Ольга Дашкова - Рецидив

Конечно, это был он, я узнала его, но были сомнения. Именно Глеб тогда угнал Мерседес моего отчима со счастливыми тремя семерками, гореть этой суке в аду. Я спала на заднем сидении, мама сказала быстро собираться, что мы уезжаем, взять самое необходимое. Я так крепко уснула после изматывающей тренировки в школе танцев, что не слышала, как нашу машину угнали вместе со мной.

За рулем был парень, а не отчим, бейсболка надвинута на глаза, он сосредоточенно вел машину, сильные руки сжимали руль. Я испугалась лишь первые несколько секунд, а потом только разглядывала его. Странно, но во мне не было страха, я была уверена, что ничего плохого он мне не сделает.

Когда высаживал, а я дерзила, обещал отвезти в бордель, но конечно не отвез бы. Потом, через некоторое время, я винила именно того парня во всех своих бедах. Что если бы не он, мы бы улетели далеко, в другую страну, и мама бы была жива, и эта скотина не тронула бы меня пальцем.

Но потом, повзрослев, подумав хорошо, поняла, что ничего уже нельзя было изменить, и моя ненависть к тому парню была бессмысленной. Отчима бы все равно нашли, он был должен очень большую сумму денег, годами обкрадывая своего босса, совсем непростого человека. К нам в убогую квартиру очень часть приходили люди, они требовали деньги, угрожали, я слышала все это, видела слезы мамы, их скандалы с отчимом, то, как он поднимал на нее руку. а потом… Не хочу вспоминать. Уже тогда ничего нельзя было изменить, не вернуть мое счастливое детство, а потом не вернуть уже маму.

В голове закралась паскудная мысль, а вдруг, сложись все иначе, и мы бы встретились при совсем других обстоятельствах, что бы тогда было? Всегда заставляла себя не думать о том, что моя жизнь могла сложиться иначе. Я бы танцевала не в поганом клубе, а в шоу — балете какого-нибудь знаменитого артиста или артистки. И мы бы могли впервые встретиться не на трассе и в привате, а в уютном кафе. Отчего-то на глазах навернулись слезы.

Глубоко вздохнула, посмотрела на Морозова, видно, что он медленно закипает, но держит себя в руках, ждет от меня ответа. Железная выдержка у мужика.

— Мне больше нечего тебе сказать.

— Дура! — резко срывается на крик, бьет кулаком по столу так, что дрожит посуда, вздрагиваю.

— Какая есть! — кричу в ответ.

— Ты понимаешь, что сейчас полгорода ищет тебя? И твои конченые дружки не придут тебе на помощь, они будет спасать свои шкуры, потому что перешли дорогу очень серьезным людям. Они вздумали играть в крутых грабителей и наверняка сейчас потирают руки оттого, как все хорошо они продумали и как все шикарно вышло. Но первая в этом месиве окажешься именно ты! Потому что всегда и везде светилась ты, а не они! Ты это понимаешь?

Глеб

Смотрит на меня в упор, а в глазах не страх, только слезы и ненависть. Да что с этой девчонкой не так? Почему она не может понять элементарных вещей?

— Они тебя заставили? Или ты сама, по доброй воле помогаешь им? Вы вместе втроем решили поиграть в крутых гангстеров. Насмотрелись фильмов и решили сами грабануть клуб, плохих парней, увели алмазы и деньги? Так ведь, угадал? Но все так хорошо и замечательно только в кино, в реальной жизни нет радужного счастливого конца, итог— полное дерьмо.

Встаю, отталкивая высокий стул, он с грохотом падает на кафельный пол кухни, вижу, как Агата вздрагивает, но сидит на месте, выпрямив спину, гордо вздернув подбородок. Прикрывает глаза, а по щекам текут слезы.

— Почему ты такая упрямая? Почему до тебя не доходит, что тобой просто воспользовались, тебя поимели и бросили под паровоз.

— Это не так, нет, это неправда, — девушка говорит чуть слышно, но все равно не смотрит на меня.

— Что не так? Где они? Где твои лихие парни? А я тебе расскажу, где. Они сидят, прижав жопы, и не высовываются, и правильно делают, потому что понимают, ты долго не продержишься, ребята-суки Андрюши Коваля обработают тебя так, что ты забудешь свое красивое имя.

Жестоко хлещу словами, не жалея ни ее, ни себя, потому что мне самому больно, и выворачивает кишки наизнанку от того, что с ней могло и может еще случиться. Этот нехитрый сценарий понятен любому, но почему не доходит до нее?

— Хочешь, я тебе расскажу, что и как с тобой будут делать парни Коваля? Головой мотаешь, не хочешь? А я расскажу, чтоб ты поняла, кто те люди, с которыми ты связалась.

— Не надо.

— Они подложили тебя под Шакала, да? Сказали, чтоб следила за ним, запоминала, что говорит и делает, а еще лучше, прослушку подложила. Ее еще не нашли? Не знаешь? А я знаю, даже если не нашли, и пусть не ты одна была левая в их кругу, но начнут с тебя, только тебя будут рвать на куски, а не твоих «хороших друзей». Знаешь, как пускают по кругу, насилуя и калеча? А будешь сопротивляться, накачают наркотой и еще пустят несколько раз по кругу, пока не надоест. А когда твое тело превратится в кусок мяса, и ты будешь еще жива, выкинут или запихают в самый дешевый бордель.

Стою, опустив сжатые кулаки на стол, наклонившись над Агатой. Самого всего разрывает от ужаса моих слов, и от того, что это все реально может с ней произойти. Тогда я переступлю все свои принципы о чести и долге, я убью каждого. Пусть Воронцов забудет мое имя, пусть гореть мне в аду, но я не позволю, чтобы к ней хоть кто-то притронулся и обидел.

— Ты все еще будешь их выгораживать? Что за игры вы устроили?

Поднимает голову, в глазах все еще слезы, но еще больше огня. Прикусывает губу, вижу, как морщится от боли, а на ней выступает капелька крови.

— Ты ничего не понимаешь! Ты не можешь так говорить! Ты ничего не знаешь! Ты и тебе подобные люди живут в своем прекрасном мире, не замечая ничего вокруг, не зная, что такое боль и потеря, не зная, что никто не придет и не поможет, не спасет. Те парни — единственные, которым я не безразлична, они — моя семья, та, которой у меня давно нет. Что ты можешь знать о моей жизни? Вы все такие уверенные, сильные, успешные, стоишь и тыкаешь меня лицом в ту грязь, которая со мной может случиться. Все, что ты выкрикивал, я уже слышала от Шакала и Коваля. Я ненавижу весь ваш мир, полный грязи и лжи, вы все продаете, все покупаете, я бы рада не видеть вас всех, но приходится.

Агата замолкает, а я начинаю закипать еще больше, уже от того, как эту девочку прогнула под себя жизнь. Что такого с ней случилось, что те двое ребят стали ее семьей и единственными близкими людьми? Что могло произойти, что она так отчаянно ненавидит всех вокруг? Меня разрывает два желания: подойти, встряхнуть ее за плечи, чтобы она опомнилась и перестала нести чушь, и просто крепко обнять, прижав к себе, забрать всю ту боль, что сейчас в ней.

— Агата, послушай, — держу все эмоции под контролем, несколько раз глубоко вдыхаю, поднимаю стул, сажусь рядом, двигая ее стул к себе. — Именно сейчас происходят очень серьезные дела, того человека, на которого я работаю, подставили, в первую очередь виноват я, но спросят с него.

— Не понимаю.

— Тот “Ягуар”, что угнали твои, как ты говоришь, “близкие люди”, нашли сутки назад с трупом в салоне и алмазами. Там повсюду мои отпечатки, под сидением было оружие, оформленное на моего шефа, тоже с моими пальчиками, я сам его пристреливал и последний держал в руках. Экспертиза еще не показала, из какого оружия был убит тот человек, но я уверен, что это будет именно пуля, выпущенная из того ствола и моими руками.

Агата смотрит на меня, не моргая, лицо бледное, на скуле так отчетливо виден синяк. Ее глаза бегаю по моему лицу, а я больше всего на свете хочу оказаться не здесь, с ней, но не здесь, не во всем этом дерьме, а где-нибудь на островах. Надо свозить ее на дикие пляжи Карибов.

— Труп? Чей?

— Я не знаю, чей, потому что я здесь, а не там, чтобы разбираться во всем. Потому что я сейчас спасаю не свою шкуру от срока и ребят, которые ищут свои алмазы и деньги, а пытаюсь достучаться до тебя, глупая.

— Но как, как такое может быть?

Вижу, что для нее это все равносильно открытию, Агата трет виски пальцами, прижимает ладони ко лбу, снова смотрит на меня, уже испуганно.

— В этой сучьей жизни все может быть, сама должна знать. Твои друзья меня подставили, умело воспользовались ситуацией, вывернули ее в свою пользу, я уже не назову их дураками. Даже если ты мне не скажешь, кто они и где, я найду их сам, если найду первым, и заставлю харкать и ссать кровью, в первую очередь за то, что они втянули тебя в эту грязную историю, а уже потом, что они подставили меня.

Агата замирает, она так близко ко мне, не могу понять, о чем она думает, но там наверняка миллион мыслей и решений, которые она так боится принять. Ведь разочаровываться в близких — это не просто, я понимаю ее.

— Я нашел их.

Кирилл так же сидит в кресле, не обращая внимания на наши крики и споры. Подхожу, смотрю на точку на карте, она движется.

— Куда они едут?

— По городу, но вроде без суеты.

— Присмотри за ними, а потом поговорим.

— Это мой телефон! Где вы его взяли? Вы что…что вы с ним делаете?

— Собирайся, мы уезжаем.

— Морозов! Что твой друг делает с моим телефоном?

Ну, не стану же я ей объяснять, что с помощью нескольких программ можно узнать достаточно информации о нужных тебе людях, даже через телефон.

— Если бы ты сказала все сама, то было бы гораздо проще, а так — не обессудь. Собирайся, мы уезжаем.

— Я никуда с тобой не поеду. Верните мне телефон, кто, вообще, разрешал рыться в моих вещах?

И вот она снова выпускает колючки, а ведь буквально пару минут назад смотрела на меня своими огромными глазами, полными слез, и была так растеряна.

— Не поедешь по-хорошему, поедешь в багажнике, тебе ведь нравится кататься в багажниках?

— Хамло.

— Истеричка.

— Эй, хорош орать, — Кирилл сам повышает голос. — Я устал слушать ваши крики и споры, выметайтесь из моего дома оба.

Девушка решительно подходит к нему, берет из его рук протянутый ей телефон, я наблюдаю, как она мнется, опускает глаза. Но, наклонившись, что-то шепчет моему другу. Тот слушает, смотрит на нее, кивает головой. Что это за секреты начались? О чем они?

Девчонка гордо проходит мимо меня, вытряхивает из рюкзака кроссовки, надевает. Такая покладистость не просто так, наверняка, эта дикая что-то задумала.

— Кир, я наберу. Присмотри за ребятишками.

Накидываю ей на плечи свое пальто, беру только ключи от машины и телефон. Слышу, как она сопит, но не сопротивляется. С первой минуты, как увидел эту девчонку в привате, печенью чувствовал, что доведет она меня до припадка. Но меня к ней безумно тянет, вот орал, бил кулаками по столу, расписывая в самых черных тонах ее судьбу, а у самого леденело сердце от того, что все это может на самом деле с ней случиться.

— Скажи дяденьке спасибо, и пошли.

— Спасибо, — послушно говорит, оборачиваясь к Кириллу.

— Пока, дикая.

— Даже он понял, что ты дикая.

— Морозов, если ты будешь меня стебать, я никуда не поеду.

— Да не едь, — выхожу, спускаюсь по ступенькам. — Давай сразу к “Шкале”, может, подбросить? Только алмазы захвати и деньги, чтобы встреча была теплой.

Ничего не отвечает, слышу, как идет сзади, а я улыбаюсь. Я бы точно запихал ее в багажник, если бы не пошла сама.

Агата

На улице шел первый снег, остановилась возле всего заляпанного грязью здорового автомобиля. Подняла лицо к небу, снежники крупными хлопьями кружили в морозном воздухе, падали и тут же таяли. Ненавижу осень и зиму, всегда мерзла до костей, казалось, что никогда не согреюсь.

Сев на переднее сидение, специально открыла окно, чтоб холодный воздух помог хоть немного остыть от той горькой правды, что Морозов вылил на меня. Он прав, снова прав, чертов правильный сукин сын. Все у него расписано и разложено по полкам, здесь черное, тут белое, будто сам он идеальный и совершенный, такой универсальный солдат.

Четкий профиль, впалые щеки, небритый, уставший, но уверенно смотрит на темную дорогу, сжимает руль, костяшки сбиты. Дрался, что ли? Наверняка, просчитывает все действия и ходы на пятнадцать вперед. Но он прав, если так рассуждать, по сути, да, меня использовали, меня подставили, но ведь я сама, добровольно согласилась на все, меня никто не заставлял. И как я могла не помочь Шиловым, когда они все делали для меня и были рядом. Что это? Использование, предательство, подстава с их стороны? Морозов считает именно так, я нет. Сложно все.

— Закрой окно, простынешь.

Удивленно смотрю на Глеба, он даже не повернулся в мою сторону. Сижу в его пальто, он только в джемпере и джинсах. Это называется забота, совсем забытое мной слово, то, чего у меня не было дано. Когда последний раз мужчина говорил, чтоб я одевалась теплее или ела вовремя? Никогда. Закрываю окно. Чисто машинально опускаю руки в карманы его пальто. Нащупываю что-то узкое и длинное, достаю, смотрю на бархатную коробочку, в таких обычно дарят украшения.