— Давай пригласим ее поужинать, — предложила вдруг Розамунда. — У нее небось полный кавардак — электричество не подключено и все такое, а магазины до понедельника закрыты. Пойди позови ее, Джефри, прямо сейчас, пока она бегает туда-сюда. Не придется звонить в дверь или еще что. Мы же не собираемся устраивать ничего серьезного.

Джефри взглянул на часы. Он часто это проделывал, когда его одолевали сомнения, хотя обсуждаемый вопрос, как правило, со временем связан не был.

— Ну, не знаю, — поморщившись, протянул он. — У нас вроде есть дела?

Розамунда легонько его толкнула:

— Прекрасно ты знаешь, нет у нас никаких дел! Мы собирались заняться тем же, чем и всегда по субботам, — сидеть в шезлонгах и рассуждать о том, что ты, может быть, скосишь лужайку.

— Но я обожаю сидеть в шезлонге и рассуждать о том, что, может быть, скошу лужайку, — с надеждой в голосе запротестовал Джефри, однако Розамунда неумолимо продолжала подталкивать его к лестнице.

— Иди, иди. Это будет по-соседски. А заодно мы сможем все про нее разузнать, — приободрила она мужа.

Как только Джефри ушел, она отправилась на кухню — прикинуть, что приготовить вечером для незнакомой гостьи. Что-нибудь холодное, разумеется. В такую погоду каждый предпочтет холодную еду. Во всяком случае, каждый, кто не догадывается, насколько он не прав. Значит, салат. Салат, холодное мясо и компот. Меню так себе, без затей. Но Джефри и Розамунда никогда не устраивали большой возни вокруг гостей. Напротив, обычно Розамунда готовила что-нибудь вкусненькое, только когда они бывали дома одни, даже без Питера. Питер вообще страшно усложнял любой прием пищи своим недавно приобретенным цинизмом по отношению к еде и чудовищным аппетитом (сочетание, чрезвычайно затруднительное для всех заинтересованных лиц). Главное, никогда не знаешь, явится ли он домой к обеду, а если да, то не притащит ли с собой трех-четырех голодных друзей.

Во всяком случае, сегодня он объявил, что вечером его не будет, если, конечно, этому можно верить. Значит, на сына она не рассчитывает. И точка. А если он неожиданно появится — хотя вряд ли можно считать неожиданностью то, что происходит два раза из трех, — пусть сам себе что-нибудь сообразит. Есть в делах нынешних подростков какая-то расхлябанность, подумала Розамунда. В дни ее юности такого не было. В ее время, если они собирались пойти погулять, так уж точно шли. Частенько наплевав на яростные возражения старших. Теперь, когда такого понятия, как родительские возражения, не существует в природе, светская жизнь молодежи страдает беспомощной неопределенностью. У них это в крови — в какой угодно момент готовы перенести или вовсе отменить любую встречу и имеют привычку возвращаться в отчий дом как раз к тому обеду или ужину, который, по расчетам родителей, должны пропустить.

Еще несколько лет назад, когда Питер был голубоглазым, румяным сорванцом, словно сошедшим со страниц книжки про Уильяма[1], Розамунда была бы не против, останься он на ужин. Даже с удовольствием продемонстрировала бы сына новой бездетной соседке — они с Джефри, как только увидели японского хина, немедленно и безоговорочно заключили, что у нее нет детей. Вне всяких сомнений, настанет день, когда Розамунде снова будет приятно похвастаться Питером — красивым молодым человеком, увлеченным серьезным делом. Пока же она предпочитала гордиться сыном издалека, и чем дальше, тем лучше.

Хлопнула входная дверь, и в кухню, улыбаясь, шагнул Джефри.

— Бросай работу, милая, — объявил он. — Нам не придется утолять голод сей страждущей особы. Она сама намерена утолить наш голод. Хочет, чтобы мы пришли к ней на ужин. Каково, а?

— Но… как же… — От удивления, вызванного таким поворотом событий, Розамунде почему-то захотелось возражать, как будто хлопоты и беспокойство предстояли ей, а не новой соседке. — Да как же она управится? Ей даже еще не всю мебель занесли… Как в такой обстановке можно думать о готовке для гостей? Ей бы самой для себя чего-нибудь наскрести, в первый-то вечер. Потому я и решила ее пригласить.

— Я ей так и сказал. А она только расхохоталась. Начинать, говорит, надо с самого важного, а устроить вечеринку гораздо важнее, чем расставить мебель. И если честно, Розамунда, по-моему, она права. У нее там так забавно — она повсюду свечи расставляет, прямо на ящиках, и цветы там, и все такое. Мы ведь пойдем, да?

— Да, пожалуй. Если ты уверен, что она в самом деле нас ждет. Мне все же кажется, что это куча лишней работы для нее, и в такой день…

«Фу, какая я скучная, — вдруг подумала Розамунда, — никакого воображения, если сравнивать с беззаботной изобретательностью, которая обосновалась за соседней дверью».

— Разумеется, мы пойдем, — добавила она, улыбнувшись. — Звучит очень заманчиво. Может, мне стоит ей помочь?

— Не надо, наверное. Если хочешь, могу ее спросить. Я обещал вернуться и протянуть электрический шнур над стеклянной дверью, чтобы повесить фонарь в саду. У нас, между прочим, тоже надо бы такое устроить. Почему нам это раньше в голову не приходило? Да, кстати, она действительно кое о чем просила. У нас есть ярко-красная ленточка или что-то в этом роде? Она хочет завязать бант Фудзи-горке. Чтобы отметить приезд.

— Фудзи-горке?

Розамунда, разумеется, догадалась, кому принадлежит это нелепое имя. Переспросила не осведомленности ради, а для перестраховки. Потому что в голосе Джефри должна была бы прозвучать насмешка, когда он передавал эту странную просьбу. Они с Джефри всегда потешались над хинами, такая у них привычка. А уж коли дело касается хинов, которым необходимы красные бантики по случаю торжества!..

Но Джефри, к ее ужасу, кажется, не понял. Просто ответил на вопрос.

— Да, Фудзи-горке. Хину, — охотно объяснил он. — Видишь ли, у ее сестры тоже есть хин, по имени Фудзи-яма, и совершенно естественно, что…

Розамунда не собиралась выслушивать эту историю. По крайней мере, когда ее излагают с умильной улыбкой и так простодушно, не понимая, насколько все это глупо, жеманно, по-стародевичьи сентиментально.

Усилием воли она остановила перечисление эпитетов, которые множились у нее в голове. Даже улыбнулась и предложила:

— Пускай она сама мне расскажет. Наверняка она захочет это сделать, а мне будет трудно смеяться в нужных местах, если я заранее все узнаю. Да, придется нам поднапрячься — веселые истории о хинах в таком близком соседстве! Надеюсь, мы приспособимся.

Долю секунды она смеялась в убийственном одиночестве, затем Джефри к ней присоединился. Чуточку слишком поздно и чуточку слишком громко. И за первой шуткой не последовала вторая. Пробормотав что-то вроде «как-никак пообещал…», Джефри поспешно вышел из кухни и из дома. Без ленточки. И эта красная ленточка, которую они не искали, не нашли, которой у них, вероятно, вообще не было, стала первым предметом из тех, что никогда впредь не поминались в их разговорах.

Глава III

Обычно Розамунда была благодарным гостем. Обычно она любила встречаться с новыми людьми, рассматривать их дома, слушать рассказы об их жизни, пополнять ими свою богатую коллекцию знакомых или даже друзей.

Но в тот вечер в ней почему-то бродили недобрые чувства. Стоило Розамунде шагнуть из летних сумерек в гулкий, не застланный ковром холл соседнего дома, как в душе она ощетинилась, исполнилась готовности подмечать любой недостаток, любой огрех. Поэтому, когда боковая дверь холла распахнулась и перед глазами предстала сверкающая картина, первым побуждением было с ходу так или иначе забраковать, преуменьшить ее прелесть. За приветливым, танцующим пламенем свечей, за обильным великолепием цветов и листьев — за всей этой декорацией она старалась разглядеть обыкновенный, невзрачный и несоразмерный холл, в точности как их собственный.

Но это было невозможно. Помещение напоминало волшебную пещеру, и все, что тебе оставалось, это отбросить мелкие придирки и поддаться очарованию. Маки, настурции, стелящиеся зеленые ветки обратили в сказочные джунгли то, что на самом деле являлось безобразным сборищем несуразной мебели, сваленной грузчиками как попало. Вон из темного угла выглядывает свернутый в рулон, большой пыльный ковер, но как ловко обвивают его пестрые побеги плюща — ни дать ни взять узорчатая колонна! Каким золотом и багрянцем светится эта ваза с настурциями на поцарапанной поверхности то ли непрезентабельного столика, то ли шкафчика — не разберешь, да и неважно. Цветы и свечи преобразили все вокруг, превратили унылый холл в мир торжества света и красок.

— Линди! Ну, класс! Просто отпад! — воскликнул Джефри. — Правда, Розамунда? Да, надо же вас представить друг другу. Линди, это моя жена Розамунда. Розамунда, познакомься с нашей новой соседкой Линди… э…

Похоже, он уже забыл ее фамилию. А может, и вообще не знал? Может, с самого начала было просто «Линди»? Розамунда уже пожимала руку плотной молодой женщине в широких оранжевых брюках и какой-то черной блузе без рукавов — трудно разглядеть в неверном мерцании свечей.

— Правда, здорово? — Линди энергично трясла руку Розамунды. — Я так рада, что вы пришли! А то такая, знаете, тоска напала, такая усталость, и все выглядит так отвратительно, так «по-переездному», что просто нельзя не устроить вечеринку! С вами такое бывало? Устанешь как собака, и единственное, на что способна, это немедленно закатить шикарную вечеринку?

Нет, с Розамундой такого не бывало. Более того, она и представить не могла, чтобы подобное парадоксальное состояние одолело какую-либо другую женщину. Все это от начала до конца — самое возмутительное притворство! Конечно, вслух ничего такого не скажешь, поэтому Розамунда улыбнулась и сказала, что все очень мило и что Линди просто молодец.

Услышав похвалу, Линди простодушно засмеялась от удовольствия, а затем вдруг тихо и доверительно пояснила:

— По правде говоря, у меня была и другая причина — хотела в первый вечер чуточку подбодрить сестру. Поэтому я особенно рада, что вы смогли ко мне заглянуть. Она, знаете ли, немного расстроена из-за переезда. Это и в лучшие времена угнетает, верно ведь?

— Да, должно быть, так, — согласилась Розамунда, пытаясь вспомнить собственное состояние, когда они приехали сюда несколько лет назад. Была ли она подавлена? Или взволнована? Или просто настолько занята каждую минуту, что любые переживания казались смехотворной и ненужной роскошью? Забылось уже, а вот что там такое с ее сестрой? — Ваша сестра? — осторожно переспросила Розамунда. — Значит, она будет жить с вами?

— Да. Вообще-то это все из-за нее. Понимаете, муж бросил ее, бедняжку, а так как в нашей семье я самая свободная и самостоятельная, то и решила приютить ее на какое-то время. Глупо, по-моему, нам обеим жить поодиночке в крошечных квартирах, тем более что она так тоскует и все такое. Вот я и подумала: так будет лучше. Очень на это надеюсь.

— По-моему, неплохая мысль, — заметила Розамунда, стараясь за хорошими манерами скрыть вульгарное любопытство и в то же время побольше выведать о сестре Линди. — Когда она приедет?

— Да она уже здесь. Наверху. Ей непременно нужно, прежде чем спуститься, «навести порядок» — так она это называет. Она совсем не похожа на меня. По мне, сначала веселье, а порядок потом. — Линди повернулась к Джефри: — Ты согласен, Джеф? Наше дело позаботиться об удовольствиях, а неприятности сами о себе позаботятся!

Держит особую записную книжку для подобных штучек и по мере надобности втискивает их в разговор, с раздражением подумала Розамунда и в ту же секунду поняла, что ей не с кем будет разделить это раздражение и после вечеринки. Потому что Джефри одобрительно фыркнул. Раз так, тогда и Розамунда будет смеяться, даже если это веселье ее прикончит.

Не прикончило. Напротив, мало-помалу настроение у Розамунды улучшилось. К тому времени как они с Линди нарезали салями, огурцы и крутые яйца, натужное веселье первых минут стало вполне искренним. Тем более что Джефри то и дело давал им пригубить белого вина, которое Линди попросила его открыть… парой ножниц вместо штопора, что, естественно, развеселило их еще больше.

— Мы его допьем еще до того, как начнем есть, — с удовлетворением заметила Линди, заглядывая в пустой бокал. — Ну и пусть! Поставим пустую бутылку на стол и обовьем венком из маков — будет напоминать нам о выпитом вине. Бедняга Эйлин, пропускает самое интересное. Ей, правда, все равно. Она вообще не пьет. Куда она, между прочим, запропала?

— Если она взялась распаковывать вещи, на это нужно время, — сказала Розамунда и ужаснулась — говорит как истинная зануда! Будто она целиком на стороне тех, кто сначала разбирает вещи, а уж потом принимается пить белое вино и рассыпать вокруг цветы. — Может, нам пойти ей помочь? — Сообразив, что это еще хуже, Розамунда поспешно рассмеялась и завертела головой по сторонам, прикидывая, чего бы такого по-быстрому отчебучить? Засунуть за ухо цветок мака или опрокинуть в рот остатки вина?