Дженни почувствовала, как на нее кто-то смотрит. Выяснилось, что это Коннор. Он был крупным и обладал грубой, мужской красотой. Дженни знала, как нелегко ему пришлось в детстве, а теперь он в высшей степени доволен Оливией и чувствует себя превосходно.

— Не волнуйся, — сказал Коннор, словно прочитав мысли Дженни. — Ты привыкнешь.

— Подарок на новоселье, — объявила Оливия и вручила Грегу увесистый пакет из магазина.

— С тех пор как мы сюда переехали, это уже третий, — запротестовал Грег. — Тебе пора остановиться.

— Нет, пока в этом доме не станет уютно, — подразнила его Оливия и засмеялась. — А то он все еще напоминает вокзал.

Дженни легко сумела различить среди прочих предметов в доме другие подарки Оливии. Теплое одеяло с бахромой, зеленый кашемировый шарф на спинке стула. Рядом с ним лежала подушка, обшитая богатой парчовой тканью. На этих предметах виделся отпечаток изысканного вкуса Оливии. Ее новым подарком оказалось бра с абажуром из хрустальных подвесок, призванное превратить обычное кресло и журнальный столик в читальный уголок.

— Должен признать, — сказал Грег, — что у тебя в этом талант. Тебе надо деньги на этом делать.

— Хорошая идея. — Оливия передала Максу свое пальто и шарф.

Конечно, Грег подшучивал. Оливия и так зарабатывала деньги своим талантом. Она была декоратором и специализировалась на приготовлении домов к продаже. Оливия так любила переставлять, видоизменять и давать вещам новую жизнь, что основала собственную компанию на Манхэттене и назвала ее «Преображение».

Внутренний вид дома Грега — если его вообще можно было так назвать — напоминал общагу. В центре комнаты на месте обеденного стола, словно в пивной, стоял огромный бильярдный стол. На нем лежал кусок фанеры. На стене висел неоновый щит с рекламой пива и дартса, а в камине стоял гриль для барбекю.

— Чтобы делать хот-доги, — объяснил Грег.

— И пастилу, — добавил Макс. — Мы называем это домашним походом.

Дженни не могла определить, на что дом походит больше: на общежитие или на лагерь. Вместо кроватей здесь лежали спальные мешки. Прямо на голых матрасах.

— Нам с тобой нужно будет прикупить вам постельное белье, — тихо сказала Оливия Дэзи, пока они поднимались по лестнице.

Дженни потеряла счет спальням, кладовкам и ванным комнатам. Большинство из них пустовали и не обогревались, их двери были заперты.

— Слава богу, — сказала Дэзи, — папа стал брать не все вещи. Это здорово — начинать все с нуля.

— Здесь достаточно комнат, так что ты можешь остаться у нас, Дженни, — предложил Грег. — Столько, сколько потребуется.

Дженни наполнило тепло и благодарность. Вот так и должны вести себя в настоящей семье. Собираться вместе, помогать друг другу. Но Дженни пока с трудом верилось в происходящее. Без общего прошлого в существование общей семьи поверить сложно.

— Это очень мило с вашей стороны, — улыбнулась Дженни. — У меня сейчас в жизни шаром покати.

Она считала, что с таким решением возникнет много проблем. Грег был ее дядей, но фактически они оставались незнакомыми людьми. Он только что развелся, его бывшая жена была адвокатом. Все слишком сложно, подумала Дженни.

— Но на данный момент все хорошо, — закончила она.

— Действительно, — согласилась Оливия. — Как может быть иначе с начальником полиции?

Щеки Дженни тут же запылали.

— Это лишь временно. Совсем ненадолго.

— Мы знаем, — улыбнулась Оливия.

Когда пришла Лора Таттл, Дженни очень удивилась. Оказалось, что ее пригласил Филипп.

— Я принесла пирог, — сказала Лора и направилась на кухню.

Все тут же кинулись следом накрывать на стол. Дженни было странно и радостно снова ощутить себя частью семьи. Ужинали спагетти с салатом и хлебом из пекарни. Ничего грандиозного, все просто и вкусно. Походная тема продолжилась бумажными тарелками и пластовыми вилками. Вместе с тем у Грега оказались бокалы для вина.

Позже пили вино и кофе. На десерт ели шахматный пирог из пекарни. Дети извинились и отправились смотреть телевизор, а взрослые вернулись к обсуждению ситуации Дженни. Каждый хотел помочь, и больше всех ее отец.

— Я не хочу торопить тебя. Знаю, что для тебя это переломный момент, — сказал Филипп.

Это еще мягко сказано, подумала Дженни.

— Возможно, тебе захочется уделить больше времени писательству, — продолжал он. — Ты прекрасно пишешь.

— Ты читал мою колонку? — удивилась Дженни.

Филипп кивнул.

— Я подписался на «Авалонский трубадур» с доставкой в Нью-Йорк, чтобы каждую среду иметь возможность читать «Пищу для размышлений». — Филипп улыбнулся потрясенному выражению лица Дженни и положил себе еще кусочек пирога. — В городе ты сможешь встретить людей, чьи работы издаются, и окончательно решить, хочешь ли заниматься писательством.

Занятая своими мыслями, Дженни решила, что она что-то не так расслышала.

— Это ведь всего лишь еженедельная колонка, а не постоянная работа.

— Знаешь, — сказал Филипп, — я всегда хотел быть писателем. Но мне это не подходит.

— А мне подходит?

— Ты молода, чтобы решиться попробовать.

Дженни взволнованно посмотрела на сестру и отца.

— Спасибо вам. Я так польщена тем, что вы читали мою колонку.

Дженни улыбнулась, твердо решив унять панику в своем сердце.

— Я всегда думала, каково это будет — стать писателем по профессии. Возможно, я соберу все свои рецепты и очерки в одну книгу.

Вот. Она сказала это. Она рассказала этим людям о своей мечте. Идея стать писательницей всегда была такой хрупкой и маловероятной. Дженни держала ее в себе как величайший секрет. А возможно, Рурк прав. Когда она поделилась своей мечтой, эта мысль облеклась в форму, обрела содержание и стала яснее.

Ей придется много работать, чтобы восстановить все то, что было утеряно при пожаре. И хотя ее колонки хранились в газетных архивах, все остальное: то, что она не печатала, потому что материал был сырым, или слишком личным, или новым, — все сгорело, и она не была уверена, что будет в состоянии все это восстановить.

— Тогда тебе нужно это сделать, — сказала Оливия.

— Твои статьи приятно читать, — добавил Филипп. — Мне нравится, что читатели могут словно подглядеть за жизнью пекарни. У меня такое чувство, будто я знаю твоих бабушку и дедушку, постоянных покупателей и людей, которые годами там работают. Я горжусь тобой. До этого я никогда не читал кулинарные колонки, а теперь я всем хвастаюсь писательским талантом своей дочери.

Слышать эти слова было приятно до невозможности. Никогда в жизни Дженни и представить не могла, что ее отец будет гордиться тем, что она делает. Конечно, бабушка и дедушка признавали ее образованность, но читать на английском они не любили. И вот этот интеллигент — Филипп Беллами — настолько гордится ею, что рассказывает об этом своим друзьям.

— Как насчет того, чтобы какое-то время пожить в Нью-Йорке? — спросил Филипп.

— Я… — Дженни поспешно отпила вина. В Нью-Йорке? Пожить в Нью-Йорке? Он что, шутит? Ладно, подумала Дженни. Только спокойствие. — Я не совсем уверена… Я пока не решила. — Может, самое время? — Но пекарня…

— Ты могла бы взять отпуск.

Недавно Дженни поняла, что Беллами не совсем представляют себе, как все устроено в реальном мире.

— Это не так просто. В пекарне нельзя просто взять отпуск. Ведь она открыта семь дней в неделю.

— Все можно уладить, — вмешалась Лора. — Я могу присмотреть за пекарней в твое отсутствие.

В жизни Дженни никогда не было времени, когда она была бы не вовлечена в дела пекарни. Даже ребенком она каждый день проводила там часть своего времени, подметая пол, складывая противни или просто составляя компанию бабушке. Они любили вместе петь на польском старые песни.

Дженни ярко помнила, как бабушка ласково гладила ее по голове, словно это было только вчера.

— У тебя самая важная работа, — говорила бабушка, когда Дженни была еще совсем крохой. — Благодаря тебе я помню, зачем пеку хлеб.

Да, приятное воспоминание. А ведь таких у нее множество. Целый город наполнен этими воспоминаниями. Дженни любила свой город, любила пекарню. Но было что-то, какая-то пустота, жажда, которая ее постоянно преследовала. После школы Дженни сразу начала работать в пекарне, и, надо признать, чувствовала себя неплохо, но, возможно… Возможно, она должна ухватиться за эту возможность, уехать и начать новую жизнь.

Сейчас ли? Этот вопрос мучил ее. После пожара она наконец-то почувствовала связь с Рурком. А может, это самая главная причина бежать из города как можно скорее. Дженни снова отпила вина, надеясь, что остальные не заметят ее эмоций. А потом почувствовала… знакомый страх, нарастающий внутри, словно звук приближающегося локомотива. Боже, только не сейчас, подумала Дженни. Пожалуйста, только не сейчас.

Спокойно, сказала она себе. Спокойно. Она ведь может просто извиниться, пойти в туалет и принять таблетку. И никаких проблем. Пока Дженни так сидела, без всякого выражения эмоций на лице, пытаясь скрыть свое состояние, в лавине тревоги в ее сознании всплыла любопытная мысль. У нее отсутствовали приступы паники, пока она была с Рурком.

Совпадение? Приступ случился сейчас, потому что пришло время или потому что рядом не было Рурка Макнайта?

Грег, Оливия и Коннор убрали со стола и ушли мыть посуду, оставив Дженни с Филиппом и Лорой.

— Расскажи мне о Маришке, — вдруг попросил Филипп Лору. — Я хочу понять.

Заинтригованная Дженни пододвинулась ближе. Должно быть, Филипп неспроста спросил об этом в ее присутствии. Лора восприняла эту просьбу спокойно.

— Долгое время Маришка жила не здесь, — сказала она, переводя взгляд с Филиппа на Дженни. — А потом, когда вернулась обратно с Дженни, все равно много времени проводила вне дома. Ее родители были счастливы присматривать за ребенком. — Лора улыбнулась Дженни. — Ты была таким ангелочком.

Дженни пыталась понять глубинный смысл этих слов. «Время вне дома» могло означать вечеринки у друзей. Из разговоров бабушки и дедушки Дженни знала, что ее мать не всегда приходила домой ночевать. Поездка на выходные могла растянуться на целую неделю, иногда на две. Вот почему никто не придал значения тому, что однажды Маришка не пришла домой. Конечно, никто и предположить не мог, что на этот раз опоздание затянется навечно.

— Супруги Маески были потрясающими, — продолжала Лора. — Они дарили Дженни всю свою любовь. Счастливый ребенок — это прекрасно. Невозможно грустить, когда на твоих коленях смеется маленькая девочка.

Дженни с трудом удержала улыбку на губах. Да, она была счастливым ребенком. Но еще она была четырехлетней девочкой, привыкшей к постоянному отсутствию матери.

— Когда вы поняли, что Маришка не вернется? — спросил Филипп.

— Не могу сказать точно. Возможно, через месяц. Или через шесть недель. Помню, как Лео сказал заместителю шерифа, который заходил по утрам в пекарню пить кофе с булочками, что Маришка регулярно звонила, но звонки внезапно прекратились. Так обычное беспокойство вылилось в официальное заявление в полицию, закончившееся расследованием. Однако нас предупредили с самого начала: когда внезапно пропадает взрослая женщина, есть шанс, что она сама этого захотела.

Определенно мать Дженни не хотела, чтобы ее нашли, и не желала возвращаться в захолустный городок, где никогда не обретет счастье.

Тревога в груди не давала Дженни покоя. Она извинилась и, зайдя в ванную, проглотила полтаблетки, не запивая водой. Постояв немного перед дверью столовой, она все же решилась зайти обратно. Лора и Филипп склонились друг к другу через стол. Увлеченные разговором, они не заметили, как вошла Дженни. Она почувствовала в их голосах напряженность и остановилась, не желая прерывать разговор.

— …Не знала, увижу ли я тебя снова после того лета, — говорила Лора. — Ты приехал в киогский лагерь вместе со своей новой женой, а еще через несколько лет со своей маленькой дочкой.

— Но ты знала, Лора! — Филипп осушил свой бокал. — Бог мой, ты знала!

— Были вещи, о которых мы не говорили никогда. Например, о тебе.

— Почему ты ничего не сказала?

— Не мне было об этом рассказывать.

— Ты единственная, кто мог рассказать о Дженни, ты молчала!

— Я защищала этого ребенка! — разозлилась Лора.

— Какого черта ты имеешь в виду?

— Сам подумай, Филипп. Дженни была счастливой девочкой и росла в безопасном мирке, полном любви. Я представить себе не могла, что случится, если в ее жизни вдруг появится какой-то незнакомый мужчина и она начнет называть его папой. Но я точно знала, что у твоей семьи достаточно денег и влияния, чтобы забрать ее у нас.