Дональд Маккейг - Ретт Батлер

Евлалия решила укрепить честь семьи.

— Моя сестра Эллен вышла замуж за очень успешного человека. Ее супруг мистер Джеральд О'Хара имеет прекрасную хлопковую плантацию близ Джонсборо. Под названием Тара, — Она втянула носом воздух, — В честь его фамильного поместья в Ирландии, думаю.

— Джонсборо… Это в Джорджии? — Мисс Раванель подавила зевоту.

— Именно. Эллен пишет, что ее дочь Скарлетт — вылитая Робийяр.

— Скарлетт? Какое странное имя. Скарлетт О'Хара — ох уж эти ирландцы!

Заложив руки за спину, Джулиан стоял у окна.

— Должно быть, все закончилось.

Элизабет Батлер заговорила, и в ее голосе прозвучала надежда, в которую, кроме нее, никто не верил:

— Ретт и Шэд, верно, объяснились и отправились верхом в таверну мистера Тернера.

Констанция Фишер обратилась к Джулиану:

— Если твой отец закончил с бухгалтерией, то, вероятно, может снизойти до нас и присоединиться к нам?

— Работу Лэнгстона Батлера никогда не переделать, — сказал Джулиан с особой интонацией, — Четырнадцать тысяч акров, триста пятьдесят негров, шестьдесят лошадей, пятеро из них чистокровные…

— Но сыновей только двое, — отрезала Констанция Фишер, — и один из них, возможно, умирает от пулевого ранения.

Элизабет Батлер поднесла руку к губам.

— Ретт в таверне мистера Тернера, — прошептала она. — Он должен там быть.

Услышав стук копыт, Розмари подбежала к окну и распахнула его. Сырой воздух ворвался в дом. Поднявшись на цыпочки, девочка высунулась наружу.

— Это Текумсе! — закричала она — Его галоп я узнаю где угодно. Слушай, мама! На дорожке Ретт! Это он! Это Текумсе!

Девочка бросилась вон из комнаты, сломя голову сбежала с лестницы, промчалась мимо отцовского кабинета и выбежала на подковообразную подъездную дорожку, где ее брат останавливал взмыленную лошадь. Улыбающийся Соломон взял лошадь под уздцы.

— Приветствую вас дома, масса Ретт, — сказал он. — Все цветные вас приветствуют.

Молодой человек соскочил с лошади и подхватил сестренку, обняв ее так сильно, что у той перехватило дыхание.

— Извини, моя маленькая, что напугал тебя. Вовсе не хотел этого.

— Ты ранен, Ретт!

Его левый рукав был пуст. Рука висела на перевязи под черным сюртуком.

— Пуля не задела кость. У реки на рассвете ветер налетает порывами. Уотлинг не принял это в расчет.

— О Ретт, как я боялась. Что бы я делала, если бы потеряла тебя?

— Ты не потеряла меня, детка. Только хорошие умирают молодыми.

Отодвинув ее от себя на расстояние вытянутой руки, он смотрел на сестру так, как если бы впитывал ее образ, запечатлевая его навсегда в своей памяти. Черные глаза Ретта были очень печальными.

— Пойдем со мною, Розмари, — сказал он, и на безумный миг Розмари показалось: вот-вот они с Реттом оставят этот безрадостный дом и она, убегая вместе с братом на Текумсе, помашет на прощание рукой.

Вслед за братом она вышла на длинную пустую площадку перед домом. Обняв ее здоровой рукой, Ретт повернул сестру лицом к полям: перед ними расстилался весь их мир.

На освещенных солнцем рисовых полях, поделенных на прямоугольные лоскуты, бригады работников разбрасывали известковую глину мергель и в такт своим движениям пели. Слов не было слышно, но в мелодии чувствовалась какая-то светлая печаль. Полоса разлившейся реки Эшли отделялась от полей Броутонской дамбой; по этой дамбе мчался, поворачивая к восточному полю и дому Исайи Уотлинга, всадник.

— Плохая новость седлает самого быстрого коня, — тихо проговорил Ретт, — И, помолчав, добавил: — Никогда не забуду, как здесь красиво.

— Значит, он… Шэд Уотлинг…

— Да, — сказал Ретт.

— И потому ты такой печальный? — спросила Розмари,—

Он ведь был задирой. Не нужно о нем грустить.

Ретт улыбнулся.

— Какое же ты удивительное существо!

Миссис Батлер с гостями ожидала их в гостиной. Увидев пустой рукав Ретта, она глубоко вздохнула, и глаза ее закатились. Помогая ей сесть на диван, Джулиан шептал: «Мамочка, дорогая, пожалуйста!»

Евлалия с округлившимися глазами скрипучим от страха голосом спросила:

— А Франклин?

— Ваш Франклин, мадам, в полном — за исключением его фляжки — порядке. Доброму доктору не хватает храбрости для такого дела.

В дверях кабинета выросла фигура Лэнгстона Батлера с гроссбухом в руке. Прошествовав через комнату к полкам, он поставил книгу на место и, повернувшись, увидел старшего сына.

— А, непутевый, только тебя не хватало.

Затем мистер Батлер взял семейную Библию и открыл те ее страницы, куда, начиная с 1607 года, вносились даты рождения, женитьбы и смерти Батлеров. Из кармана жилета он достал серебряный перочинный ножик, чтобы очинить гусиное перо. Затем прислонил перо к лакированной ореховой подставке, а когда расщеплял кончик, то надавил так сильно, что поцарапал дерево.

Дрожащими руками перелистывал он страницы и перечитывал записи в Библии:

— Наше семейство могло похвалиться патриотами, верными женами, ответственными детьми и респектабельными гражданами. Но в породе Батлеров есть и дурная кровь; по некоторым из них, в том числе и моему собственному отцу, с самого начала плакала петля, — Лэнгстон бросил на бабушку Фишер суровый взгляд, чтобы упредить всякое несогласие, затем продолжил: — Мы обеспокоены дерзостью, непослушанием и наглостью сего молодого человека. Его родитель пытался внушить ему приемлемую норму поведения, однако этот юноша не повиновался ему.

Элизабет Батлер молча плакала. Джулиан Батлер пытался подавить кашель.

— Когда после долгих раздумий родитель направил мальчика в Вест-Пойнт, самые знаменитые наставники не могли заставить его подчиниться. Кадет Батлер был исключен. Вернувшись в Низины, он проявил себя совершенным распутником, от которого забеременела девушка из низших слоев общества. Ты предлагал Уотлингу деньги?

— Сэр, вы, а не я богатый плантатор.

— Почему ты вызвал Уотлинга на дуэль?

— Он оболгал меня, сэр.

Лэнгстон отмахнулся от его слов.

— Уотлинг мертв?

— Больше он никому не сможет причинить вред.

Одним росчерком Лэнгстон Батлер вычеркнул имя сына из Библии и, закрыв чернильницу крышкой, вытер кончик пера. Не говоря ни слова, он выпроводил собравшихся через широкие двери на семейную половину дома.

— Поскольку вас более ничто не связывает с семейством Батлеров, сэр, вы можете удалиться.

Год за годом маленькая Розмари неизменно писала брату. Она рассказывала ему о своем пегом пони, который «имел очень приятные манеры». Розмари повсюду ездила на Джеке. «Мама говорит, что я превращаюсь в дикую индианку. А ты встречал диких индейцев?»

«Когда я прошу его прыгнуть, — писала Розмари, — Джек мотает головой, вращает глазами и прижимает уши. Мне кажется, что такая просьба его оскорбляет».

Когда Джека укусила змея, Розмари писала, как они с Геркулесом просидели всю ночь возле умирающего пони. Хотя почерк девочки был тверд, письмо оказалось закапано слезами. Розмари вернулась к Фишерам и писала об их делах.

Шарлотта ни о ком не думает плохо. И брат ее Джейми вряд ли хочет быть жестоким, но его друзья такие хитрые и безрассудные, чтоДжейми приходится действовать как они. Однажды утром он пришел, когда мы с Шарлоттой завтракали. Одежда Джейми была совершенно грязной! Он плохо держался на ногах, и от него мерзко пахло. Когда Шарлотта упрекнула его, он сказал: «Не лезь не в свое дело, девчонка». Шарлотта прикусила губу и перестала разговаривать с Джейми. Целыми днями Джейми делал вид, что все хорошо, а потом извинился. Шарлотта точь-в-точь как бабушка Фишер — лучший друг, но упряма до невозможности!

Джейми более мягкий, чем хочет показаться. Когда он не с друзьями, то рассказывает нам занимательные истории. Некоторые из них — чистые выдумки! Джейми любит лошадей, лучше его наездника я просто не знаю! Геркулес разрешает Джейми покататься наДжиро. Я рассказывала тебе о Джиро? Геркулес говорит, чтоДжиро — самый быстрый чистокровный рысак в Низинах.

Среди друзей Джейми Эндрю Раванель, Генри Кершо и Эдгар Пурьер. Они ведь и твои друзья, так? Джейми называет Джона Хейнза «орясиной», но не осмеливается критиковать его в присутствии бабушки Фишер. Джон Хейнз спросил меня, не получала ли я от тебя весточки, и мне так жаль, что я вынуждена была сказать «нет».

Была бы я старше, я бы приехала к тебе и мы вместе отправились бы в Египет. Я бы очень хотела увидеть пирамиды. А ты их видел?

Розмари совершенно точно было известно, что аболиционисты злые, а янки ненавидят и боятся южан, даже детей, таких, как она. Из личного опыта она знала, что взрослые до хрипоты спорят о политике и что дружба складывается или рушится в зависимости от того, что делают другие взрослые в Конгрессе США. Когда Розмари исполнилось десять лет, Конгресс принял Компромисс 1850 года[5], и на какое-то время противники федеральных законов и юнионисты стали друзьями. Лэнгстон Батлер, который не разговаривал с Кэткартом Пурьером с тех пор, как забрал Ретта, поздоровался с ним на Куин-стрит.

Когда роман миссис Стоу «Хижина дяди Тома» увидел свет, весь Чарльстон негодовал по поводу «злонамеренной книги». Бабушка Фишер сказала, что она слишком проста для Розмари и Шарлотты.

— Как она может быть слишком простой для детей? — возразила Розмари, страстно желая прочитать книгу, о которой все говорили.

— Проста в смысле незамысловата, — проворчала бабушка Фишер.

В следующем письме Розмари спрашивала Ретта, читал ли тот «Хижину дяди Тома».

Краткий промежуток политического спокойствия закончился, когда Розмари сравнялось четырнадцать лет и Конгресс издал закон «Канзас- Небраска» [6]. На западе рабовладельцы и аболиционисты принялись убивать друг друга.

Примерно в то же время Розмари начала большее внимание уделять перспективным холостякам Чарльстона.

«Эдгар Аллан Пурьер сказал, что Эндрю Раванель обманывает в картах, и Эндрю вызвал того на дуэль, — писала Розмари. — Все думали, что они будут драться, но Эдгар извинился, и теперь его считают трусом. Джейми Фишер назвал Эндрю "прекрасным" всадником. Как ты считаешь, мужчина может быть прекрасным?»

«Генри Кершо высек свободного цветного портного прямо перед его магазином, после того как тот попросил плату за просроченный счет. Мужчина умер от полученных ран. (Отец сострил, что портной получил по счету.)».

Розмари описала похороны Конгресса Хейнза: «Вся Митинг-стрит от Куин-стрит до Уайт-Пойнта была запружена теми, кто пришел почтить его память. Джон Хейнз снова спрашивал о тебе. Как бы я хотела узнать твои новости!».

«Помнишь, как ты приехал ко мне в первый раз из Вест-Пойнта? Я была такой маленькой, и ты мне казался таким высоким… Помнишь, как мы катались по океану?»

«В прошлую субботу Джиро одержал победу над Планетой мистера Кэнби и Чапультапеком полковника Раванеля. Геркулес поставил это себе в заслугу и попытался заказать корзину шампанского, чтобы отпраздновать свою победу. Заявил, что хочет "угостить всех белых джентльменов". Как ему такое в голову пришло! Отец послал Геркулеса назад в Броутон "освежить манеры"».

Розмари уверяла Ретта: «Мать любит тебя, Ретт! Знаю, что любит». Это была догадка; с тех пор как ее старший сын впал в немилость, Элизабет Батлер только заливалась слезами при нечастых упоминаниях имени Ретта.

Убийства аболиционистов в далеком Канзасе подрывали давние чарльстонские связи. Кузены переставали разговаривать. Чарльстонцев, почитавшихся некогда экстремистами, сейчас хвалили как визионеров. Бабушка Фишер не дала друзьям Лэнгстона Батлера исключить юниониста Кэткарта Пурьера из Общества святой Сесилии. В отместку Лэнгстон Батлер вновь забрал свою пятнадцатилетнюю дочь из дома Фишеров.

С тех пор Розмари видела Шарлотту и Джейми Фишера только на больших собраниях. Она писала Ретту: «Джейми и сестра Эндрю Раванеля Джулиет стали закадычными друзьями. Теперь точат языки друг на дружке, чтобы больнее ранить свои жертвы».

Розмари рассказала брату, что весь Чарльстон ждал помолвки Эндрю Раванеля и Мэри Лоринг, но та внезапно уехала в Сплит-Рок, в Северную Каролину, и Эндрю тогда начал ухаживать за Синтией Питерсон.

«Моя служанка Клео хорошая, только постоянно расстраивается по пустякам. И страшная болтушка!

Помнишь бойкую маленькую Сьюди? Ну так вот, Сьюди вышла замуж за Геркулеса, и у них появился первенец. Геркулеса прямо распирает от гордости. Он шлет тебе привет».