Дональд Маккейг - Ретт Батлер

Аукционер, краснолицый, оживленный, расстилался перед покупателями.

— Мистер Кавано, за этот лот не торгуйтесь. Вот что вам нужно — светлокожая девка, четырнадцать лет, лот пятьдесят два. Ну что, угадал? Мне ли не знать!

— Мистер Джонстон, если не даете больше семисот долларов за этого первоклассного парня, вы не столь проницательны, как я думал! Семьсот, все слышали? Семьсот, кто больше? Семьсот долларов раз, семьсот долларов два, семьсот долларов три! Продано на плантацию Дрейтона!

Аукционер быстро глотнул воды.

— Напоминаю вам, джентльмены, наши условия. Выигравший торги платит половину заявленной суммы в кассу и подписывает поручительство, что рассчитается полностью не позже чем через тридцать дней, оставляя купленного негра в залог.

Он широко улыбнулся.

— А теперь вернемся к торгам. Лот номер пятьдесят один: Джо, отличный мальчишка, двенадцати или тринадцати лет.

Забирайся повыше, Джо, столько народу хочет на тебя посмотреть. Это вам не просто долговязый птенец, уже успел нарастить мускулы. Через год-другой будет справный работник. Сообразительный малый, — аукционер поднял палец и подмигнул, — купит Джо подешевле, откормит его и к следующему посеву будет иметь мужчину за детскую цену!.. Джо, повернись, сними рубашку. Видите хоть один шрам на спине? Мистер Хьюджер был прекрасным хозяином, ни разу не ударил его хлыстом. Джо никогда и не нужно было учить, он воспитанный черный, правда, Джо? Я слышу двести долларов? Двести долларов раз, двести долларов два… пятьсот! Пятьсот пятьдесят! Пятьсот пятьдесят раз, два, три… Продано мистеру Оуэну Боллу на плантацию Магнолия.

Эндрю Раванель прислонился к пустому стойлу. Мускулистые ноги наездника были обтянуты коричневыми брюками, рубашку с жабо обрамляли лацканы короткого желтого жакета, на голове красовалась широкополая касторовая шляпа, начищенные сапоги самодовольно блестели. Он лениво помахал пальцем, приветствуя подошедших Кершо и Пурьера. Цветом лица Эндрю напоминал ночную цаплю, бледная кожа была почти прозрачной. Однако под щегольской внешностью скрывалась скрытая пружина воли.

Эдгар Пурьер, чиркнув спичкой, поднес огонь к сигаре Эндрю и кивнул, указывая на высокую мулатку в толпе рабов:

— Неплохая девка.

Генри Кершо вытянул шею, пытаясь определить покупателя.

— Старик Кавано платит. Интересно, знает ли его жена, что ей нужна горничная?

— Горничная, она, конечно, горничная… — манерно протянул Эндрю.

Кершо загоготал.

— А это не Батлера парень? — спросил Эдгар Пурьер. — Исайя Уотлинг? Там, за столбом?

Эндрю Раванель сказал в ответ:

— Интересно, как он может оставаться в Броутоне после того, как Ретт застрелил его сына?

— А куда ему податься? — фыркнул Генри Кершо, — Местом управляющего труднее обзавестись, чем сыном. Если Уотлингу потребуются сыновья, никто не мешает наведаться к подопечным и наделать еще.

— Говорят, Уотлинг набожный? — промолвил Эндрю Раванель.

— Кажется, да. Они с Элизабет Батлер идут молиться каждый раз, как Лэнгстон из города отлучается. Правда, разные бывают молитвы…

— Генри, ты вульгарный тип, — беззлобно бросил Эндрю, — Лот номер шестьдесят один. Это мой Кассиус.

Кершо поскребся, как подобает вульгарному типу, и сказал:

— У меня во фляге ни капли. Пойду в клуб. Эдгар, идешь?

— Останусь.

Эндрю начал торговаться за Кассиуса с четырехсот долларов.

— Четыреста долларов… Шестьсот? Точно, сэр? Да.

Шестьсот долларов за отличного молодого негра. Банджо в подарок — за одну цену сразу два товара.

— Почему Уотлинг торгуется? — спросил Эдгар Пурьер, — Лэнгстону музыкант совсем не нужен.

Когда цифра достигла восьмисот, все отказались торговаться, кроме Исайи Уотлинга и Эндрю Раванеля.

Исайя Уотлинг заявил девятьсот пятьдесят.

Когда Эндрю Раванель поставил тысячу долларов, Уотлинг поднял руку, привлекая всеобщее внимание. После этого он взобрался на ящик, возвышаясь над собравшимися.

— Мистер Раванель, у меня имеется распоряжение господина Лэнгстона Батлера. Я здесь, чтобы спросить: как вы заплатите за этого черномазого, если выиграете торги? У вас есть наличные? Где ваши пятьсот долларов?

Эндрю Раванель остолбенел. Удивление, возмущение, смятение пронеслись по его лицу. Молодой человек обернулся к Эдгару Аллану, но тот исчез. Стоявшие рядом сделали вид, что не смотрят на Эндрю. Те, что стояли подальше, старались скрыть усмешки.

— Господа, господа! — заволновался аукционер.

— Вы сами объяснили нам правила, — напомнил Уотлинг, — Надеюсь, вы будете их придерживаться.

Кто-то одобрительно выкрикнул:

— Да, да.

— Правила есть правила, — раздался другой возглас.

— Не отступайте от этих чертовых правил.

Эндрю воскликнул:

— Уотлинг, ей-богу, я…

— Мистер Раванель, я действую не по собственному усмотрению. Я себе больше не принадлежу. Говорю от имени мистера Лэнгстона Батлера. Господин Батлер вас спрашивает: «Мистер Раванель, где ваши пятьсот долларов?»

— Даю слово, слово Эндрю Раванеля…

— Слово? — переспросили из толпы.

— Слово Раванеля? — расхохотался кто-то.

— Если у мистера Раванеля нет денег, я покупаю этого чернокожего за девятьсот пятьдесят долларов. Плачу наличными всю сумму.

Весть о публичном унижении Эндрю Раванеля (кое-кто назвал это заслуженным наказанием) мгновенно облетела клуб. Джейми Фишер чувствовал себя так, будто ему дали под дых.

Когда Джейми нашел друга, тот, с побелевшими костяшками, стоял, сжимая перила трибуны.

— Эдгар чуял, к чему дело клонится, он за милю подобное различает; когда я обернулся, его не было. Приходилось мне видеть, как Генри Кершо проиграл тысячу в карты. Но где же сейчас был мой друг Генри? — Глаза, исполненные уязвленного самолюбия, скользили по толпе, которая обращала на Эндрю Раванеля меньше внимания, чем он воображал, — А мой дорогой друг Джейми Фишер? Говорят, Джейми самый богатый джентльмен в обеих Каролинах. Пятьсот долларов — мелочь на карманные расходы для юного Фишера!

— Мне очень жаль, Эндрю. Если бы я был там…

— Господи, Джейми! Как я это вытерпел! На глазах у всех — у каждого! Боже! Слышал бы ты, как надо мной смеялись. Эндрю Раванель торгуется, а заплатить не может!.. О господи, Джейми, лучше бы я умер!

— Тебе нужно вызвать Уотлинга на дуэль, я буду секундантом…

— Джейми, Джейми, я не могу вызвать Уотлинга, — Голос Эндрю был слаб, как кляча тряпичника. — Из Исайи Уотлинга джентльмен не больше, чем из его сына. Если я вызову его, то придется признать, что и Эндрю Раванель не джентльмен.

— Дрался ведь Ретт с Шедом Уотлингом.

— И слышать не хочу о Ретте Батлере! Вот уж никогда не искал повода поговорить о нем! Надеюсь, это ясно! — Эндрю попытался зажечь сигару, но руки дрожали, и он швырнул спичку прочь, — Проклятый Лэнгстон Батлер! Аукционер потребовал бы с меня долговую расписку.

— Ну, Эндрю, негр-то всего лишь музыкант.

— Всего лишь музыкант? — Эндрю удостоил наивность Джейми легким смешком, — Что, Лэнгстон Батлер планирует музыкальный вечер? Может, он хочет взять уроки игры на банджо? Так думаешь, Джейми? По-моему, Лэнгстон Батлер приобрел себе просто золотого работника на рисовые поля, — продолжил Эндрю, — Лэнгстон Батлер отомстил Джеку Раванелю, унизив его сына. Теперь весь Чарльстон знает об этом деле. Эндрю Раванель показал свое истинное лицо!

Слова застряли в горле у Джейми Фишера.

— Эндрю, я… Эндрю, ты такой милый, замечательный.

Я бы…

Эндрю жестом прервал его на полуслове.

Негры с нарукавными повязками Жокейского клуба начали приглашать людей с беговой дорожки на трибуны.

— Эндрю?

— Ради бога, Джейми, не мог бы ты помолчать?!

Как только дорожка опустела, на ней, не обращая внимания на жесты служащих, появилась какая-то всадница.

Эндрю замер, словно завидев добычу, и выдохнул:

— Это же Розмари.

— Тебя ищет, наверное, — Голос Джейми от облегчения повысился на целую октаву — Эндрю, должен рассказать тебе о занятном пари с Джулиет…

— О нет, Джейми. Что-то не так. Розмари расстроена. Посмотри, как она теребит удила, горячит лошадь и тут же сдерживает.

Слуги из Жокейского клуба кричали ей: «Мисс!» и «Забег начался, мисс!», но лишь отскакивали в сторону с ее пути. Розмари вглядывалась в лица вдоль ограды, желтый шелковый шарф развевался непокорным знаменем.

— Подумать только, — задумчиво произнес Эндрю Раванель, — Розмари, похоже, рассержена?

Девушка дернула поводья, и лошадь встала на дыбы.

— Ах, чтоб тебя, успокойся! Эндрю! Где мой отец? Ты не видел его?

Эндрю Раванелем овладело хладнокровное спокойствие. Время, казалось, замедлило свой бег.

— Прекрасная Розмари, — проговорил Эндрю почти мечтательно, — ваш уважаемый родитель покинул ипподром.

Распорядитель Жокейского клуба, белый мужчина, перепоясанный зеленым отличительным шарфом, поспешил к ним.

— Мэм! Мэм!

— Черт тебя подери! Черт! Будешь ты стоять спокойно, наконец?! — Девушка хлестнула лошадь кнутом, — Мне нужно найти отца. Есть новости. Сегодня я узнала, почему отцу не везет как проклятому.

Эндрю Раванель высокомерно остановил распорядителя, шагнул через калитку на дорожку и взял возбужденную лошадь под уздцы, чтобы отвести к коновязи.

Распорядитель, всадница, молодой джентльмен, ведущий лошадь, — можно было подумать, что кругом больше никого нет.

Драматическая сцена привлекла всеобщее внимание.

Стоявший на клубной веранде приезжий янки обернулся к местному приятелю:

— Что за черт?

Тот ответил:

— Ты в Чарльстоне, Сэм. Наслаждайся нашим фейерверком.

Если бы Розмари не была охвачена бессильной немой яростью, ее бы насторожил чересчур сладкий голос Эндрю.

— Подожди минутку, милая Розмари. Сейчас все уладим.

Давай помогу.

Эндрю подставил руки под ее ногу.

Розмари быстро спешилась.

— Как я могу называть Лэнгстона Батлера теперь отцом?

Он лгал мне. Он погубил моего брата. Он…

— Лэнгстон Батлер ответит за все.

И Эндрю Раванель на глазах у всего Чарльстона обнял Розмари и страстно поцеловал в губы.

— Розмари, похоже, понравилось, — беспечно бросил Эндрю Раванель.

Эндрю с отцом и Лэнгстон Батлер стояли в прихожей городского дома полковника на Кинг-стрит. Комната была сильно обшарпана — пол из широких досок исцарапан шпорами, скамьи тоже — их использовали для снятия сапог.

Батлер не стал снимать шляпу и не поставил трость в подставку. Он сжимал ее, словно готовясь пустить в ход.

— Сейчас дело вовсе не в романтических порывах моей дочери.

Лэнгстон Батлер вытряхнул все из кожаного бювара на стол и указательным пальцем с явным презрением начал ворошить счета и долговые расписки.

— За доллар не больше двадцати центов — красная цена чести Раванеля.

— Похоже, сэр, вы настаиваете, чтобы мой сын обручился с вашей дочерью? — с надеждой спросил полковник Джек.

— Чтобы Раванель стал моим зятем? — Бледные щеки Лэнгстона Батлера покрылись красными пятнами, — Кто-то из Раванелей породнился с Батлерами?

Эндрю выступил вперед, но отец придержал его за руку. — Довожу до вашего сведения, что я выкупил ваши долговые расписки и закладные и срок оплаты по ним считается с сегодняшнего дня. Этот дом и остальное имущество будут проданы для погашения долгов. Отныне Чапультапек выступает под цветом семьи Батлеров.

— А теперь, Лэнгстон, слушайте меня, — оскалился полковник Джек. — Вы не завладеете нашим скромным домом. Батлеры уже захватили наши прекрасные земли, а земледелец вроде вас не будет завидовать скудному участку, который еще у меня остался. Я вас знаю, Лэнгстон. Знаю с детских лет, когда вы были жадным, жестокосердым, заносчивым мальчишкой. У вас есть предложение к старику Джеку, маленькая сделка, чтобы унять пересуды и, как я могу предположить, слегка улучшить состояние Раванелей? Я прав, сэр?

Лэнгстон расплылся в особенно неприятной улыбке.

— Ваша жена, Фрэнсис, была весьма уважаемой особой.

Благороднее ее во всех Низинах не сыскать.

Джек Раванель побледнел.

— Ни слова о моей жене, Лэнгстон. Вам не запятнать ее безупречную репутацию.

Лэнгстон похлопал по куче бумаг.

— Вы внимательно меня слушаете? Сегодня вечером на балу в Жокейском клубе я объявлю о помолвке своей дочери с мистером Джоном Хейнзом. После этого ваш сын публично извинится за недостойное поведение на ипподроме сегодня днем, — Лэнгстон холодно посмотрел на Эндрю. — Возможно, вы были нетрезвы, сэр. Возможно, так обрадовались, узнав о помолвке моей дочери, что слегка забылись. — Лэнгстон пожал плечами, — Оставляю детали на вашей совести. Если не способны правдоподобно лгать, ваш отец, полагаю, в силах помочь освоить это искусство. После того как я приму ваше извинение, вы объявите о своей помолвке с мисс Шарлоттой Фишер.