— Не позволяй ему увидеть слезы, — ее слова слетели словно мантра, витавшая у нее в мыслях.

Стук в дверь заставил Обри замереть на месте. Мое собственное внимание метнулось ко входу, пока я ожидал, что в дверь войдет усложнение.

Вместо этого снаружи позвал женский голос.

— Миссис Каллин, ваш муж попросил уведомить вас, что главный врач больницы собирается вручить награду терапевту года. Он хотел бы, чтобы вы были рядом во время церемонии.

Две минуты.

— Спасибо! Я сейчас буду, — она наклонилась к умывальнику, встречаясь глазами со своим отражением. — Пожалуйста, Боже. Пусть в этот раз у меня получится. Ты можешь сделать это, Обри. Пора… — она отошла назад, удерживаясь лишь на край стойки, — …сбежать от этого ублюдка.

Одна минута.

Бойкими шагами она на цыпочках подошла к двери уборной, открыла ее на маленькую щелку и выглянула наружу. С тем, как она одной рукой сжала цепочку своей сумочки, и, учитывая напряженную позу ее тела, она выглядела, будто готовилась сделать неистовый рывок, словно была готова сбежать. Хотя у нее едва ли было время шевельнуться, пока она совершила вторую за секунды ошибку, и я ринулся к ней, запустив свои руки по ее, прижимая сумочку Обри к ее локтю.

Легкое напряжение сковало ее мышцы, когда голова откинулась назад, а глаза принялись изучать мое лицо. Ее брови сошлись вместе.

— Кто ты… что ты… — она уже не могла нормально разговаривать, пока тело обмякало, и она не перестала двигаться.

Поднимая ее на руки, я встал у двери. Готовясь. Выжидая.

Что-то похожее на взрыв, сотрясло стены, и все сборище превратилось в суету тел. Метавшихся. Кричащих.

Идеальный момент хаоса.

Сейчас.

Я выскользнул из уборной, придерживаясь стены, с удивлением наблюдая за внедорожником, въехавшим через холл галереи, над крышей которого клубился дым. Повсюду валялось битое стекло. Искусство, стоящее в ряд минуту назад, теперь было разбросано кусками разорванного полотна. Бронзовый дизайн, свисающий с потолка на кабелях, упал, воткнувшись в крышу внедорожника.

Последовала еще одна волна крика. По системе громкой связи была запрошена медицинская помощь.

Пнув дверь, я удерживал Обри, затем перекинул ее через плечо. Как только дверь закрылась, я мимолетом поймал взгляд Майкла, который обернулся с открытым ртом от — как я думал — потерянности и разочарования, пока его широко раскрытые глаза были направлены на уборную. Его голова металась между направлением уборной и разбегающейся толпой, прежде чем он нырнул в последнее место, где видели его жену.

Я запомню эту картину, буду смаковать ее в самые темные моменты одиночества, когда смогу представить мгновения, которые явно последуют — паника, опустошение, незнание, что случилось и кто ее забрал.

Я быстро передвигался вниз по лестнице. Громкий скрип напряг мои мышцы, и из-за эха голосов и звона ключей, я ухватился за стену, держась подальше от перил.

Охрана промчалась по первому этажу, когда я пролез через дверь подвала. Я нес безжизненное тело Обри, пока не достиг камеры хранения и проскользнул в дыру, хватая мешок с пола. Бл*дь, с ними обоими мышцы горели. Я бросил мешок в дыру, протащил Обри через отверстие, которое прорезал в двери, и поднял ее на плечо, прежде чем пуститься в бег по длинному темному туннелю с сумкой в руке.

Никто не последовал за мной. Казалось, никто не знал, что я только что похитил жену мэра.

Это было слишком, черт возьми, легко.

***

Вернувшись в особняк, я нес взваленное бессознательное тело Обри на плече, словно мешок с картошкой. Крепко удерживал ее за бедра сзади под платьем, пока взбирался наверх, а ее руки безвольно шлепали по моему заду с каждым моим шагом.

Налево от лестницы, я пнул ногой дверь в комнату — именно ту, которую выбрал, как раз напротив моей спальни. Темные шторы украшали единственное окно, закрывая собой охранную решетку, наподобие тех, которые я установил на каждом окне в особняке. Ее кровать уже была установлена, оборудована кожаными манжетами и изголовьем, которое я прикрепил к стене.

Я разместил ее вялое тело на кровати и проделал быструю работу с закреплением ее рук и ног, прежде чем вставить кляп в рот, приподнимая ее голову, чтобы я мог завязать его на затылке.

Веселья ради, я натянул черную маску на лицо — ту же самую, которую Алек носит в своих пресловутых видео Ахиллеса Х, и сделал шаг назад.

Слабый стон пронзил воздух, и я отступил дальше, когда она сдвинулась на кровати, и ее платье задралось вверх по бедру. Будто внезапно осознавая, она резко натянула оковы, и ее глаза распахнулись. Широко.

Паническое хныканье, приправленное резким втягиванием воздуха, последовало после того, как она приподняла голову над кроватью и сделала еще одну жалкую потугу натянуть оковы.

Мне хотелось рассмеяться. Настолько беспомощна.

— Хосп… Нне плох… — ее голос казался неразборчивым лепетом из-за повязки.

Ведро ожидало ее у кровати. Я дернул тряпку и поднял Обри как раз, чтобы она могла вырвать, когда она вытянула шею и повернула голову в сторону. Я предвидел, что это из-за смешивания наркотика с алкоголем. Последнее, что мне было нужно, это чтобы простыни воняли рвотой.

Она перевела дыхание, оглядев комнату.

— Г-где я? Ты… ты Ахиллес Х?

Я уставился на нахмуренные брови Обри Каллин и маску непонимания.

— Ахиллес Х и минуты с тобой бы не провел.

То, что должно было быть похожим на попытку покачать головой, выглядело как покатившийся шар для боулинга, пытающийся остановиться на полосе.

— Крам…олк… — ее глаза снова медленно нашли меня. — Чего ты хочешь? Денег? У меня ес… день…хи. Просто… скажи… сколь…

— Ты думаешь, я похитил тебя ради чего-то настолько несущественного, как деньги?

Еще одно резкое движение ее головы выглядело так, словно она сейчас скатится на пол.

— Кто…. Кто-то тебя нанял?

— Например?

Я резко выдохнул.

— О, Господи, кт… знает, — ерзание на кровати задрало ее платье еще выше по бедру. — От… пусти меня. Нико…да не ус… лышишь обо мне снов…. Об…щаю… — огромные расширенные зрачки в ее глазах выглядели черными, словно зло, и ресницы трепетали даже, когда глаза закрывались, а голова бесконтрольно перекатывалась по подушке.

Я не ответил ей. Она все равно ничего бы не запомнила из сказанного. Кроме того, я был здесь не для того, чтобы облегчать ей жизнь или посвящать. Вместо этого, я оставался в тени, тихо пялясь на нее, ожидая, пока понимание настигнет ее, и волны паники последуют за этим.

Ее грудь поднималась и опадала быстрее, пока глаза бродили от одного угла комнаты к другому, затем она содрогнулась, брови нахмурились, будто она боролась с тем, чтобы закрыть глаза. Минуту спустя, она проиграла битву. Ее тело обмякло, а рот остался приоткрытым.

Мой взгляд скользнул туда, где разрез ее платья открывал бедро, загорелое, подтянутое и гладкое, на блестящей поверхности которого отражалось освещение комнаты.

Лена свернулась клубком на полу, ее гладкие ноги были в крови, ожогах и синяках. Я накрываю своей рукой то место, где они порезали ее ножом, и слезы застывают у меня в глазах. Она дергается от моего прикосновения, не заботясь поднять глаза и посмотреть на меня, и я знаю почему. Она чувствует себя разрушенной. Они разрушили мою девочку. Мою прекрасную Лену. Избили и заклеймили.

Ярость закипела в венах, горяча кровь. Я потер виски, притупляя внезапную боль в них, и принялся расхаживать, словно зверь в клетке, готовый впиться в жертву. Вид бедра Обри привел с собой необузданное желание оставить на нем синяки, впиться пальцами в его безупречную плоть и оставить метку боли, как они сделали с моей женой. Я хотел приставить пистолет к виску Обри и спустить курок, забрать то, что мое. Око за око. Слова Алека сражались в моей голове.

Не делай этого. Не облажайся.

Я покинул комнату до того, как смог последовать своим порывам, и направился вниз.

Схватил бурбон с кухонного стола и опрокинул в горло, ожидая, пока прохладная жидкость успокоит пожар в моем горле. Я не заметил, как бутылка оказалась пуста. Снимая перчатки, я запустил руки под воду и позволил холодной струе усмирить пламя, разгорающееся под моей кожей. Изначально дом не был оборудован водоснабжением, электричеством или газом. Я сам установил все это, сделав проводку, проведя газ и воду. Чуть не убился во время процесса.

Я потер рукой лицо и прижал бугор ладони к голове. Гребаные головные боли.

Из-за нахождения Обри в соседней комнате мне понадобится какой-нибудь сильный алкоголь — такой, который мог бы утопить картины ее высоко задранного платья и всех тех вещей, которые я хотел сделать из ярости. Я не знал, как долго по желанию Алека я должен был ее удерживать. Не имел понятия, почему он добавил ее похищение к идеальному, по моему мнению, плану, разработанному месяцы назад. Что плохого случится, если ее убить? Зачем она была ему нужна? Он сказал мне следить за ней на время переговоров. Но переговоры не были частью плана. Я должен был систематически убивать каждого человека, который убивал мою семью, пока Алек держал бы их в напряжении, сливая информацию, занимая их, сбивая со следа. Каллину было бы насрать на пропажу нескольких головорезов, если это означало, что вся его гребаная операция будет раскрыта. В итоге, Каллин сдохнет. Без переговоров.

Мне не нравилось, что Алек изменил то, с чем мы оба согласились. План изменился, и у меня не было выбора, кроме как следовать ему. Когда я сказал Алеку, что сделаю все, что он хотел, в обмен на личности мужчин, укравших мою жизнь, я не мог даже догадаться о том, что моим заданием будет нянчиться с единственной женщиной на планете, в которую я бы с радостью всадил пулю.

Консистенция воздуха сжала грудь, и знакомое чувство натянуло желудок.

Мне нужно было прикончить еще бутылку алкоголя, чтобы усмирить пламя.

Глава 8

Ник

В «Логово Льва» стоило ходить ради двух вещей — полуголых женщин и крепкого алкоголя, способного уложить любого ублюдка весьма быстро. Он также был единственным клубом в Детройте, в котором продавали алкоголь и женщины раздевались полностью. Везде в других местах это было запрещено, но, черт, будто это кого-то заботило.

Я уселся на барный стул, намертво приковав свой взгляд к копу, сидящему рядом с Ревом — хозяином бара и своего рода соседским сторожевым псом. Хоть он и сам не был робок в заключении сделок лично, но держался подальше от проблем. Рев не питал особой любви к полиции Детройта — по факту, я слышал истории о том, как он выбивал дерьмо из офицеров, которые пытались устроить рейд на дома в его районе.

В ночь четверга стрип-клуб пустовал, так что в вызове копов не было смысла. Помимо маленькой группки, сидящей у сцены, чьи противные смешки показывали, что они весьма неплохо проводили время, здесь находились лишь Джимми и Сэмпсон — двое мужчин, чей возраст, пожалуй, приближался к восьмидесяти.

Я заказал виски, впиваясь взглядом в женщин на сцене, вколачивающихся в шест в такт Adrenalize группы In This Moment.

Впереди, ближе всего к сцене среди стаи пьяных костюмов, которые предпочли незнакомок своим женам, встал мужчина среднего возраста и принялся выделывать движения пахом в стиле дерьмового танца членом, чем были известны жители пригорода. Вы всегда сможете отличить их от коренных жителей Детройта. Когда они пересекали свои границы, их умение танцевать напоминало парня, в смятении трахающегося напоказ.

Я ненавидел, когда эти куски дерьма приходили сеять свою дикую сперму в баре, где Лена работала стриптизершей. Они всегда пытались прикоснуться к ней или уговорить ее встретиться с ними в задней комнате. Она никогда не соглашалась. Даже когда дела шли плохо и денег не хватало. Она всегда говорила, что это сохранит для меня.

Для других она танцевала в темноте, скрывая то, что не хотела показывать им. Для меня — она танцевала при свете.

Костюм в галстуке запрыгнул на сцену, и, словно инстинктивно, мои мышцы напряглись в порыве отправиться за ним. Его тело пролетело в воздухе, оттаскиваемое огромным парнем по имени Большой Джон — вышибалой, — который тащил его за шиворот пиджака и сопроводил группу из бара.

Я покачал головой. Мрази.

На противоположной стороне бара Рев рассмеялся, похлопав копа по спине, и спустя добрых полчаса незнакомец встал и ушел. Когда тот вышел из клуба, Талия, бармен и официантка, которая уже долго работала в «Логово Льва», принесла мне еще один напиток, поставила его на столик с улыбкой и подмигнула.

Я опрокинул в горло четвертый шот за последние тридцать минут и сделал жест Талии об еще одном, но удар в плечо заставил меня обернуться к человеку, который опускался на место рядом со мной.

— Реверенд Льюис, — я хлопнул его по спине и снова повернулся к бару. — Пришел заставить меня покаяться в своих грехах?