— У вас?

— У ее бабушки и дедушки, — поправилась Лора, а потом со злостью добавила: — И от меня, да! Я любила Дженни, но у меня не было никаких прав на нее. Я очень боялась ее потерять.

— Неужели ты думала, что я и моя семья такие монстры?

— Я считала вас нормальной семьей. И я просто не могла представить Дженни рядом с вами. Разве твоя жена приняла бы ее? Ребенка другой женщины? А твоя дочь, Оливия… я понятия не имела, будет ли для нее хорошо обрести сестру. В любом случае я бы оказалась той, кто решил судьбу маленькой девочки. А мне этого делать не хотелось.

Той маленькой девочки больше нет, подумала Дженни, и в ее сознании созрело решение. Сейчас она уже взрослая женщина, и устала от этих тайн и страха.

После ужина Дженни поехала домой. Она по привычке свернула на Мэйпл-стрит и только потом вспомнила, что ее дома там больше нет. А в доме Рурка ее ждет большая удобная кровать. Но, оказавшись вблизи своего дома, Дженни почему-то решила обязательно проехать мимо него.

Под шинами автомобиля хрустела дорожная соль. Дженни не стала сворачивать на подъездную дорогу, заваленную снегом, а припарковалась на обочине. Пустой провал между домами выглядел ужасно. Перед ним возвышались два клена. Когда Дженни была маленькой, бабушка сгребала листья осенью в такие огромные кучи, что в них можно было бы нырнуть с головой. Теперь деревья выглядели нелепо, словно скелеты, неизвестно зачем оказавшиеся на пустом месте. Отсюда Дженни видела задний двор. Когда операция по спасению имущества завершилась, дом снесли, оставив на его месте лишь обломки. После расчистки из-за сожженной земли место стало походить на зону военных действий.

Но всю прошлую ночь и почти весь день шел снег, и теперь большие сугробы скрыли все признаки дома, простоявшего на этом месте семьдесят пять лет. Теперь Дженни видела лишь белое пространство, отгороженное черно-желтой лентой. Свет уличного фонаря вырисовывал малейшие детали. То место, где раньше была гостиная, где они по вечерам сидели и разговаривали с бабушкой, теперь пересекали кроличьи следы.

До болезни бабушка очень любила поговорить. Она могла бесконечно что-то обсуждать, и ей нравилось отвечать на вопросы. А так как у Дженни всегда их было полным-полно, они идеально подходили друг другу.

— Расскажи, как ты была маленькой девочкой и жила в Польше, — просила Дженни.

Это была любимая бабушкина тема. Ее взгляд смягчался и становился рассеянным, как будто она была уже не здесь, а где-то очень далеко. Бабушка рассказывала Дженни о днях, проведенных в деревне Бржежны в окружении пшеничных полей и платановых лесов, где воздух наполнен пением птиц, шумом быстрой речки и звоном колоколов.

Когда Хеленке исполнилось шестнадцать, ее отец доверил ей возить пшеницу и кукурузу на мельницу для помола. Там Хеленка познакомилась с сыном мельника, который был так крепок и силен, что мог крутить жернова одной рукой. Его глаза были цвета бирюзы, а смех таким веселым и заразительным, что люди, слышавшие его, тут же бросали свои дела и начинали смеяться вместе с ним.

И конечно же Хеленка в него влюбилась. А что она могла поделать? Молодой мельник был самым сильным и добрым человеком в деревне и говорил, что она краше солнышка.

Для Дженни все это было волшебной сказкой. Но в отличие от сказки для молодоженов не наступило «жили долго и счастливо». Всего через две недели после свадьбы Германия напала на Польшу. В деревне хозяйничали солдаты, горели дома и магазины. Повсюду убивали, здоровых мужчин и парней забирали в армию, с женщинами творили бесчинства, детей запугивали. Когда Дженни стала взрослее и могла сама прочитать о резне в деревне Бржежны, она поняла, что бабушка не рассказывала ей многих ужасных вещей.

Единственной причиной, по которой Хеленка и Леопольд сумели выжить, было то, что в этот день они отправились в райцентр, чтобы зарегистрировать свои отношения. Когда они вернулись, деревня была разорена, а члены их семей убиты или бежали.

— На следующий день, — рассказывала бабушка, — мы отправились в путь.

Бабушка долго говорила, а Дженни задавала много вопросов и вскоре перед ее глазами вырисовывалась картина. Хеленка и Леопольд ушли из деревни в чем были, с мешком сушеных яблок и кое-какими припасами, включая ящичек с закваской для ржаного хлеба, который Хеленке подарила ее мать в день свадьбы.

Германия напала на Польшу, напала и на Россию. Для поляков каждая река, каждая дорога превратилась в поле битвы. Не осталось ни одного безопасного уголка для мирных жителей, которые веками обрабатывали свою землю, растили на ней детей и хоронили здесь мертвых. В ходе Второй мировой войны погибло около шести миллионов поляков. Бабушке и дедушке Дженни повезло выжить.

— Куда вы отправились? — спрашивала Дженни.

— К Балтийскому морю.

Когда Дженни была маленькой, ей казалось, что это все равно как пойти в магазин за углом и купить бутылку молока. Позже она поняла, что ее бабушка и дедушка, которые были почти детьми и никогда прежде не покидали свою маленькую деревню, прошли сотни миль пешком и, достигнув порта Гданьск, заплатили за проход, пообещав тяжело работать.

Иногда Дженни задумывалась о людях, которых бабушка навсегда потеряла: ее родителях, шестерых братьях и сестрах, всех, кого бабушка знала.

— Наверное, ты так по ним скучаешь, — вздыхала Дженни.

— Это правда, — отвечала бабушка. — Но все они здесь. — И она мягко прикасалась ладонью к своей груди. — Они навсегда в моем сердце.

Дженни прислонилась к машине, закрыла глаза и прижала кулаки к груди, молясь, чтобы бабушка оказалась права. Пока помнишь человека, думаешь о нем и любишь его, он всегда будет рядом с тобой.

Дженни глубоко и судорожно выдохнула, открыла глаза и заморгала от ночного холодного ветра. Не сработало. В ее сердце ничего нет. Дженни почувствовала себя опустошенной. Внутри нарастал страх.

Из-за угла выехала машина, затопив улицу белым светом фар. Через дорогу в окне дома миссис Самюэльсон шевельнулась занавеска. Машина подъехала ближе, и Дженни узнала в водителе Рурка Макнайта. Он припарковался на обочине, вышел из машины и направился к ней. Сердце Дженни пропустило один удар.

На Рурке все еще была рабочая одежда. Полы длинного пальто развевались сзади. Рурк подошел к ней.

Дженни трясло. Она сунула руки в карманы и сказала:

— Привет.

— И тебе привет. — Рурк окинул взглядом пустошь. — Все нормально?

— Конечно, — ответила Дженни, зная, что настоящий вопрос «Что ты здесь делаешь?» — Я… эм… Я приехала сюда по ошибке. Понимаешь, поехала домой на автопилоте. — Дженни попыталась улыбнуться. — Мне необходимо время, чтобы привыкнуть.

Дженни не могла вынести взгляд Рурка — смесь сочувствия и доброты, — поэтому она снова прислонилась к машине и нашла взглядом то место, где раньше было окно спальни на втором этаже.

— А ты знаешь, — спросила Дженни, — что, когда была маленькой, я вылезала из окна вон по тому суку. — Она показала на клен. — И меня ни разу не поймали.

— Зачем? Чтобы тайком уйти из дома?

Дженни попыталась понять причину резкой нотки в голосе Рурка.

— По-разному, — ответила она. — Обычно чтобы встретиться с друзьями на речке и потусить. Иногда мы ездили в Коксаки смотреть кино под открытым небом. Мы не совершали ничего противозаконного. Ради бабушки и дедушки я старалась держаться подальше от проблем.

— Хотел бы я, чтобы все дети были такими, — вздохнул Рурк. — Насколько легче тогда стала бы моя работа.

— Мне всегда было жалко бабушку и дедушку из-за моей матери, — пояснила Дженни. С каждым вдохом страх внутри утихал. — Она разбила им сердце. В них всегда оставалась какая-то печаль. Особенно в дедушке. Когда доктора сообщили о его болезни, он сказал, что, возможно, дочь приедет на похороны.

Дженни пнула снег мыском ботинка. Она всегда чувствовала, что должна как-то компенсировать отсутствие своей матери.

— И так как моя мать навсегда оставила бабушку с дедушкой, я решила навсегда с ними остаться.

В очень раннем возрасте Дженни поняла, что ее предназначение заключается в том, чтобы не давать бабушке с дедушкой печалиться, и в течение всех этих лет старалась ему соответствовать. Странно вдруг лишиться своего предназначения.

Некоторое время Рурк молчал. Дженни провела проверку по баллам, предложенную доктором. Несколько минут назад тревога была на восемь баллов из десяти. Сейчас, к огромному облегчению Дженни, она опустилась до шести, а возможно, и до пяти-четырех. Может, это действие таблетки, которую она приняла в доме Грега? Или просто пришло время успокоиться.

— В доме было несколько коробок с полицейскими отчетами об исчезновении моей матери, — вспомнила Дженни. — Они сгорели при пожаре.

— Их копии хранятся в департаментских архивах, — заверил ее Рурк. — Если хочешь, я могу проверить эти записи.

— Спасибо. Последние несколько дней я думала о ней больше, чем обычно.

Подул сильный ветер со снегом.

— Это странно, но часть меня считала, что моя мать приедет после смерти бабушки.

— Почему это странно?

— Для меня странно было думать об этом. Я имею в виду, если она не приехала, когда ее отец заболел и умер и когда с ее матерью случился удар и мы стали нищими… если все это не заставило ее вернуться, глупо было надеяться, что ее вернет смерть бабушки.

Рурк ничего не ответил, и Дженни была этому рада. Потому что одной из версий, почему ее мать не возвращается, было то, что она мертва. Дженни отказывалась об этом думать. Если бы Маришка умерла, они бы узнали.

— Какая ирония, — усмехнулась Дженни. — Вдруг в моей жизни, практически из ниоткуда, появился Филипп. Когда я решила, что осталась совершенно одна, у меня вдруг появилась целая семья родственников.

— Ты никогда не останешься одна, — сказал Рурк.

Эти слова и тон его голоса заставили Дженни вздрогнуть.

— Рурк? — тихо позвала она.

Рурк взял себя в руки и снова натянул маску доброго полицейского.

— Я имею в виду, ты ведь часть этого города, — пояснил он. — Все здесь тебя любят. Твоя лучшая подруга — здешний мэр.

— Ты прав. Я невероятно везучая. — Дженни глубоко и медленно вдохнула холодный воздух. — Во всем произошедшем мало хорошего, — продолжила она. — Я лишилась дома и семьи. Такого не пожелаешь даже злейшему врагу.

— У тебя нет врагов, — заметил Рурк.

— Если не выяснится, что кто-то поджег мой дом.

— Никто не поджигал твой дом.

— Вообще-то во всем этом все-таки есть нечто хорошее. Когда я лишилась дома, передо мной открылся целый мир возможностей.

— В смысле?

— Я могу начать все с чистого листа, там, где мне захочется. — Дженни следила за лицом Рурка, но не могла понять, о чем он думает. — И все же уезжать отсюда будет тяжело.

Рурк ничего не сказал и даже не шелохнулся. Было так тихо, что Дженни слышала, как на ее куртку падают снежинки. Она ждала его ответа, затаив дыхание.

Рурк молча стоял с каменным лицом.

Возможно, он не расслышал.

— Я сказала, что уезжаю из Авалона.

— Я слышал тебя.

— И тебе нечего на это сказать?

— Нет.

— Рурк…

— Это твоя жизнь. Твое решение. Я не вправе что-либо говорить тебе.

«Скажи, что ты хочешь, чтобы я осталась, — подумала Дженни. — Одно твое слово, и я никуда не поеду». А потом ей стало тоскливо. Если бы Рурк сказал ей, она бы действительно осталась?

— Скажи что-нибудь.

— Что ты хочешь услышать?

— Я хочу услышать, что ты думаешь о моем плане.

— Разве важно, что я думаю?

— Да.

— Почему?

— Потому что ты важен для меня, — выпалила Дженни и в страхе пошла на попятную. — Это потому, что ты такой великодушный. Слишком великодушный. Мне неудобно, что я причинила тебе столько неудобств. Я слишком долго навязывалась тебе. Я не могу просто взять и войти в твою жизнь, Рурк.

— Почему нет?

— Потому что это неправильно. Каждый из нас живет своей жизнью, и никто не вправе ограничивать другого.

— То есть я тебя ограничиваю.

— Нет! Господи, с тобой невозможно общаться!

Рурк ничего не ответил.

— Я решила ехать в Нью-Йорк, — объяснила Дженни. Все ее существо трепетало от принятого решения. Впервые она озвучила его вслух. — Я буду жить в старом доме Оливии. Это предложил Филипп Беллами. Он хочет, чтобы мы получше узнали друг друга, чтобы я встретилась с его сестрами и провела некоторое время с его родителями… моими бабушкой и дедушкой… Как только я все здесь улажу, я дам ему знать. Лора присмотрит за пекарней, а у меня, наконец, появится шанс серьезно заняться писательским делом.

Почему-то к моменту, когда Дженни закончила рассказывать о своем плане, ее дыхание совсем сбилось. Говорить о подобном казалось ей странным. Но это скоро произойдет. Она уедет из города, в котором родилась, выросла и прожила всю свою жизнь. Только если Рурк не назовет ей причину, чтобы остаться. Но с какой стати он будет это делать?