Том Джеффери махнул на луг, видневшийся в тумане.

— Да, и Уотлинг, и доктор Уорд. Похоже, они недолюбливают друг друга.

Джон взял молодого человека за руку, отводя от Ретта.

— Мистер Джеффери, вы были когда-нибудь секундантом прежде?

— Нет, сэр. Дуэли практически никогда не случаются в Эмити. Мой дед, может, когда-то и стрелялся, но сейчас уже такого не бывает. Так что я новичок. Моя тетя Пейшенс отошла в лучший мир, завещав мне определенную сумму. И я предпринял путешествие по стране. Том, сказал я себе, если не сейчас, то когда? Вот как я очутился здесь, восхищенный вашей чарльстонской гаванью, которая, если позволите так выразиться, во всем похожа на нашу знаменитую бостонскую гавань. Во всяком случае, там я и был, когда ко мне подошел господин Уотлинг и спросил меня, считаю ли я себя джентльменом, и я ответил, что смею надеяться. Когда же мистер Уотлинг предложил мне стать его секундантом, я сказал себе: «Том, ты приехал, чтобы посмотреть этот край, и именно этим ты и должен заняться». Ведь такой возможности в Эмити никогда не представится.

Джон не решился сказать этому молодому человеку, что выбор Шэдом Уотлингом в качестве секунданта незнакомца, да еще и янки, был намеренным оскорблением для Ретта.

— Вы знаете свои обязанности?

— Мы, секунданты, должны удостовериться в том, что все идет по правилам.

Джон Хейнз внимательно посмотрел на молодого янки.

— Наш первый долг — попытаться примирить дуэлянтов, — сказал он, сожалея, что этот человек и не пытался исполнить то, что положено.

— Мой дуэлянт не ищет примирения. Он говорит, что ждет не дождется, чтобы выстрелить мистеру Батлеру прямо в сердце. Они давно друг друга знают.

— Скоро начнет светать. Восход солнца будет для нас сигналом.

— Восход так восход. Нам тоже подойдет.

— Когда солнце покажется на горизонте, джентльмены выберут себе пистолеты. Как сторона, вызванная на дуэль, ваш человек выбирает первым. Начнем заряжать?

Джон Хейнз закрепил шкатулку на передке кареты, открыл замок и достал оттуда пистолет. Закругленная рукоять змеей скользнула ему в руку.

— Как видите, пистолеты одинаковые. На ваших глазах я заряжу один, потом вы — другой. Джон насыпал пороху, положил круглую свинцовую пулю на промасленный пластырь и забил заряд. Затем поместил капсюль под курок и осторожно взвел курок до половины.

— Дома никто этому не поверит, — еще раз произнес Том Джеффери.

Утро набирало силу, туман начал расползаться, и из него выплыли два призрачных экипажа: легкий фаэтон и запряженный мулами фургон.

Ретт Батлер отвязал лошадь от своего экипажа и прижался лицом к сильной шее животного.

— Ты ведь не боишься, правда, Текумсе? Никто тебя не обидит. На этом лугу, Джон, при моем деде выращивали индиго. А в лесу есть прудик, где шилохвости выводят своих птенцов. Ондатры любят утят шилохвостей, и бывало так, что, когда подгребал целый выводок, какая-нибудь ондатра затаскивала их под воду — да так быстро, что у них не было времени улететь. Наш раздатчик воды Уилл там ловил ондатр.

— Ретт, мы переговорим сейчас с Уотлингом. Какое извинение ты готов принять?

Ретт упрямо зажмурился.

— Шэд Уотлинг утверждает, что я являюсь отцом ребенка его сестры. Я же говорю, что Уотлинг лжет. Если Уотлинг признает это, я откажусь от своего вызова.

— Предложите ли вы компенсацию? Деньги, чтобы девушка могла поехать куда-то и родить ребенка?

— Если Красотке нужны деньги, я их ей дам. Дело здесь не в деньгах.

— Как твой друг, Ретт…

— Джон, Джон… — Ретт зарылся лицом в гриву Текумсе, — Если ты друг, просто помоги довести все до конца.

Фургон Шадры Уотлинга был завален сломанными колесами, ступицами и ободами.

— Доброе утро, господин Джеффери и господин Хейнз.

Я вижу, вы привезли Батлера.

— Шэд…

— Сегодня я для вас «мистер Уотлинг».

— Мистер Уотлинг, уверен, нам удастся помочь вам полюбовно разрешить спор.

— Вот уж точно, Батлер «помог» моей сестре. Точно также я помогу и ему.

— Когда Ретт Батлер обращался с вами как с джентльменом, он оказывал вам честь.

Шэд сплюнул.

— Стоит, верно, податься западнее. Черт возьми, как же мне здесь надоело! Одни богатые ублюдки да ниггеры.

Ниггеры да богатые ублюдки. А в Миссури у меня кузены.

— Куда бы вы ни поехали, понадобятся деньги. Если же сестра, Красотка, уедет с вами, то скандал утихнет.

Уотлинг фыркнул.

— Неужели Батлер предлагает мне деньги?

— Батлер — нет, а я — да.

— Все сводится к деньгам, не правда ли? — Коренастый Уотлинг снова сплюнул, — Нет, только не сейчас. У меня на Батлера зуб. Сколько бы папаша ни сек Красотку, она все равно не признается, что это Ретт овладел ею. Без разницы. С нетерпением жду того момента, когда всажу в паршивца пулю. Молодым хозяином его никто не брал в расчет. Я слыхал, что и солдат он был никудышный. Словом, Батлер и выеденного яйца не стоит.

Шэд Уотлинг посмотрел на реку.

— Светает. У меня для колесного мастера приготовлено четыре сломанных колеса, а он начинает свою работу рано. Раз уж я вызванный, мне назначать расстояние. Пятидесяти шагов будет достаточно, чтобы я попал в цель, а он промазал. Ни к чему подставляться под шальную пулю! — Неровные пожелтевшие зубы сверкнули в беззвучном смехе.

Закутанный в толстое шерстяное одеяло, в своей двуколке храпел врач. Когда Джон Хейнз постучал по его сапогу, Франклин Уорд открыл глаза и зевнул.

— А, наше дело… Он раскутался, сошел с коляски и повернулся спиной; запах мочи заставил Джона зажать нос. Доктор Уорд вытер пальцы о полы сюртука, затем протянул руку Ретту.

— А, вот и пациент, я полагаю.

Ретт усмехнулся.

— Вы захватили инструменты для извлечения пули, доктор? Зонды? Повязки?

— Конечно, сэр. Я ведь учился в Филадельфии.

— Ну что ж, Филадельфия — прекрасный город для учебы.

Шэд Уотлинг шел позади, рассеянно усмехаясь и почесывая ляжку.

— Мистер Батлер, — сказал Том Джеффери, — зачем вы снимаете рубашку?

— Подержишь пока, Джон? Рубашку я снимаю, мой милый друг янки, чтобы пулей не вмяло ткань в рану.

— Может, вы просто любите разгуливать голышом…

Шэд Уотлинг посмотрел на более худощавого мужчину с явным презрением.

— Я никогда не раздеваюсь без надобности.

— Господа, — перебил Джон Хейнз, — это ужасно неприятное и смертельно опасное дело, и я должен еще раз вас спросить, не откажется ли мистер Уотлинг от своих слов и не извинится ли мистер Батлер, предложив компенсацию, чтобы честь была удовлетворена?

Обнаженные руки Ретта от холода покрылись гусиной кожей.

— Пятьдесят шагов, — повторил Шэд, — должно быть как раз. Батлер, помните своего черномазого приятеля Уилла? Как тот молил о пощаде? Попробуйте — может, пожалею и отпущу. — Уотлинг вновь показал свои зубы, — Дайте-ка мне пистолеты… Янки, ты следил, как мистер Хейнз их заряжал? Не могло быть так, чтобы он снарядил один из них двойным зарядом? Скажем, одна пуля уже находилась в стволе, прежде чем он заложил вторую?

Янки был поражен.

— Мистер Хейнз — джентльмен!

— Уверен, что он не нарезал пулю? Это когда наносят небольшой круговой надрез, чтобы пуля при ударе разорвалась. Ты хорошо проверил его пулю, янки?

Джеффери повторил:

— Мистер Хейнз — джентльмен.

— Уж конечно. Джентльмены не надрезают пулю и нипочем не кладут двойной заряд. Ну, который из этих пистолетов заряжал мистер Хейнз?

— Я заряжал тот, который ближе ко мне, — произнес Джон.

В лесу послышался звук рожка, долгий, торжествующий звук — таким охотники на лис оповещают о своей добыче. Минуту спустя выкатилось, разбрызгивая воду из-под колес, открытое ландо. Два молодых кутилы стояли между сиденьями; тому, который дул в почтовый рожок, пришлось его бросить и ухватиться за спинку, иначе бы он не удержался и полетел головой вниз при резкой остановке.

— Эй! Неужели мы пропустили все веселье? Пожилой человек, сидящий на козлах, хихикнул.

— Разве я не говорил вам, что мы приедем вовремя? Полковнику ли Джеку не найти этих подлецов?

При жизни жены, Фрэнсис, полковник Джек Раванель был уважаемым человеком, на плантациях которого успешно выращивался рис. Но ее убили. Был ли его нынешний разгульный образ жизни следствием тоски или, напротив, устранения присмотра со стороны жены — сказать трудно. Причем в Чарльстоне, где пьянство было под запретом только для духовенства, полковник Джек Раванель оказался самым отъявленным пьяницей. В городе, где любой порядочный джентльмен играл, Джек умудрился стать нежелательной персоной во всех уважаемых игорных домах. Но Джек был прирожденный лошадник, и поэтому помешанный на лошадях Чарльстон прощал ему многие грехи.

Джон подошел к ландо. — Господа, это дело чести. Соблюдайте нормы приличия.

Молодые люди, прибывшие с полковником, были одеты в короткие парчовые сюртуки, яркие галстуки с широкими, как у шарфа, концами и брюки настолько узкие, что не требовался гульфик. Хотя Джек Раванель годился им по возрасту в отцы, он был одет так же.

— Деревенская девка подзалетела, и сразу дело чести? — Парень затрубил в рожок, — Да ладно тебе, Джон Хейнз. Это очередной розыгрыш Ретта, только и всего.

Джон рассвирепел.

— Генри Кершо, это оскорбление. Вы здесь незваный гость.

Но здоровяка Генри остановить было непросто.

— Хочешь сказать, кузен Ретт доведет дело до конца? Будь я проклят, завтра все успокоится! Ретт, это ты? Тебе не холодно? Мы черт знает сколько времени ехали по проклятому болоту. Полковник Джек утверждает, что раньше он был владельцем этой земли. Должно быть, он тогда не пил. Эдгар Пурьер, это ты вылакал весь виски?

Том Джеффери спросил:

— Мистер Хейнз, тут так всегда бывает?

— А, тот самый янки, о котором мы слышали? — обратился к нему Генри Кершо.

— Да, сэр. Из Эмити, штат Массачусетс.

— Что ж, человек не выбирает, где ему родиться. Скажи, ты хотя бы не из тех чертовых аболиционистов?

Ретт Батлер жестом заставил Джона молчать и спросил без всякого выражения:

— Эдгар, Генри, Джек, вы пришли посмотреть, как я умру?

Эдгар Пурьер изобразил извиняющееся выражение.

— Джек обещал, что это будет всего лишь шутка, Ретт!

Он сказал, что ты никогда не станешь стреляться из-за…

— Шутка, Джек? Стоит отцу узнать, что ты в этом замешан, он живо тебя упрячет в исправительный дом.

— Дорогой Ретт! Не говори так сурово со стариной Джеком!

— Генри Кершо пьян и на все способен, когда он пьян.

Эдгар Аллан явился из любопытства. Эдгар всегда такой любопытный. Но непонятно, что заставило престарелого распутника подняться из теплой постели шлюхи в это холодное утро?

Улыбка Джека Раванеля была призвана вызвать расположение Ретта.

— Ретт, старина, я пришел вразумить тебя. Посидим, выпьем по-дружески, вспомним былые времена… Я говорил тебе, как восхищаюсь Текумсе? Вот это конь!

На мгновение Ретт, казалось, застыл в изумлении. Затем его губы сложились в улыбку, и вскоре он уже заливисто хохотал, перегибаясь пополам. Смех заразил и молодых людей.

Ретт вытер глаза.

— Нет, Джек, Текумсе ты не получишь. Джон, если меня убьют, лошадь твоя. Ну, Уотлинг. Выбирайте пистолет.

— Боже милостивый, — выдохнул Генри Кершо. — Ретт и вправду намерен довести это дело до конца. Глаза полковника Джека сузились. Он привязал своих лошадей на опушке леса.

Где-то в лесу рябчик гулко стучал по стволу дерева. Из-за реки вставало огромное солнце в клубах тумана, возвращая земле желтые, голубые и светло-зеленые краски.

Джон Хейнз на мгновение в немой молитве закрыл глаза и произнес:

— Приготовьтесь, джентльмены!

Шэд Уотлинг, ничего не понявший в смехе Ретта, осознал одно: ловушка захлопнулась, но добыча ускользнула. Взяв в руку пистолет, он принялся придирчиво его рассматривать.

— «Молодой хозяин» Батлер… Боже, как ниггеры лебезили перед ним!

Второй длинноствольный пистолет лежал в руке Ретта. Улыбка Ретта была настолько широкой, что казалось, она перетекает по обнаженной руке до самого дула, отчего и пистолет вроде заулыбался.

Ранним утром на берегу реки спина к спине стояли двое мужчин: один коренастый и сердитый, другой — полуобнаженный и улыбающийся. Каждому предстояло сделать двадцать пять шагов. Солнце поднимется над горизонтом, и Джон Хейнз отдаст команду повернуться и стрелять.