная.

2. Мистер Адджер постоянно спрашивает меня, помню ли я тебя, хотя всем в городе известно, что я была слишком маленькой, когда ты ушла. Наверное, если бы кто-то нашел этот дневник и все мои письма к тебе, меня отправили бы в сумасшедший дом. А может, и нет. Анна Франк обращалась к своему дневнику „Дорогая Китти“. Может, это не так уж и странно для меня называть свой дневник „Дорогая мама“.

3. Миссис Алджер чувствует ко мне жалость и даже не пытается это скрыть. Я это ненавижу. Я ненавижу, когда кто-то думает обо мне как о несчастной сиротке и начинает меня жалеть.

Когда Алджеры уехали, я сказала бабушке и Лоре, что хочу помочь дедушке развезти товар. Мне хотелось развеяться. Потому что пекарня пахнет безопасностью: сладкий и теплый аромат. Но иногда, как сегодня например, здешняя атмосфера давит, и мне трудно дышать.

— Сегодня такой прекрасный летний день, — сказала Лора. — Тебе нужно подышать свежим воздухом.

Лора всегда меня понимает. Говорит, что она — как моя вторая мама, но это не совсем так. Для того чтобы заводить вторую маму, надо для начала иметь первую. А у меня ее нет. Я рассказываю всем, что ты работаешь на правительство под прикрытием. В детстве я думала, что люди мне верят. Но теперь все ясно вижу по их лицам… Они думают, что ты ушла потому, что не хотела растить ребенка в одиночку.

А знаешь что? Мне все равно. Спроси любого.

Как всегда, дедушка был рад взять меня с собой. Он работал на стекольном заводе в Кингстоне, а недавно вышел на пенсию. Из-за постоянного шума на заводе он стал плохо слышать. Теперь он помогает нам в пекарне и при каждом удобном случае ездит рыбачить на озеро Уиллоу. Мистер Беллами, владелец озера и лагеря „Киога“, — дедушкин друг.

Рыбалка — это дедушкина страсть. Он рыбачит круглый год. Даже в самую морозную зимнюю пору. Тогда он выходит на озеро и делает прорубь. А лед на озере в фут толщиной. Если нельзя проехать на машине, дедушка берет у кого-нибудь снегоход. Он говорит, что ему нравится находиться одному в диких местах.

Иногда дедушка берет меня с собой. Но для меня рыбалка — это Скука с большой буквы. Нужно просто сидеть и ждать, когда какая-то рыба заглотит крючок, потом вытащить ее из воды, принести домой, приготовить и съесть. Зачем все это, если в любое время можно спуститься в кладовку и открыть банку с тунцом?

Когда я говорю об этом дедушке, он только усмехается и называет меня „moj misiaczku“, что в переводе с польского значит „мой медвежонок“. Дедушка говорит, что смысл рыбалки заключается не в том, чтобы что-то вытащить из воды. А в том, чтобы что-то отдать тишине. На польском это звучит лучше. У дедушки есть одно забавное свойство. Он говорит на английском, как Йода[5]. Это действительно так. А еще у дедушки лысая голова, на которой торчат всего несколько волосков, и это тоже делает его похожим на Йоду.

Так что, когда дедушка берет меня на рыбалку, я стараюсь сильно не капризничать. Большую часть времени думаю о своих мечтах (я тебе уже об этом говорила). Я мечтаю переехать в большой город и стать знаменитой писательницей. И настанет день, когда я буду раздавать автографы, а мои фанаты выстроятся в огромную очередь, как это обычно бывает у Джуди Блум или Роберта Стайна. И вот тогда я подниму глаза от книги и увижу тебя, мама. Ты будешь смотреть на меня, как там, на фотографиях. Ты улыбнешься и скажешь, что очень гордишься мной.

А я даже не стану спрашивать, где ты была все эти годы и почему ушла, ведь моя мечта исполнится. У тебя все равно нет никакого хорошего объяснения или оправдания, поэтому я даже упоминать об этом не стану. Мы просто купим по вишневой кока-коле или молочному коктейлю и отправимся по магазинам. И все будет превосходно.

Когда дедушка рыбачит, он тоже о тебе думает. Но не так, как я. Он вспоминает прошлое, времена, когда ты была его дочерью. Дедушка рассказывает мне, что ты любила рыбалку так же, как и он. И даже когда ты выросла и у тебя появилась я, ты все равно ходила с ним рыбачить.

Дедушка рассказывал, что ты сама делала грузила. Вечером, слушая радио, плавила на кухонной плите олово (а у него очень низкая температура кипения, это мы проходили по химии) и заливала его в формочки в виде перевернутых пирамидок.

И это мои самые первые воспоминания. Хорошо, возможно, и не совсем воспоминания. Может, мне просто кажется, что я что-то помню, из-за того, что дедушка много раз рассказывал мне об этом. Я сижу на кухне за сосновым столом, а ты стоишь у плиты и подпеваешь радио. Я даже знаю, какую песню ты поешь, потому что это песня про Дженни. „867-5309/Jenny“, которую исполняет группа Tommy Tutone[6].

Дженни — хорошее имя. Хотя парень, который поет эту песню, подсмотрел слова на стене туалета.

Но вообще это очень веселая, заводная мелодия. И я отлично помню тебя, твои волосы, собранные заколкой в виде бабочки. На тебе бабушкин фартук. Ты плавишь олово и поешь.

В какой-то момент на кухню заходит бабушка. Она ругает тебя, потому что ты взяла ее сковороду, а теперь она испорчена и придется покупать новую.

Я помню твой смех и веселые искорки в глазах. Ты говоришь:

— Ма, я куплю тебе сотню сковородок! И найму слугу, который будет делать соус. И еще одного, который будет поливать им твои блюда. Я куплю тебе все, что захочешь!

Потом ты берешь меня на руки и под песню про Дженни, играющую по радио, мы кружимся по кухне.

Наверное, это мое последнее воспоминание о тебе. Я не знаю, что из этого правда, а что придумала я сама. Но все грузила, что ты сделала, до сих пор лежат в дедушкиной коробке с рыболовными снастями. Он никогда ими не пользуется. Вместо них он берет гильзы. Дедушка говорит, что твои грузила слишком тяжелые. К тому же он не хочет их потерять.

Как будто это поможет вернуть тебя назад.

Сегодня дедушка отвозил заказ в лагерь „Киога“. Летом они являются нашим лучшим заказчиком, ведь в их лагере отдыхает около сотни детей. Был великолепный ясный день, и я очень радовалась, что еду с дедушкой, а не остаюсь в пекарне. Когда мы приехали в лагерь, дедушка вышел из фургона, а я осталась внутри и слушала по радио старые хиты. Ни за что не догадаешься, какая песня вдруг заиграла. „867-5309/Jenny“.

Я решила, что это знак.

И как оказалось, плохой знак. Трое парней из лагеря крали булочки из фургона. Сначала я пришла в замешательство. Ведь я еще никогда не сталкивалась с воровством. Это было очень… мерзко. Как будто тебя лапают. Я чувствую отвращение лишь при одном воспоминании об этом.

Еще мне очень трудно признаться тебе, но я испугалась. Сначала сползла на пол грузовика и хотела прятаться до тех пор, пока они не возьмут все, что нужно, и не уйдут.

Хорошо, я признаю. Я испугалась. Как ребенок.

Я как-то писала доклад по социологии. Про Элеонору Рузвельт. Она автор многих известных цитат. Одну я запомнила: „Каждый раз, глядя страху в лицо и преодолевая его, вы обретаете дополнительную силу, мужество и уверенность“.

(Я говорила тебе, что учусь на одни пятерки?)

И когда я в страхе корчилась на полу фургона, а эти парни шарились в кузове, я вдруг вспомнила эти слова. И подумала: „Ну хорошо, Элеонора. Хотя меня, наверное, побьют“.

Так и случилось. Ну, почти. Эти парни были типичными богатенькими сыночками с блестящими волосами и ровными белыми зубами. Они сделали кое-что, чего я никак не ожидала. Они смеялись надо мной за то, что я работаю развозчиком. А потом окружили меня, сказав:

— Как насчет поцелуя?

И еще:

— Готов поспорить, ты можешь сделать не только это.

Их главарь толкнул меня к борту фургона и стал целовать. Есть одна деталь: я постоянно думаю о поцелуях. Я и все мои подруги. Мы даже практиковались на подушках. Так что это не оказалось для меня неожиданностью.

Но это было так отвратительно, неромантично и вообще не так, как я себе представляла.

Лучше бы меня побили. Мне нравится думать, что я победила этих парней, но на самом деле все было не так. Меня спасли.

Я ненавижу, когда меня спасают.

Это похоже на полную беспомощность. Сначала я ничего не могла сделать, потому что этот придурок целовал меня и лапал, а потом я снова оказалась не у дел, потому что появился какой-то парень и набросился на этих троих. Через минуту они уже скулили от боли. А я стояла в сторонке, как наиглупейшая дурочка из какого-то дурацкого фильма. Просто стояла и кусала руку. Полная идиотка.

Если бы я увидела такую в фильме, то закричала: „Хватит стоять! Помоги ему!“

Вот так стоять и смотреть, пока кто-то дерется, — это подло. Трудно описать, как он дрался. Он бил самого крупного парня, как будто тот был всего лишь тушкой. Я посмотрела вниз. Мои ботинки были в крови.

Наконец, я очнулась и произнесла всего одно слово:

— Перестань.

Потом еще одно:

— Хватит.

Я думала, это не сработает, но у меня получилось. Парень отпустил главаря и отступил. Все трое тут же унеслись прочь как ошпаренные.

Я смотрела на парня, который меня спас. Я сказала „спас“, но так ли это? Я отступила назад, глядя на него так, словно он в любую секунду может взорваться. Парень весь вспотел. Его лицо было красным. Но тут же, словно по волшебству, оно стало спокойным. Синева его глаз приобрела холодный оттенок. Краснота прошла.

Я стояла, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная из воды. Потому что теперь разглядела, что это был не просто обычный парень. Невероятно красивый. Похожий на звезду из фильма, лицо с обложки журнала. Он вовсе не походил на того безумца, что прогнал прочь этих негодяев.

Парень тоже смотрел на меня. Он смотрел в мои глаза и, может, на мои губы. Мы одновременно смутились и уставились в землю. Потом я наконец пришла в себя и оказала ему первую помощь.

Парня зовут Рурк Макнайт. Наверное, он думает, что я больше никогда не приеду в „Киогу“. Он ошибается. Я буду приезжать при каждой возможности. Дело вот в чем. Мама, я хотела бы, чтобы ты была со мной, потому что не могу поговорить об этом с бабушкой. У меня возникло странное чувство к этому парню, как будто в животе порхали бабочки… но это было приятное ощущение. Возможно, чтобы понять, почему это чувство возникло, стоило поговорить с Рурком подольше, но потом пришел еще один парень. Сначала я подумала, что он еще один хулиган, но он оказался Джоуи Сантини, лучшим другом Рурка.